Греве недоверчиво хмыкнул.
— Но я не понял, с чего этот ревнитель чистоты решился идти поперёк англичан? Он же не может не понимать, какие это будет иметь последствия. Британцы не простят ему своеволия!
— Это ещё как сказать, Карл Густав… Францевич. Во время своего пребывания в Бомбее будущий султан приучился читать газеты — и не оставил этой привычки, взойдя на престол. Из газет, доставляемых на остров торговыми судами, он узнал о военных неудачах, постигших Британскую империю. В частности — о разгроме на Балтике, сражении при Александрии и, главное, об утрате контроля над Суэцким каналом. Как человек неглупый и прожжённый интриган, он закономерно задал себе вопрос: а кто займёт место англичан? И за ответом далеко ходить не пришлось.
— Французы?
— Они самые. Командир «Инферента» мсье Дюссак мало того что не позволил англичанам атаковать «Крейсер» на рейде, так ещё и обязался проводить нас до выхода из гавани. Дальше не может, поскольку не имеет полномочий. И султан, уверяю вас, прекрасно понимает намёки: он в курсе, что Франция облизывается на Восточную Африку, и теперь, с изменением статуса Суэцкого канала, может поспорить с Британией за влияние в регионе. Немцы с турками тоже вряд ли останутся в стороне. Они, если помните, тоже участвуют в Порт-Саидской конференции и захотят урвать кусок пирога.
— Значит, сплошная политика, — сказал старший офицер. — Что ж, нам это сейчас на руку.
— Именно так! — подтвердил командир клипера. — Как далеко намерен зайти султан, сказать трудно, но запал он британцам собьёт, сразу они на «Крейсер» не набросятся. А нам только того и надо: на курсе отхода как-нибудь отобьёмся. Полтора лишних узла под парами — это немало. А в открытом море паруса вздёрнем, и чёрта лысого они нас догонят!
По кают-компании пронеслись возбуждённые шепотки. На лицах офицеров появились улыбки. План командира пришёлся им по душе.
— Что ж, если возражений нет… — Михайлов захлопнул бювар и встал. Офицеры тоже стали подниматься, стуча стульями, — кают-компания сразу наполнилась шумом.
— Если возражений нет — выходим завтра с седьмой склянкой. День предстоит длинный. Либо к вечеру мы будем в океане, либо…
Он не договорил. Зачем? И так всё ясней ясного. Греве взял со стола фуражку и вслед за остальными заторопился к выходу. Его место по боевому расписанию — баковая шестидюймовка. Орудие, конечно, в полном порядке, молодцы-комендоры знают своё дело. Но всё же барон намеревался, пока есть время, проверить всё до винтика.
Завтра им всем будет не до проверок.
Занзибарский пролив,
близ острова Призон
…ноября 1878 г.
«Крейсер» огрызался из последних сил. Собственно, сил-то уже не осталось: на корме разгорался пожар, из трёх орудий главного калибра действовало только одно, то, которым распоряжался барон Греве. Грот-мачта, перебитая у самой палубы, рухнула в воду и волочилась на снастях вдоль борта, снижая и без того малый ход. Но перерубить концы, освободить клипер от плавучего якоря было некому: аварийные команды под руководством старшего офицера и боцмана Воскобойникова разрывались между тушением пожаров и многочисленными течами. Для малокалиберных пушек Энгстрема едва-едва наскребли людей. Кондуктор Голохватько, весь в копоти, с волосами, слипшимися от крови, в одиночку наводил стоящую на шканцах картечницу Пальмкранца и одновременно дергал кривой рычаг перезарядки.
А ведь как хорошо всё начиналось! Как только «Глазго» и «Крейсер» (занзибарская яхта, на правах хозяина, головная, русский клипер — в кильватере) пересекли незримую границу, сопровождавший их французский крейсер прощально вздёрнул под гафель флажки международного свода сигналов. Жёлтый с чёрным кругом «Индия», означающий «Меняю свой курс вправо», и красно-белый шахматный «Юниформ» — «Ваш курс ведёт к опасности». И — повернул, закладывая крутую циркуляцию в сторону британского ордера, идущего параллельным курсом. Этим он оказал русским прощальную услугу — вынудил англичан, уклоняясь от возможного столкновения, сломать ордер, и клипер, вслед за яхтой, несущей на грот-стеньге личный вымпел султана, резко прибавил обороты.
Выправив линию, нарушенную из-за маневров наглого лягушатника (нетрудно вообразить, сколько крепких выражений прозвучало на мостиках!), британская колонна вернулась на прежний курс с небольшим отставанием от «Крейсера» и «Глазго», уверенно идущих к виднеющимся в полутора милях к норду островкам. На ближайшем, называемом Призон, располагалась тюрьма, устроенная арабскими купцами для должников и беглых рабов.
На полубаке головного «Пингвина» сверкнула вспышка, утонувшая в клубах белого дыма, над волнами прокатился тугой удар. Бой начался.
Командир «Глазго» повернул на два румба к осту, направляя колонну между берегом и примыкающими к островкам отмелями. Манёвр был заранее обговорен с Михайловым. Планируя дерзкий прорыв, тот предположил, что британцы постараются прижать их к берегу, и предложил воспользоваться мелководьем, чтобы заставить преследователей встать в кильватер колонне. Тогда по идущему мателотом «Крейсеру» сможет стрелять одна-единственная погонная двадцатифунтовка с «Пингвина». «Глазго» же вообще оказывался недоступен для британских орудий.
