Вместе с тем, как явствует из архивного документа, в неустановленный момент (и неясно, по чьему решению) у Михаила Чирикова было конфисковано имущество{820}. Кроме того, начиная с 1719 года он содержался под стражей (в Астрахани, Санкт-Петербурге, затем вновь в Астрахани). Наконец, поданная женой бывшего обер-коменданта Марфой Петровной в апреле 1724 года челобитная о помиловании мужа осталась без удовлетворения{821}.
В конце концов после кончины Петра I так и не осужденный Михаил Чириков согласно сенатскому указу от 2 февраля 1725 года{822} был освобожден из-под стражи, а полтора месяца спустя, 17 марта, Сенат, откликнувшись на новую челобитную супруги М. И. Чирикова, предписал вернуть ему «движимые и недвижимые имении, которые остались за роздачею»{823}.
Подобные зигзаги в уголовном преследовании бывшего обер-коменданта выглядели бы таинственными, если не принять во внимание тот факт, что назначение в Астрахань он получил благодаря хлопотам одного очень влиятельного лица, каковым являлся «птенец гнезда Петрова» генерал-адмирал Ф. М. Апраксин{824}. Если же еще учесть завещание, которое генерал-адмирал составил в октябре 1728 года и в котором одним из трех душеприказчиков назначил «благодетеля моего (!) Михаила Ильича Чирикова»{825}, то картина с развалом уголовного дела прояснится окончательно. Нельзя также исключить, что в истории с неутверждением приговора М. И. Чирикову оказался замешан и не менее могущественный Петр Толстой. Известно, что Петр Андреевич и Михаил Ильич вместе служили в Семеновской потешной роте, откуда в 1695 году поступили рядовыми в гвардии Семеновский полк{826}.
Что же касается Б. Г. Скорнякова-Писарева, то после завершения следствия по «астраханскому делу» его ожидало повышение по службе. По именному указу от 16 октября 1720 года он был произведен в «полевые» полковники и назначен комендантом крепостей Полтавы и Переволочны{827}. Вскоре он был переведен комендантом в Глухов — резиденцию украинского гетмана. Однако пребывание в «Малой России» принесло Богдану Скорнякову-Писареву серьезные неприятности.
Началось с того, что согласно сенатскому указу от 31 марта 1721 года{828} полковник Б. Г. Скорняков-Писарев был командирован для проверки качества межевания земель близ местечка Почеп[155], еще в 1709 году пожалованного «полудержавному властелину» А. Д. Меншикову. Необходимость проверки была вызвана тем, что межевавший эти земли в 1718–1719 годы дьяк Поместного приказа И. Р. Лосев в угоду Александру Меншикову присоединил к его владениям часть земель, исстари принадлежавших украинским казакам{829}.
После жалоб гетмана И. И. Скоропадского Петр I распорядился организовать проверку межевых работ Ивана Лосева.
Предпринятая Богданом Скорняковым-Писаревым проверка не выявила между тем каких-либо нарушений. После повторных жалоб Ивана Скоропадского в январе 1722 года была назначена повторная проверка, для проведения которой в июле в Почеп был командирован подполковник С. И. Давыдов{830}.
Однако новый поворот в деле был связан отнюдь не с результатом миссии Семена Давыдова, а с конфликтом, разыгравшимся в октябре — декабре между сенатором бароном П. П. Шафировым и обер-прокурором Сената Г. Г. Скорняковым-Писаревым. В письмах, направленных к находившемуся в Персидском походе Петру I, Петр Шафиров обвинил Григория Скорнякова-Писарева между иного в потворстве А. Д. Меншикову в «почепском деле».
В существо взаимных обвинений сенатора и обер-прокурора император начал вникать 11 января 1723 года, когда состоялось первое заседание специального судебного присутствия, учрежденного для разбирательства дела Петра Шафирова и Григория Скорнякова-Писарева{831} (это присутствие было вскоре преобразовано в постоянно функционировавший Вышний суд). В тот же день Петр I распорядился возбудить уголовные дела «О неправом межеванье Почепа, которое чинил дьяк Лосев» и «О полковнике Богдане Писареве, которой посылай был для межеванья Почепа»{832}.
