— Кают-кампания не трактир и не университетская аудитория, тут не место для разговоров о политике. И чем скорее это усвоите, тем лучше будет для всех. А ежели не усвоите, то на флоте вам не место!
Физиономия мичмана пошла красными пятнами.
— Да, но я…
— …сказали глупость, не подумав, — перебил его Повалишин. Голос его был мягче, но мягкость эта не оставляла нашкодившему юнцу ни малейших иллюзий. — По молодости — случается. Надеюсь, это послужит для вас уроком.
Мичман беспомощно огляделся. Со всех сторон — укоризненные, а то и откровенно насмешливые взгляды.
Повалишин откашлялся.
— Так я продолжу. К тридцать восьмому году мятеж был окончательно подавлен. Последняя точка была поставлена в так называемой «битве за ветряную мельницу». Это эпическое сражение состоялось между отрядом канадских республиканцев и американских добровольцев и британской регулярной пехотой, поддержанной милицией из местных лоялистов. К тому времени на сопредельной территории САСШ была создана сеть так называемых «охотничьих лож» — они-то формировали и вооружали для вторжения к северным соседям отряды из всякого сброда — революционных эмигрантов из Европы, контрабандистов, речных пиратов, а то и откровенных бандитов. Вожаки у них были под стать: один из них во время предыдущей англо-американской войны был капером, а другой — так и вовсе финн, эмигрировавший в Америку участник Польского восстания тридцатого года.
По кают-компании прокатились шепотки. Запрет на политику — это, конечно, разумно и в традициях Российского Императорского флота. Но куда деться от этой политики, если она сама лезет изо всех щелей?
— Дело состоялось в ноябре тридцать восьмого года близ города Прескотт. Инсургенты засели в каменной ветряной мельнице — её толстые стены и прочная кладка давали защиту не только от пуль, но и от ядер полевой артиллерии. Англичане и милиция предприняли несколько попыток штурма, но лишь понесли потери. И лишь когда по реке подошли две канонерки, ситуация изменилась. Британцы и их союзники-лоялисты и здесь проявили себя во всей красе, начав расстреливать пленников. Расправу остановили, но оставшимся в живых это мало помогло. Верхушку мятежников во главе с финном-инсургентом по приговору трибунала в Кингстоне вздёрнули, прочих же упекли на австралийскую каторгу. Британские власти, обеспокоенные случившимся, пошли на некоторые уступки: в сороковом году был подписан акт о союзе, смягчавший репрессивную политику властей и расширявший гражданские права, а в шестьдесят седьмом — учреждена Канадская Конфедерация, имеющая уже некоторые признаки самоуправления. Но это не значит, что население Квебека забыло старые обиды.
— Ещё как не забыло! — добавил старший офицер. — И даже новые прибавились. Тут я вас, Иван Фёдорыч, с вашего позволения, дополню…
— Буду признателен, — ответил Повалишин. — Признаться, горло пересохло. Ну-ка, голубчик, — кивнул он буфетчику, — плесни ещё заварки…
Буфетчик перекинул через руку салфетку, подражая половым из столичных трактиров, и кинулся выполнять распоряжение.
— В начале века в Канаду, как и в Североамериканские Штаты, перебралось немало эмигрантов из Ирландии, — начал старший офицер. — Причин тому было множество: холера, Картофельный голод, притеснения британских властей, фении.
— Фении — это, кажется, ирландские патриоты? — робко осведомился мичман-артиллерист. Он никак не мог отойти от полученной выволочки.
— Точно так-с. Фенианское братство, возникшее в начале шестидесятых, объединило североамериканцев ирландского происхождения. Они собирали вооружённые шайки, проникали на территорию Канады и громили там британские учреждения, требуя от короны в обмен на прекращение набегов уйти из Ирландии. Власти САСШ смотрели на этих террористов сквозь пальцы — недавно закончилась гражданская война, во время которой англичане поддерживали конфедератов. Всего таких набегов состоялось, если не ошибаюсь, пять — между шестьдесят шестым и семьдесят первым годами.
— Выходит, североамериканцы снова взялись за старое и пытаются взбунтовать соседей? — спросил из дальнего угла лейтенант-машинист. — Снова ложи эти масонские… то есть охотничьи. Или, как их, бишь… феньки?
— Фении, — поправил механика старший офицер. — Можно сказать и так, только дела теперь посерьёзнее. Тогда, в тридцать седьмом, как, впрочем, и в шестьдесят шестом, это была самодеятельность — отдельных добровольцев, политических организаций, а то и просто вооружённых шаек. А теперь — шалишь, за дело взялось государство. «Нью-Йорк геральд» ясно пишет: «Соединённые Штаты окажут любую помощь…» Это, друзья мои, не что иное, как объявление войны!
— Полагаю, американцы внимательно следили за неудачами бывшей метрополии, — задумчиво сказал Повалишин. — И решили, что теперь самое время оторвать от Канады Квебек. Только, боюсь, поторопились: Вест-Индская эскадра Королевского флота в полной готовности, корабли оттуда не забирали, ни на Балтику, ни на Мальту.
