«Le Petit Journal», Франция, Париж
…января 1879 г.
…встреча близ балтийского острова Бьёркё, недалеко от некогда шведского, а ныне принадлежащего России города Выборга. Кайзер прибыл на встречу на борту элегантной яхты «Грилле». Русский же царь, склонный, по словам некоторых приближённых к нему особ, к некоторой театральности и внешним эффектам, избрал для визита не самую большую из императорских яхт, а отдал предпочтение скромной колёсной «Стрельне», принимавшей активное участие в весенней кампании на Балтике в качестве разведочного и посыльного судна. Ведущий обозреватель нашего издания, неподражаемый Леон Эскофье, несомненно, памятный читателям по захватывающим репортажам из Александрии, полагает, что и этим выбором, и самим местом, где происходит встреча (напомним, весной прошлого года Финский залив стал смертельной ловушкой для британской броненосной эскадры), российский самодержец подаёт ясный знак своим противникам: русский медведь не боится продолжения войны и готов драться и дальше!..
Адриатическое море,
на подходах к Триесту
…января 1879 г.
— Совсем как в Италии, — мечтательно произнёс Зацаренный. — Море лазурное, небо, зелень — будто и не январь вовсе.
— Тут вы, батенька, правы, — кивнул Юлдашев. — Сколько ни случалось видеть Триест с моря, всякий раз не оставляла мысль, что нахожусь где-нибудь возле Салерно. И горы, сосновые рощи, и крепость на скале…
Венечка не участвовал в беседе двух почитателей адриатических красот. Он впитывал. Всем своим существом впитывал это буйство красок, это великолепие, желая только одного — остаться тут навсегда и будь что будет.
…Как же, так тебе и позволили! К тому же и скука, надо думать, в этом Триесте смертная, — ехидно подсказало «альтер эго», как всегда циничное и ядовитое. — Да и что с него взять — глухая провинция Австро-Венгерской империи. Одна радость, что кухня тут выше всяких похвал да море тёплое во всякое время года…
— С вашего позволения, господин капитан-лейтенант, мы с моим спутником прогуляемся… Как это у вас называется на морском языке? На нос?
— На полубак, — поправил дипломата Венечка. Юлдашеву вздумалось валять дурака — и понятно зачем. Хочет поговорить без помех, наедине.
…Как будто Зацаренному есть дело до ваших секретов! — проблеяло «альтер эго». — С тех пор как он получил от самого светлейшего князя Горчакова заверения, что капитан-лейтенант Остелецкий никакой не проходимец, а наоборот — герой, он с лёгким сердцем выбросил всё это из головы и с головой ушёл в свои мины…
Впрочем, на полубак так на полубак. Пусть будет полубак. Ветер с правой раковины, тёплый, почти горячий, взявший разбег от песков Сахары — и не скажешь, что январь. «Великий князь Николай» бодро бежит под всеми парусами, и беседовать в тени фор-стакселя — одно удовольствие. Особенно если забота обо всём непростом судовом хозяйстве взвалена на чьи-то плечи, а ты всего лишь пассажир. И не простой, а весьма привилегированный.
Дипломатическая почта Российской империи — это вам не жук чихнул. То есть почта — содержимое юлдашевского саквояжа, который покоится себе в секретере, в каюте, под неусыпной охраной матроса с револьвером. А он, капитан-лейтенант Остелецкий, — так, довесок.
…Весьма, впрочем, важный довесок…
…Ты и правда в это веришь?
…Заткнись! Это не «альтер эго», это кара божья!..
…ги-ги-ги!..
— Всё же не понимаю, почему мы идём именно в Триест?
Юлдашев с наслаждением подставил лицо тёплому ветру.
— Ну, во-первых, это сейчас самый быстрый способ добраться до Петербурга. От Триеста в спальном вагоне через Вену и Берлин — недели не пройдёт, как будем в родных пенатах.
— Да, железные дороги Османской империи пока не связаны с центральноевропейской сетью, — посетовал Венечка.
— На Триестском конгрессе вроде решили, чтобы Сербия и Болгария помогли ликвидировать это досадное упущение, — заметил граф. — Скоро сможем прямо из Константинополя ездить в Петербург.
— И не только! — с энтузиазмом подхватил Венечка. — В Вену, Берлин, даже Париж!
Его неожиданно захватила эта идея. Он представил, как садится в шикарный спальный вагон в Константинополе и едет через всю Европу. Хрусталь, серебро столовых приборов, обитые бархатом вагонные диванчики, очаровательные спутницы, с которыми так приятно беседовать под стук колёс о чём-то важном, значительном…
— Эдакий восточный экспресс, поезд четырёх столиц! Уверен, найдётся масса желающих на нём прокатиться!
Юлдашев посмотрел на спутника с интересом.
— «Восточный экспресс»[22], говорите? А что, недурное название. Надо подсказать кое-кому. Есть у меня знакомец в одной весьма солидной бельгийской компании — они как раз собираются вложить большие деньги в строительство железной дороги до греческих Салоников и дальше, в Константинополь[23].
