ни мириться. Но вот закавыка! Вдобавок ко всему она оказалась еще и ревнивой. Стала следить за ним, интересовалась каждым его шагом. Попробуй пожить в такой обстановке спокойно, без тревог!
Жора прекрасно видел и разумел, что Люда своей будущей жизни не представляет без него. То ли чувства ее обострились до предела, но в характере своего возлюбленного она стала замечать некую фальшь, отсутствие искренности. Мимо ее внимания не проскользнуло и то немаловажное обстоятельство, что он живет странной, двойной жизнью. И чем чаще Борзова интересовалась, где работает Краб, где живет, с кем водит компанию, кто его родители, тем труднее становилось ему лгать, изворачиваться, ловчить. А в последнее время его сильно волновало и другое: не привык многоопытный потрошитель несгораемых шкафов видеть, чтобы после дела следы оставались. Теперь он не сомневался, что стоит ему после кражи, как обычно, смыться, и Людка поднимет такой кипеж, что не возрадуешься – сама в милицию побежит. Здесь надо что-то придумать, рассуждал Краб, нужно пошевелить мозгами. И такое придумать, чтобы сама Борзова на всех перекрестках, если понадобится, вопила, что ее любимый не причастен ни к каким уголовным деяниям.
Сейчас он направился на почтамт. Такие прогулки Краб совершал довольно часто. На почтамте он спокойно предъявлял паспорт на имя Георгия Михайловича Плетнева и изредка получал письма от отца. Больше ни от кого весточек Жора Краб и не ожидал.
Мнимый Плетнев нырнул в здание почтамта и через несколько минут вышел обратно, на ходу заталкивая во внутренний карман пиджака конверт с письмом. Недалеко был центральный стадион города. К нему и зашагал Краб. Вот он уже сидит на скамье в уютном уголке стадионного парка. В эти вечерние часы здесь было совсем тихо: футбольный матч между местной командой Высшей лиги и динамовцами Москвы назначался, как гласили афиши, на послезавтрашний день.
Жора осмотрелся по сторонам. Только кое-где на скамьях сидели одинокие посетители парка.
Письмо было от отца. «Вчера отправил, – мысленно заключил Краб, взглянув на почтовый штемпель. – Надо предупредить старика, чтобы не писал на конверте обратный адрес и свою фамилию».
Он вскрыл конверт, достал из него сложенный вдвое листок бумаги и начал читать: «Дорогой сын, здравствуй! Ты уж извиняй, что я тебе пишу, но ты сам мне сказал: если что, то напиши. Не знаю, может, это и мелочь, но чует мое стариковское сердце, что не к добру все это идет. Сегодня ко мне приезжал на мотоцикле работник милиции, сказал, что он из ГАИ. И очень сильно ругался за то, что машину на техосмотр не представил. Сказал, чтобы на следующей неделе, в четверг, машину пригнал на осмотр. Вот я и решил сообщить тебе и посоветоваться, что делать. Жора, мне кажется, что милиция что-то заподозрила, поэтому про машину спрашивали у меня уже несколько раз. Так что ты подумай и скажи, что делать. Если хочешь, зайди или напиши, как тебе будет удобнее. На этом кончаю. До свидания. Жду ответа. Твой отец».
«Да, дела! – подумал Краб. – Час от часу не легче. Что же делать? А может, старик за машину беспокоится? Хочет убедиться, цела ли она. Он не дурак. Знает: если сяду, то машина останется ему. А если отец не врет? Тогда надо решать, что делать. Постой, постой! Да ведь он же сам рассказывал, как объяснял конторе, что машина – в деревне. Пусть и держится этой версии».
Краб достал из кармана блокнот и вырвал из него два листка. На одном написал: «Начальнику ГАИ от гражданина Крокета Василия Рафаиловича. Заявление. В связи с тем, что принадлежащая мне машина до приезда ко мне сына – Крокета Георгия Васильевича – будет находиться в законсервированном состоянии, прошу вашего разрешения в текущем году ее на технический осмотр не предъявлять. С уважением пенсионер Крокет». Затем Краб взял второй листок и написал: «Батя! Не волнуйся. Все будет в порядке. Перепиши своей рукой текст заявления в ГАИ. Всем, кто будет интересоваться машиной, говори, что она в деревне. О доверенности молчи. Жора».
После этого Крокет вышел из парка, купил в киоске конверт и, подписав его, опустил в почтовый ящик…
Клешнева в городе нет
– Адресное? Здравствуйте, девушка! Это Майский из уголовного розыска. Посмотрите, пожалуйста, по картотеке: Клешнев Георгий Михайлович. Что? Хорошо, хорошо! Я подожду.
Пока работница адресного бюро проверяла, прописан ли в городе Клешнев, Майский продолжал разговор с Ветровым.
– Клешнев – это, наверное, друг младшего Крокета. Только не пойму, зачем этому Крокету скрываться?
– Ничего, скоро поймешь. В том-то, по-моему, вся суть и заключается.
Майский схватил карандаш:
– Да, да. Я слушаю вас. – И он стал записывать, поставил точку. – Спасибо девушка, дай бог вам жениха вроде меня.
В ответ невидимая собеседница, очевидно, сказала такое, что Майский положил трубку и смущенно пробормотал:
– Откуда ей известно, какой я жених?
