Результат этого тройного удара был ужасен. Носовую часть «Индепида» оторвало; тридцатифутовый таран засел в самой большой пробоине. Хлынувшая во внутренности броненосца вода залила котельное отделение, гибнущие корабли окутались громадными клубами пара — даже с расстояния более полумили до меня доносились вопли обваренных раскалённым паром людей. «Трайумф», издав долгий вздох, подобно умирающему киту, лёг на борт — и накрыл собой обломок героического «Индепида»! Несколько минут совместной агонии, и на поверхности воды остались лишь обломки, среди которых прыгали в волнах человеческие головы…
Что можно добавить к этому леденящему кровь описанию? «Шэннон» поднял из воды несколько десятков матросов, среди которых не было ни одного американца. Воспользовавшись возникшей паузой, Сен-Брийё провёл три избитых английскими снарядами монитора под кормой британского ордера на мелководье возле форта Монро. Британцы их не преследовали — взяв на буксир подбитый «Шэннон», они медленно двинулись к выходу из залива. А к месту разыгравшейся трагедии уже спешили катера и шлюпки с форта — спасать тех, кого ещё можно было спасти.
На что рассчитывал Дэвид Портер, бросаясь в свою последнюю атаку? На то, что прорвавшиеся под защиту фортов мониторы под командованием Сен-Брийё сумеют кое-как защитить минные заграждения от потрёпанных броненосцев Инглфилда? На последний резерв обороны Норфолка, полдюжины колёсных канонерок, вооружённых совсем уж антикварными пушками? А может, ему уже виделись за грядой островов, отделяющих акваторию Чесапикского залива от океана, дымы подходящей русской эскадры?
Мы подошли к месту сражения спустя несколько часов и могли лишь видеть мачты британских кораблей, исчезающих за горизонтом. Адмирал Бутаков имел возможность преследовать Инглфилда, однако накатывающийся с норда грозовой фронт заставил его вспомнить об осторожности. И не напрасно — вскоре разразился шторм такой силы, что даже в укрытом от удара стихий эстуарии реки Саскуэханны мы испытали немало неприятных минут. Оставалось только посочувствовать британцам, которых это буйство стихий застигло в океане. Много позже мы узнали, что этот шторм погубил «Шэннон» — искалеченный фрегат затонул на пути к Бермудам после столкновения с буксировавшим его пароходом. И лишь непотопляемый груз в виде бочек и брёвен, предназначенных принимать на себя разрушительную силу подводных мин, позволил несчастной посудине кое-как доковылять до Гамильтона…
XIV. Ночь перед Рождеством
Гавань Нью-Йорка
24 декабря 1878 г.
— Что это там? Никак ведьма на метле прилетела?
Командир «Клеопатры» прищурился. Действительно, на фор-салинге фрегата «Дэлавэр» маячили неясные фигуры, размахивающие чем-то разлапистым, ветвистым, вроде огромной метлы. Кавторанг улыбнулся.
— Боюсь, Геннадий Егорыч, в Новом Йорке нет ни кузнеца Вакулы, ни его ненаглядной Оксаны. И Пузатого Пацюка тоже нет. И не ведьма это вовсе, а американские матросы — собираются примотать к клотику рождественскую ёлку. Сочельник, традиция!
— Ф-фух, а я уж подумал, и правда, запахло Николаем Васильевичем, — старший офицер состроил гримасу облегчения и сделал вид, что утирает пот со лба. — Мало нам сюрпризов за эти две недели… К Норфолку вон сходили — думали, будет хорошая драка. А в результате только уголь зря извели.
— Нашли о чём жалеть, батенька! Английская эскадра даже после боя с мониторами Портера оставалась крепким орешком. Сколько православных душ загубили бы…
— И нам ещё отсиживаться в этом клятом Нью-Йорке? Признаться, начинаю завидовать Сибирской флотилии — она собралась послать крейсерский отряд в Южные моря, аж к берегам Австралии!
— Да, в «Нью-Йорк геральд» третьего дня была телеграмма — в Сан-Франциско ждут прибытия наших рейдеров, — подтвердил Повалишин. — Во Владивосток-то им сейчас путь закрыт. Бухта Золотой Рог во льдах, не пройти…
— Вот именно, — проворчал старший офицер. — А тут ни льдинки — однако сидим без дела, только уголь пережигаем на отопление.
— Ну-ну, не спешите, друг мой, — каперанг говорил успокоительным тоном. — Мне давеча шепнули в нашем консульстве: англичане запросили перемирия. А пока идут переговоры, нам велено носу из гавани не казать.
Он поплотнее закутался в шинель — декабрьские ночи стояли морозные, и к утру вода в бочке на полуюте, возле которой матросы собирались покурить, покрывалась тонким ледком.
С берега раздалась раскатистая трель хлопков, взлетели разноцветные искры. Нью-Йорк праздновал близкое Рождество и недавнюю победу.
— Всё гуляют… — Повалишин вытащил из-за пазухи перчатки. — Право, как дети: уже две недели прошло, а они всё никак не уймутся.
— Как же-с — грандиозная морская виктория! — ухмыльнулся собеседник. — Эскадру Королевского флота погнали прочь, да ещё и цельный броненосец утопили! А уж когда в Нью-Йорке узнали о гибели «Шэннона», так вовсе словно с цепи сорвались. Оркестры, фейерверки, виски и ром рекой… Во всех газетах только и пишут о подвиге адмирала Портера. Заложили аж пять таранных миноносцев по образцу «Индепида». Новый класс боевых судов для них придумали — «armored ram».
