Греве закрутил штурвальчик вертикальной наводки. Из прислуги осталось лишь трое, и он сам принуждён был встать к шестидюймовке наводчиком. Барон ни в коем случае не хотел промазать — это был последний выстрел, подносчики больше не подавали картузы и снаряды из залитых водой погребов. Ещё… ещё немного…
— Пли!
Орудие гулко выпалило, палубу заволок густой, остро воняющий серой дым.
Промах. Столб воды вырос под скулой корвета. Больше стрелять нечем.
За спиной Греве послышался тонкий, словно щенячий, скулёж, полный страдания и боли. Он обернулся — по трапу из-под палубы карабкался, оскальзываясь, машинист в одних парусиновых штанах, дочерна изгвазданных угольной пылью. Торс, руки, лицо — словно куски сырого мяса, тёмно-багровые, в свисающих лохмотьях кожи и отвратительных белёсых пузырях. Барон поспешно отвёл глаза — к горлу подступил кислый, муторный ком.
«Осколки пробили котёл, обварило паром. Сколько внизу ещё таких страдальцев…»
— Вашбродие, господин мичман! — прилетел с полубака отчаянный крик Голохватько. — Судно позади англичанина, приближается! Это наши, побей меня кицкины лапки!
Барон вскинул бинокль — и не поверил своим глазам. В сплошном дыму за кормой британского корвета, в полудюжине кабельтовых, угадывались мачты и надстройка, характерные для коммерческих пароходов. Греве едва успел удивиться, когда порыв ветра отнёс муть в сторону.
На корме пришельца полоскался на ветру Андреевский флаг.
Барон открыл рот, чтобы заорать вслед за боцманом: «Наши!» — и не успел. С парохода одна за другой ударили четыре пушки. Мачты, надстройки, белое с косым голубым крестом полотнище — всё заволокло белой клубящейся пеленой, и Греве, конечно, не смог разглядеть два блестящих жёлтым металлом веретена, одно за другим плюхнувшихся в воду и потянувших пенные следы к высокой белоснежной корме «Бакканта».
В стороне, в семи кабельтовых, рявкнули орудия «Дона». Палуба под ногами ударила фонтаном щепок, огня, дыма. Гигантские раскалённые клещи рванули барона за левое запястье. Он опустил глаза — из оборванного, опалённого рукава свисали окровавленные ошмётки и торчал белый, словно сахар, обломок кости. А потом всё вокруг — развороченные доски палубы, подбитая пушка, боцман Воскобойников — качнулось, поплыло и утонуло в багровой, пропитанной болью и отчаянием, черноте.
Индийский океан
…декабря 1878 г.
— Ох ты ж!..
Боль пробила руку до плеча. Барон осторожно вытащил пострадавшую конечность из-под простыни. На месте кисти — аккуратная культяпка из бинтов.
— Карлуша, ты с рукой-то того, полегче, — раздался до боли знакомый голос. — Доктор говорит, не дай бог зашибёшь, может случиться воспаление.
— Серёжка, ты? — Греве сделал попытку сесть на койке, но не смог и со стоном опустился на подушку.
— Уймись, говорю тебе! Смотри, допрыгаешься — по локоть отнимут, а то и по плечо. Давай-ка поправлю, сбилось…
Барон покорно позволил устроить подушку и подоткнуть простыню. Попутно отметил: поблёскивает надраенной бронзой окантовка иллюминатора — не простая, а с замысловатыми литыми завитушками. Отделка тёмным деревом, над койкой — подобие шёлкового балдахина. Ничего общего со спартанской обстановкой мичманской каюты.
— Где это мы? Не на «Крейсере», верно?
— Увы, вашему клиперу конец. — Серёжа Казанков развёл руками. — Поначалу хотели дотащить до гавани, но Михайлов сказал: «Топите». На ремонт в тамошних условиях ушло бы месяца два, не меньше. А англичане ждать не будут, наверняка наведаются снова. Да и кому ремонтировать-то? Одно слово, Африка-с…
До Греве постепенно стало доходить сказанное. Увы — чересчур медленно.
— Погоди… «Крейсер» утопили? А мы сейчас где, ты толком скажи! И вообще, откуда ты тут взялся?
Казанков в шутливом испуге выставил перед собой ладони.
— Погоди-погоди, торопыга, не всё сразу. Что ты хочешь узнать сначала? Только учти, доктор дал мне только четверть часа. Как истекут — выставит вон.
— Я ему выставлю… о-ох!..
— Вот видишь! — Серёжа торопливо подхватил друга под здоровый локоть и водворил на место. — Будешь ещё дергаться — вообще уйду.
— Ты… ох… ты не сможешь так обойтись с увечным! Это гнусность!
— Увечный он… скажи лучше — разумом скорбный! Так о чём рассказывать?
— Для начала — где я и откуда ты тут взялся?
В нескольких фразах Казанков описал приятелю поход «Москвы».
— После мыса Доброй Надежды мы, как и планировали, повернули на норд. Задержали три аглицкие посудины — ничего особенного, торгаши, шли в Аден. А на подходах к Занзибару узнали от капитана голландского пакетбота, что в гавани стоит русское военное судно. И вот — решили заглянуть.
— И очень вовремя! — Барон припомнил вырастающий из дымного марева силуэт под Андреевским флагом. — Значит, коммерческий крейсер? Наслышаны про ваши подвиги…
— Ну, мы же не одни такие. Есть ещё «Петербург», «Нижний Новгород»… — начал перечислять Серёжа.