Ветров расхохотался:
– Что? Получил? Будешь знать, как лишнее болтать. – И уже серьезно спросил: – Прописан?
– Да. Вот его адрес. Сейчас же еду туда.
– Не еду, а едем, – ворчливо заметил майор и стал надевать плащ. – Пусти тебя одного, так наворотишь.
– Так уж и наворочу! – возразил Александр и тоже начал одеваться.
По его виду нетрудно было догадаться, что он рад возможности побыть вместе с Игорем Николаевичем. Минут сорок спустя они были в домоуправлении. Быстро перелистав домовую книгу, нашли фамилию Клешнева. Оказалось, что тот жил один. Но бухгалтер, пожилая женщина, огорчила их:
– Вы знаете, – сказала она, – этот человек здесь не проживает.
– Как не проживает? – в один голос удивились Ветров и Майский.
– Он находится в длительной командировке. Срок истекает только через полтора года.
– А кто сейчас живет в его квартире? – спросил Ветров.
– По-моему, никто.
Оперативные работники покинули помещение. Посоветовавшись между собой, они решили поговорить с соседями. Клешнев жил в сорок третьей квартире. Зашли в сорок вторую. Открыла пожилая женщина. Игорь Николаевич попросил разрешения войти.
– Скажите, пожалуйста, в сорок третьей квартире кто-нибудь сейчас проживает?
– Никого нет. Хозяин – геолог. Находится где-то на Севере. Он здесь жил один.
– И никто сюда не приходит?
– Нет. Я знаю, что он сдал квартиру под сигнализацию и она охраняется милицией.
Затем Ветров и Майский зашли в сорок четвертую. В этот момент там находилась только одна девочка лет пятнадцати. Она повторила примерно то же самое, что сказала женщина из сорок второй квартиры.
Майор и старший лейтенант, разочарованные и немного расстроенные, захлопнули дверь подъезда. Шли долго, не разговаривая. Каждый думал об одном и том же: что делать дальше? Даже Ветров, этот бывалый оперативный работник, был озадачен.
Майский, который в мыслях уже видел конец операции, был по-настоящему раздосадован. Не подымая головы, он спросил:
– А может, Краб связан с этим Клешневым и оба находятся на нелегальном положении?
– Вот это и надо проверить. – Майор хлопнул старшего лейтенанта по плечу: – Ничего, не горюй, Саша! Скоро распутаем этот клубок. Главное – настойчивость и терпение. Готовь запросы во все организации, которые могли направить геолога работать на Север, а я займусь Пудовым.
– Что? Решили брать?
– Да, пора.
– А Николаева?
– Нет. Пусть еще погуляет. Я думаю, что к нему еще Краб обратится. А за старым Крокетом контроль надо усилить.
…В душе Крокета росла какая-то смутная тревога. Уже давно не было у него такого скверного самочувствия. Отличаясь предельной осторожностью, он, казалось, обдумывал каждый свой поступок, каждый шаг, строго придерживался выработанного им самим правила: на дело всегда ходил в обличье Краба, к Борзовой – Клешнева. Крокет также старался маскировать и машину, на дело выезжая под номерами, добытыми с помощью Николаева. Вот только Пудов малость подкачал. Оказывается, не такой уж он вездесущий волшебник. Документы, сфабрикованные им на имя Фролова, вызвали подозрение у сотрудника Госавтоинспекции. Пришлось оставить в его руках липу и смываться как можно быстрее. Правда, милиция практически ничего о нем не знала. Поэтому серьезных оснований для беспокойства вроде бы и не было, а тревога все нарастала и нарастала.
Крокет сожалел, что потерял парня, который подсел в его машину. Зорким, наметанным глазом он сразу же уловил странное настроение своего пассажира. «Должно быть, у чувака что-то не склеилось, – предположил Жора. – Поддал что надо, а вот, видишь, настроение совсем поганое. Надо его приласкать».
Да, Крокету до зарезу нужен был надежный помощник. И случайно встреченного парня он прочил на эту роль. Только чудом тому удалось избежать расставляемых сетей.
«Какой карась сорвался! – досадовал Жора. – Черт бы побрал этого мильтона! Прицепился как банный лист… в мешок загнал. Ноги едва унес. В следующий раз надо быть более осторожным. Под этими номерами ездить буду только в крайнем случае».
Краб попытался выяснить причину своего тревожного состояния. Он мысленно перебрал всех своих знакомых. «От кого ждать подвоха? – гадал он. – От Пудова? Вряд ли – железный мужик. От Николаева? Тоже свой в доску. От кого еще? Горелов? Нет, не заложит. Правда, по пьянке может сболтнуть лишнее. Людка? Что она знает обо мне?! Ослеплена любовью…»
Так и не смог Краб разобраться в терзавших его сомнениях. Он направлялся к заводу, где работала Борзова.
Здравствуй, Пудов!
Следователь Савич, еще раз посоветовавшись со своим старым другом Ветровым, поставил перед руководством вопрос о задержании Пудова. Начальник управления, прежде чем дать добро, как всегда, взвесил все за и против. Генерал лично поговорил с Ветровым, Ковалевским и Севидовым. Все они поддержали доводы Савича: собранных материалов достаточно, чтобы арестовать Пудова. Ветров был уверен, что временное пребывание на свободе этого человека работникам уголовного розыска уже не поможет.