— «Бронированный баран»? — удивился командир «Клеопатры». — Бьёт, значит, с разбегу, как лбом в воротину? Не слишком-то лестно…
— А вы что хотели, голубчик, — американцы. Они и тактику какую-то особую взялись изобретать — чтоб в составе отряда мониторов непременно были такие бронебараны.
— Да, мониторы… — кивнул Повалишин. — По всему восточному побережью выводят их из резерва, а какие законсервированы на стапелях, вроде «Пуритана», — спешно достраивают. Объявили набор матросов торгового флота, кто не идёт своей охотой — берут под конвоем. Вчера наших двух олухов чуть не загребли. Они, вишь ты, по пьяни поменялись в кабаке одёжкой с американскими матросами и стали отплясывать джигу — на свой, рязанский манер. Ну и попались вербовочному патрулю.
— Это вы мне рассказываете? — старший офицер состроил возмущённую мину. — Да я же их и вызволял из кутузки! Американцы сильно обижались — наши орлы сломали нос констеблю, а ещё двоих в окна повыкидывали… Сейчас сидят в судовом карцере, приходят в себя.
Мимо прошлёпал широкими колёсами портовый буксир. За ним на канате полз, словно баржа-грязнуха, длинный, плоский, как бильярдный стол, двух-башенный монитор. Вид он имел неопрятный — амбразуры башен забиты дощатыми щитами, палуба загромождена дощатыми клетушками, сарайчиками, будками, на корме — груда угля, прикрытая от непогоды драным брезентом.
— Вот вам ещё один, из резерва… — Повалишин проводил монитор задумчивым взглядом. — Для меня ведь, голубчик, эта война началась с мониторов — ими, похоже, и заканчивается.
— Думаете, всё же скоро конец?
— Похоже на то.
Офицеры помолчали, провожая взглядом медленно ползущий караван.
— Зато американским фрегатам раздолье, — сообщил после паузы старший офицер. — Такой разбой на трансатлантических линиях учинили — только держись! Но и англичане не дремлют: неделю назад наш приятель «Трентон» встретился возле Ньюфаундленда с другим нашим знакомцем, «Комюсом», и эта встреча закончилась для американца весьма и весьма плачевно.
— У королевы всё ещё много? — усмехнулся Повалишин.
— У королевы всё ещё много. Хотя и заметно меньше, чем год назад.
— Да, англичанам в этой войне решительно не везёт. Два раза выиграть крупные морские сражения — и оба раза не суметь воспользоваться плодами победы.
— Это вы, Иван Фёдорович, про Александрию?
— Разумеется. Тогда они, как и в Чесапикском заливе, практически разгромили противника, хотя, конечно, не без потерь. И тоже принуждены были уносить ноги не солоно хлебавши.
— Да, какое уж тут везение…
Вдали, на колокольне церкви Троицы, чей тонкий, похожий на обглоданный рыбий хребет, шпиль высился над частоколом корабельных мачт, задребезжал колокол.
— «Что же сказать на это? Если Бог за нас, кто против нас?» — нараспев произнёс Повалишин.
— «И все сие преодолеваем силою возлюбившего нас…» — подхватил старший офицер. — Послание к Римлянам, стих восьмой.
— Вижу, на уроках Закона Божия вы не спали, как наш мичманец на морской истории?
Старший офицер усмехнулся.
— В бытность мою на клипере «Гайдамак» в семьдесят пятом судовой батюшка частенько приводил именно это место из Писания. Вот и запомнилось.
— Что вы, голубчик, разве ж я в упрёк? Наоборот, сочувствую и разделяю…
Матросы на мачте «Дэлавэра» закончили возиться с ёлкой. Повалишин пригляделся — такие же деревца украшали мачты и других кораблей. С берега кричали, размахивали руками, горланили наперебой песни.
— А может, и нам, Геннадий Семёныч?..
— Что вы, Иван Фёдорыч! — глаза старшего офицера округлились от удивления. — Не по уставу, да и Рождество теперь не наше, не православное. К тому же — где сейчас ёлку-то взять?
— Бросьте, батенька, «положено — не положено». Мы, чай, не в Кронштадте, а в городе Новый Йорк. А в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
— Ну, раз вы так настаиваете… Боцман!
По палубе простучали башмаки.
— Вот тебе десять… нет, пятнадцать долларов, братец. Бери двух матросов, гичку — и чтобы через час были три ёлки. Где хошь добудь, хоть роди! Как принесёте — прикрутите по одной на каждую мачту, вон как американцы делают…
Он ткнул пальцем в «Делавэр».
— И ещё: после седьмой склянки команде выдать по две чарки по случаю праздника.
— Слушш! — физиономия боцмана расползлась в довольной ухмылке. — Всё сделаем в наилучшем виде. Вот ребята-то обрадуются!
С пирса со змеиным шипением взлетела и закувыркалась в чёрном зимнем небе ракета. В ответ раздались весёлые крики, полетели в воздух цилиндры, кепи, дамские шляпки. Бодро вздохнул, заиграл оркестр — музыканты все как один красовались в ярко начищенных медных пожарных касках.
— Ну что, Иван Фёдорыч, пора и нам? — старший офицер в предвкушении потёр ладони. — Посмотрим, чем нас сегодня порадуют к ужину. Слышал, буфетчик съезжал на берег — так приобрёл, шельмец, двух индеек, картошки и три фунта чернослива. Рождество — оно всегда Рождество, хоть по григорианскому календарю, хоть по какому ещё…