— Что ж, — старший офицер, как обычно в минуты задумчивости, сплетал и расплетал пальцы, — значит, драка предстоит изрядная. Но и то хорошо, что на этот раз мы будем не одни.
— Не зарекайтесь, батенька, — покачал головой Повалишин. — Ещё неизвестно, как оно обернётся. Республиканцы народ ненадёжный: пошумят-пошумят, да и бросят. Или опять ограничатся набегами каких-нибудь фениев. Вот придём в Новый Йорк — там и выясним наверняка. А пока, господа…
Он встал, и офицеры стали подниматься вслед за ним.
— …а пока — судовая библиотечка к вашим услугам. Ожидаю, что каждый из вас освежит в памяти состав флота САСШ. Времени у нас немного, не будем тратить его попусту.
Гавань Нью-Йорка
…ноября 1878 г.
Эскадра выстроилась двумя дугами. Та, что поменьше, состоящая из «Клеопатры», «Яхонта» и «Скомороха», встала на бочках между островными батареями и острым мысом на слиянии Гудзона и Ист-Ривер. По другую сторону губернаторского острова вытянулись выгнутой в сторону моря линией броненосные фрегаты — «Пожарский», «Герцог Эдинбургский» и флагманский «Минин». Офицеры «Клеопатры», наслаждающиеся променадом на шканцах, видели их стеньги за серыми каменными буханками фортов. С другой стороны вдоль набережных Нью-Йорка — частокол мачт, паутины снастей, перекрещенных реев, в которых едва угадываются контуры зданий. Над этим хаосом пялится в небо костистый шпиль евангелистского Тринити-Чёрч и высятся облепленные строительными лесами опоры Бруклинского моста, похожие на гротескно разросшиеся пилоны египетских храмов.
Сама же оконечность мыса, именуемого Бэттери-Парк (как любезно объяснил офицерам лоцман-американец), пестрела разноцветными палатками, зеленью, толпами нарядно одетых горожан, вышедших поглазеть на гостей из далёкой России. Чуть дальше, на фарватере Ист-Ривер, лениво дымил американский фрегат с безвольно повисшим на кормовом флагштоке звёздно-полосатым полотнищем. За ним угадывался едва возвышающийся над уровнем воды клёпаный железный плот — монитор.
Над волнами разливался бодрый марш — военный оркестр и хор на набережной Бэттери-Парка старались вовсю.
— О чём поют, Геннадий Семёныч? — спросил мичман. После инцидента в кают-компании он при всяком удобном случае обращался к старшему офицеру. Тот с удовольствием выполнял роль наставника, не давая ученику ни малейшего спуску.
— Так вы, значит, и на занятиях по английскому баклуши били? Хорош гардемарин, нечего сказать…
Мичман потупился.
— Так ведь музыка… шумно. Не разобрать!
— Учите, юноша, учите. К нам на борт наверняка кто-нибудь из их офицеров попросится на всю кампанию — вот вам и практика. Наука на вороту не виснет, а языки — так и в особенности. А поют они примерно следующее…
Он прислушался и пропел несколько строчек, не попадая в несущуюся с берега мелодию:
Тело Джона Брауна — во мраке гробовом,
Тело Джона Брауна — во мраке гробовом,
Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,
Но душа зовет нас в бой!..
— Джон Браун — это кто? — спросил мичман. — Какой-то их полководец, генерал?
Взгляд, брошенный старшим офицером на собеседника, был красноречивым донельзя.
— Джон Браун, — со вздохом обречённости начал старший офицер, — это никакой не генерал и даже не военный. Хотя воинственностью он отличался изрядной — одним из первых собрал вооружённый отряд колонистов, чтобы бороться против рабовладения в штате Канзас. После налёта на арсенал его схватили и повесили, после чего северяне, его единомышленники, сделали из Джона Брауна настоящую икону аболиционистов. Аболиционисты, — пояснил он после недолгой паузы, — это белые американцы, противники рабства.
Мичман потерянно кивнул. Ему остро захотелось провалиться сквозь доски палубы. А может, и не одной палубы, а сразу двух — и задержаться только на выпуклой черепаховой броне, защищающей сверху подводную часть «Клеопатры».
— А знаете, что самое забавное? — продолжал старший офицер, не заметивший душевных терзаний своего подопечного. — Ту же самую песню охотно пели и по другую сторону фронта, у конфедератов. Разумеется, с другими словами. Вот, примерно так:
Джонни Брауна повесим мы
На яблоне сырой,
И пускай свою команду он потянет за собой!
И пусть тело Эндрю Джексона лежит в земле сырой,
Но душа зовет нас в бой!
— Да, забавно… — кивнул мичман.
— А вы что хотели, батенька? Гражданская война — она такая… По обе стороны сражаются вчерашние соседи, если не родственники. Вполне естественно, что и музыкальные пристрастия у них схожие.
По палубе разнеслись заливистые трели боцманских дудок. Старший офицер встрепенулся.
— Свистают к построению. Это, надо думать, перед увольнением на берег Иван Фёдорыч намерен самолично напутствовать наших чудо-богатырей, чтобы на радостях не разнесли Новый Йорк вдребезги. Пойдёмте-ка и мы, негоже запаздывать…