— Не скромничай. А с англичанами что? «Баккант» хоть сумели ухлопать?
— А то! Да ведь вы половину работы за нас и так сделали. Правый борт так расковыряли — им и стрелять-то было нечем, когда мы пошли на сближение. Нас и заметили не сразу, а как заметили — шалишь, поздно, дистанция для пуска мины вполне подходящая.
— И пустили? — восхитился Греве.
— А то как же! — гордо ответил Серёжа. — Сам же и пускал, вот этими самыми руками.
И он снова продемонстрировал собеседнику ладони.
— Одна, правда, то ли мимо прошла, то ли затонула. Зато вторая — тютелька в тютельку под корму. Комендоры тоже не подкачали — в хлам рассадили корвету правый борт, и он стал тонуть. Ну, мы добивать не стали. Ваш «Крейсер» к тому времени уже пылал от носа до кормы, и мы пошли снимать команду. Так Михайлов, не поверишь, кричит: «Снимайте сперва султана с „Глазго“, вон они на боку плавают…»
— Сняли?
— А то как же! Видел бы ты его: гордый, напыщенный, а прочие, что были с ним, наперебой твердят: «Вы, ваше султанское величество, в одиночку разгромили весь британский флот!» Ну, мы его разочаровывать не стали…
— Могу себе представить, — барон осторожно, чтобы не потревожить культю, переменил позу. — Он теперь по всему миру об этом раструбит. Как же-с, великий флотоводец, герой! Кто из нынешних мусульманских правителей может таким похвастаться? Да они все от зависти удавятся. Шутка сказать — одолеть в морском бою не кого-нибудь, а самых настоящих англичан!
— Кстати о правителях… — Казанков щёлкнул пальцами. — Пока мы снимали султана, две оставшиеся британские посудины подошли к «Бакканту» и тоже начали спасательные работы. Стрелять к тому времени уже перестали, и нам, и им было сильно не до того. А потом англичане отошли от корвета, развернулись и дали дёру. О «Сириусе» даже не вспомнили, хотя оттуда и кричали, и палили, даже ракеты пускали. Вот угадай — почему?
Барон пожал плечами и скривился — утраченная конечность отозвалась вспышкой боли.
— Мы тоже гадали, пока не сняли остатки команды с «Сириуса». Оказывается, на «Бакканте» состояли мичманами — кто бы ты думал? Два внука королевы Виктории, Георг и Альфред собственными персонами! Положено у них, видишь ли, принцы крови обязательно должны послужить во флоте. А тут война, парни молодые, горячие, подай им службу на боевом корабле! Вот бабуля и выбрала «Баккант». Ему даже проверку устроили сильным штормом, чтобы случайно не потонул, на манер «Кептена»[13]. Вот такое у нас вышло сражение — с участием аж трёх августейших особ!
— Скорее, не сражение, а охота! — хмыкнул Греве. — Сначала они нас ловили, потом вы — их. Ты султану об этом расскажи — вот будет счастье!
Он изо всех сил старался скрыть удивление — известие в самом деле было поразительным.
— Уже сказали. Так он на радостях объявил, что награждает всех русских офицеров какой-то там висюлькой. Тебе, кстати, тоже полагается. А как раздулся от важности — я думал, лопнет…
— Ладно, аллах с ним, с султаном, — отмахнулся барон. Известие о награждении занзибарским орденом не произвело на него особого впечатления. — Как дальше-то вышло с принцами?
— Я же говорил: британский коммодор, как мы закатили «Бакканту» мину под корму, насмерть перепугался и кинулся спасать их, позабыв и о «Сириусе», и вообще обо всём на свете.
— Спас?
— Кто ж их знает? Нам не доложились. Но если спас — в первом же порту пойду в храм и поставлю за его здоровье самую большую свечку.
— Тебе-то что за печаль? — барон удивлённо поднял брови. — Ну потопли бы королевские внучки, вот, в самом деле, несчастье…
— Экий ты, братец, кровожадный! — ухмыльнулся Серёжа. — Хотя в чём-то ты прав, до Георга мне действительно дела нет. А вот его кузен — он, если помнишь, сын другого Альфреда, герцога Эдинбургского. Кстати, наш балтийский фрегат в честь него назван.
— Ну и что?
Барон явно не поспевал за мыслью однокашника.
— А то, голова ты садовая, что Альфред — супруг великой княжны Марии Александровны, в замужестве герцогини Эдинбургской, Саксен-Кобург-Готской, и прочая, и прочая, и прочая. Она же — сестра государя императора. Согласись, не хотелось бы иметь на своей совести гибель его племянника.
— Плохо скажется на карьере? — Греве изобразил циничную ухмылку.
— Уж будь благонадёжен. Нет, разумеется, прямо никто не упрекнёт, а вот косые взгляды обеспечены на всю жизнь.
Скрипнула, отворяясь, дверь каюты. На пороге возник вестовой.
— Так что, вашбродия, дохтур велел передать: ежели вы, господин лейтенант, сейчас отсюда не уйдёте, он сам вас прочь пиночьями выбьет. Извиняйте, ежели не так сказал, это всё дохтур…
— Ничего, братец, сейчас иду, — Серёжа торопливо поднялся, скрипнув стулом. — Ты, Карлуша, лежи, поправляйся, я попозже загляну.
— Постой! — барон сделал попытку ухватить его за руку и снова охнул от боли. — Ты хоть скажи, куда мы теперь?
— Через океан, и дальше, во Владивосток. Скоро будешь дома. И вот ещё что…