Граф замолк, провожая взглядом крупную белую, с чёрными кончиками крыльев чайку. Вот птица спикировала к воде, выхватила серебристую рыбку и пошла, набирая высоту, к близкому берегу.
— Да, замечательно было бы… Но это, мой юный друг, дела будущего, пусть и недалёкого. А пока — кроме «во-первых», есть ещё и «во-вторых».
Венечка выпрямился — до сих пор он стоял в расслабленной позе, опершись локтями на отдраенный до белизны планширь.
…Похоже, ни к чему не обязывающие разговоры закончены, — другое «я» сменило тон на серьёзный. — …Теперь ушки на макушке и взвешивай каждое слово, каждый вопрос…
— Вот как?
— Да, у меня есть кое-какие дела в Вене.
Граф продолжал говорить тем же тоном, каким только что обсуждал красоты средиземноморского пейзажа.
— Австрияки, видите ли, считают себя обделёнными по результатам конгресса. А пуще того они обижены, что итальянцам посулили Триполитанию.
— Значит, мой знакомец-пруссак не соврал? — усмехнулся Венечка, припомнив хмельные откровения лейтенанта цур зее фон Арнима. За которыми последовало… то, что последовало.
— А с чего бы ему врать? — удивился дипломат. — Велись такие переговоры — и с французами, и с нами, и с турками, и с представителями германской делегации. Как видите — небезуспешно.
— Что вообще делали на конгрессе макаронники? Кажется, в Суэцкий консорциум их не приглашали. Какой интерес с ними договариваться о чём-то, да ещё и целую Триполитанию отдавать?
— Ну, не скажите… — Юлдашев смотрел на Остелецкого, как профессор — на любимого ученика, отчего-то не понимающего очевидной аксиомы. — Если бы правительство Виктора-Эммануила приняло в нынешнем споре сторону Британии, это создало бы нам массу проблем. Флот-то у них, что ни говори, вполне солидный. А так — и Рим по шёрстке погладили, и османов припугнули новым, набирающим силу конкурентом. Недаром они так легко согласились уступить нам Кипр…
— Ну так аренда же! — пренебрежительно махнул Венечка. — Когда-нибудь всё одно отдавать придётся…
— Девяносто девять лет — это на языке дипломатических документов означает «навсегда», — наставительно произнёс граф. — Нет, друг мой, если уж вцепились в такой лакомый кусок, то надо держать его, покуда сил достаёт. Кстати о вашем пруссаке: князь Горчаков просил передать, что вы очень ему помогли с… Ну, вы понимаете.
Венечка кивнул. Говорить о вместилище с бронзовыми уголками не следовало даже наедине на полубаке русского минного транспорта.
— Не преувеличивайте, граф. Мой вклад ничтожен.
…Смирение паче гордыни?..
— Не скромничайте, друг мой, это далеко не всегда приносит пользу. История со взломом резиденции германского посланника сыграла на переговорах немалую роль, окончательно убедив сомневающихся в том, что Англии нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Но и содержимое известного вам предмета оказалось весьма кстати.
Теперь возле «Николая» кружили сразу три чайки. Одна за другой, они срывались острыми белыми молниями в воду. Увы, безрезультатно.
— Между прочим, история эта имеет продолжение. И именно из-за него вам придётся немного задержаться в этом чудном городишке, — Юлдашев показал на берег.
— Это ещё зачем?
— А затем, друг мой, что имеется ещё и «в-третьих»…
И граф протянул собеседнику пакет — из плотной тёмно-коричневой бумаги, украшенный официальной печатью из винного цвета сургуча.
Венечка взял, удивлённо повертел в руках. Никаких надписей на пакете не было.
— Да вы вскрывайте, вскрывайте. Вот, держите, так будет сподручней.
Граф щёлкнул лезвием крошечного перочинного ножика.
— Не понимаю… — сказал Венечка. — Приказано произвести расследование связей Бёртона в Триесте… Но — с какой стати? Я в этом ничего не понимаю, я же не жандарм, а морской офицер, артиллерист…
Именно это предписывало ему содержимое пакета, один-единственный листок, написанный каллиграфическим почерком. Остелецкому он был знаком — так писал тот моряк, капитан первого ранга, с которым он беседовал в кабинете Горчакова в Порт-Саиде.
…Кстати, он тогда так и не представился…
— Привыкайте, друг мой. В вашей новой должности ещё и не тому придётся научиться.
…Чему? Воровать портфели с документами, резать людей потайными стилетами в подворотнях?..
«Альтер эго» глумливо захихикало, но Венечка уже отмёл эту мысль, как неподобающую. Вздор, разумеется, но всё же хотелось бы понять, что это за должность такая?
— Но зачем?
— Дело в том, что тело Бёртона так и не нашли.
— Да, я в курсе, — кивнул Остелецкий. — Подогнали водолазный бот, землечерпалку, обшарили обломки шхуны — ничего…
— В этом-то всё и дело. И чтобы окончательно прояснить этого господина — а может, и выяснить, куда он скрылся, после того как прикинулся так ловко погибшим, — надо разобраться с его связями. Ведь помните, что рассказывал тот проходимец об их тёмных делишках в Триесте?