Манёвр удался блестяще. Преследуемые и преследователи вытянулись в длиннейшую змею, ползущую вдоль близкого берега. «Крейсер» и «Глазго» медленно, но верно наращивали преимущество. Снаряды с «Пингвина» падали с большим разбросом, и Михайлов не стал открывать ответный огонь — к чему впустую выбрасывать боеприпасы в воду? Тем же курсом предстояло идти ещё двадцать миль, после чего, оставив по правому борту большой остров Тамбату, «Глазго» должен резко повернуть к осту и в обход острова Занзибар, вернуться домой. Отрыв от преследователей к тому моменту предположительно должен был составить мили три, и можно было бы не опасаться погони.
Что и говорить, план бы хорош. Он учитывал все: направление ветра, состояние машин, даже прибрежные течения, которые капитан султановой яхты знал как свои пять пальцев. И тем большим потрясением стал для «беглецов» трёхмачтовый военный корабль, снежно-белый, словно призрак, едва различимый в туманной дымке за островом Призон. Развив ход не меньше четырнадцати узлов, чужак двинулся на пересечку отряду.
Не веря своим глазам, Михайлов поднял бинокль. Так и есть — на кормовом флагштоке бьётся на ветру «Юнион Джек».
— Британский корвет, тип «Боадицея». Композитный, машины компаунд, пять тысяч двести пятьдесят сил. Нам от него не уйти.
Барон длинно, замысловато выругался. Михайлов глянул на мичмана с осуждением — на мостике «Крейсера» старались избегать нецензурной брани. Разве что в самых крайних случаях.
Как, например, этот.
— Откуда он тут взялся? Неужели ночью подошёл?
— Вряд ли, — капитан-лейтенант невесело усмехнулся. — Британцы нас перехитрили. Корвет — думается, это «Баккант», если судить по «абердинскому» носу с вертикальным форштевнем, — вчера весь день прятался за горизонтом. Выставил марсы, чтобы британцы его видели, а мы с фелюги — нет.
— Значит, они нас раскусили с нашей рекогносцировкой?
— Или предположили, что мы так или иначе должны явиться, чтобы рассмотреть их поближе. Не идиоты же они, в самом деле… И, как видите, сработало: от корвета типа «Боадицея» нам не уйти.
Михайлов опустил бинокль и стал протирать носовым платком окуляры.
— Но молодцы, ничего не скажешь. Прямо тебе охота на красного зверя! Для начала — вынудили нас повернуть на норд, и для этого выставили завесу из «Сириуса», «Пингвина» и «Дона». А когда мы так и поступили, то эта троица выступила в роли загонщиков, выгоняющих дичь на «Баккант» — эдакого джентльмена со штуцером, поджидающего дичь в засаде.
Греве едва сдержался, чтобы не повторить давешний загиб.
— Вот нас и выгнали…
— Верно, барон. Только дичь на этот раз им попалась кусачая.
Он повернулся к старшему офицеру.
— Передайте на «Глазго»: «Предлагаю следовать своим курсом». Незачем им… вместе с нами.
На мостике повисло тяжкое молчание. Всё было ясно без слов: корветы типа «Боадицея» имеют водоизмещение более четырёх тысяч тонн против тысячи трёхсот восьмидесяти у «Крейсера». Четырнадцать нарезных дульнозарядных семидюймовок вместе с почти пятнадцатью узлами парадного хода не оставляют «Крейсеру» и «Глазго» ни единого шанса. А сзади неудержимо накатываются ещё три боевых корабля. Через считаные минуты они нагонят беглецов — и тогда отряд окажется между молотом и наковальней.
— Подняли сигнал: «Следую прежним курсом, принимаю бой!» — отрапортовал сигнальщик, разобрав гирлянду флажков на стеньге «Глазго».
Греве сжал кулаки.
«Британцы, нелёгкая их раздери! А мы чего ожидали? Триста без малого лет господства на морях — это, господа, серьёзно…»
— Сигнал: «Поворот вправо на шесть румбов», — скомандовал Михайлов. — Попробуем пройти по кромке отмели под кормой у корвета.
В ответ до мостика донёсся раскатистый грохот. Корвет дал бортовой залп.
Через час всё было кончено. «Глазго» беспомощно дрейфовал, лёжа на правом борту. К чести капитана яхты — как и самого султана, — они не сделали попытки выйти из боя или спустить флаг перед лицом смертельной угрозы. Мелкие пушечки сумели даже нанести кое-какие повреждения опрометчиво сунувшемуся вперёд «Сириусу», но последовавшие за этим три попадания тяжёлых снарядов — два с «Дона» и один с «Пингвина» — покончили с гордостью султанова сердца.
«Крейсер» сопротивлялся дольше. Маневрируя в узостях между островками и мелями, Михайлов закрывался от «Бакканта» другими кораблями и даже сумел угостить тремя залпами в упор невезучий «Сириус». Шлюп сразу осел, набирая воду, и тяжело повернул в сторону ближайшей песчаной гряды — выбрасываться на мелководье.
Но долго это продолжаться, конечно, не могло. Восемь семидюймовок в бортовом залпе — это чересчур для безбронного клипера, назначение которого ловить по морям жирных торгашей, а не вести эскадренный бой. Да, превосходные крупповские шестидюймовки сделали своё дело — комендорам удалось заколотить в неприятельский корвет не меньше четырёх снарядов, которые вызвали взрывы и пожар на батарейной палубе. Но это лишь подарило русским несколько лишних минут: британец описал циркуляцию, сменив подбойный борт, и, волоча за собой шлейф угольной копоти из труб, смешивающийся с дымом непотушенных пожаров, снова пошёл на сближение.