16 января первый российский император собственноручно написал распоряжения, в которых предписывалось арестовать Богдана Скорнякова-Писарева и Ивана Лосева и этапировать их в Москву{833}. События развивались стремительно. Уже 10 февраля всерьез испугавшийся ответственности Александр Меншиков принес повинную с признанием махинаций «по делу о почепском межевании»{834}.
Сколько времени Б. Г. Скорняков-Писарев провел тогда под арестом и когда именно в Вышнем суде было вынесено решение по его делу, установить на сегодня не удалось. По крайней мере в делопроизводстве суда была отмечена челобитная Богдана Григорьевича, поданная 21 сентября 1723 года, «о свободе ево из-под караула на поруки»{835}. В том же сентябре с просьбой о содействии в освобождении из-под стражи младшего брата к Александру Меншикову «со слезами» обратился Г. Г. Скорняков-Писарев{836}.
Насколько возможно понять, в конечном итоге Вышний суд счел, что Б. Г. Скорняков-Писарев допустил лишь халатность, и принял решение освободить его от ответственности. По всей очевидности, решающими для суда явились данные под пыткой показания И. Р. Лосева о том, что он не обращался к Богдану Скорнякову-Писареву ни с какими просьбами проигнорировать нарушения, допущенные при межевании{837}. Показательно также, что в приговоре, вынесенном Вышним судом 13 февраля 1723 года Григорию Скорнякову-Писареву, ни словом не упоминалось о каком-либо его содействии А. Д. Меншикову в связи с историей о межевании почепских земель{838}.
Наиболее пострадавшим в ходе «почепского дела» оказался дьяк И. Р. Лосев. За «учинение воровской межи» и составление «воровских межевых книг» Вышний суд в январе 1724 года приговорил «попавшего под раздачу» Ивана Родионовича Лосева к вырезанию ноздрей, наказанию кнутом, конфискации имущества и пожизненной ссылке на каторгу. Приговор был приведен в исполнение 24 января{839}на Троицкой площади Санкт-Петербурга.
Окончательно страсти «по Почепу» улеглись после ухода из жизни первого российского императора. Ставший фактически вторым лицом в империи, А. Д. Меншиков добился издания в декабре 1725 года особого именного указа о своей полной реабилитации по всем возбуждавшимся против него уголовным делам{840}.
Бывшего дьяка Ивана Лосева освободили с каторги особым сенатским указом от 2 июня 1725 года, но с запретом проживать в Москве и Санкт-Петербурге[156] и состоять на государственной службе («у дел ему нигде ни у каких не быть»){841}. Что же до Богдана Скорнякова-Писарева, то его вернули на прежнюю должность коменданта Глухова.
В «Малой России» Б. Г. Скорняков-Писарев прослужил до октября 1731 года{842}. Пробыв затем несколько лет «не у дел», Богдан Григорьевич в 1735 году был уволен в отставку с военной службы с награждением чином бригадира[157]. К этому времени Богдан Скорняков-Писарев являлся вполне состоятельным помещиком, владельцем четырехсот душ крестьян в Каширском, Лебедянском, Елецком, Владимирском и Рыльском уездах{843}.
Впрочем, в том же году Богдану Григорьевичу нашлось место и на государственной гражданской службе. Сенатским указом от 18 марта 1735 года он был определен на должность воеводы Елецкой провинции. В этой должности Б. Г. Скорняков-Писарев и скончался 8 июня 1737 года{844}. Место его погребения неизвестно.
«Помянутого умершего дьяка… тело его повесить»: И. И. Бутурлин
1725 года марта 10 дня в Санкт-Петербурге состоялись одновременные похороны Отца Отечества императора всероссийского Петра Великого, скончавшегося 28 января, и его младшей дочери, цесаревны Натальи Петровны, безвременно усопшей 4 марта в возрасте шести с половиной лет. Согласно описанию многолюдной траурной церемонии, непосредственно перед гробом императора шествовал «генерал и лейб-гвардии подполковник Бутурлин», державший в руках корону Российской империи{845}. Кто же такой был «лейб-гвардии подполковник Бутурлин»? И отчего именно ему оказалась доверена честь нести императорскую корону?
Иван Иванович Бутурлин был выходцем из старинной и знатной дворянской фамилии, родоначальником которой считался некий Ратша, «государич» из Трансильвании