— Нельзя проводить аналогий с тем периодом. Время было чудовищное. Сейчас ситуация уже другая. А разборки будут всегда, они не закончатся. Вот мы часто киваем на Запад… И на Западе они есть. Везде существует это явление, хоть и в иных формах.
То, что было в девяностых, уже не вернется. Все постепенно будет налаживаться, цивилизовываться, однако преступность все равно останется. И никогда она не снизится. Мы никогда не будем жить так, как живут в Швейцарии. Потому что мы живем в России. Страна другая, территория, народ… И все у нас будет по-нашему, по-российски. И в Москве будет не так, как в Рязани. Никогда не будет одинаково.
Ставить цель изжить преступность — нереально. Даже в два раза ее сократить — утопия. На мой взгляд, ситуация начнет меняться, если мы будем правильно, по закону и справедливо реагировать на все случаи преступных действий. Это обязательно окажет влияние. Постепенно, не сразу, появятся результаты. Изменится климат в обществе, люди начнут чувствовать, что справедливость существует. И на их беды откликаются не избирательно, не по звонку, не за вознаграждение… И преступность понемногу пойдет на убыль. Хотя процесс этот очень длительный.
— «Жаль только — жить в эту пору прекрасную…»
— А почему нет? Жизнь меняется непредсказуемо. Сейчас я без мобильного телефона чувствую себя как без рук. А двадцать лет назад? Жили по-другому… И теперь представьте, что завтра, вместо нефти, например, появится другой энергоресурс. Разве жизнь не изменится? Но вернемся к криминальной обстановке. Она сложная, преступность большая, количество преступлений самое высокое за все периоды, но… Так не будет вечно, и все может измениться при определенных обстоятельствах.
— Существует понятие «критическая масса». Вам не кажется, что уровень преступности уже достиг этого показателя? И ситуация просто вот-вот выйдет из-под контроля: изменятся не только общество и внешние проявления отношений между людьми, но и ментальность, стиль мышления и оценка людьми окружающего мира?
— Возможно, я вас разочарую. Уровень преступности только приближается к критической массе, и, когда достигнет своего предела, рост преступности, я полагаю, почти остановится. Дальше она расти не сможет. Это как в спорте. Нельзя бесконечно улучшать результаты в беге. Какие бы стимуляторы спортсмены ни употребляли, какими бы анаболиками ни пользовались, нельзя бежать быстрее паровоза.
— Если следовать этой логике, то не изменится ли само общество, не начнет ли оно, как это уже порой происходило, «либерализовывать» законы? Вы понимаете, о чем я говорю: наступает предел «криминального насыщения», одновременно снижается порог чувствительности общества. То, что вчера было криминалом, завтра неожиданно может оказаться легитимным деянием.
— Во все времена существовали незыблемые понятия. Можно называть их заповедями, можно как-то по-иному… Например, никогда нельзя было отнимать у человека жизнь. Всегда карали за убийство. Даже за убийство раба. Нельзя убивать человека… Даже око за око, кровная месть — не что иное, как средство борьбы за право на жизнь. И ни в каком обществе эти понятия пересматривать не будут. Нельзя отнимать имущество, унижать достоинство, наносить вред здоровью и т. д.
— Как-то в разговоре с довольно крупным милицейским чиновником я задал вопрос: сколько должен получать сотрудник, чтобы иметь «иммунитет» от взяток? Мой собеседник назвал цифру — тысяча долларов. Да и то, по его мнению, сразу все честными не станут. Это будет лишь первым шагом к очищению рядов…
— Напрямую зарплату и взятки я никак не могу связать. Это одна из выдумок, химера, попытка объяснить себе самому, почему он такой. Дескать, дайте ему лишних сто рублей, и он начнет работать лучше. Нет, не начнет, он потребует еще и еще. И остановиться не сможет. Зарплатой с коррупцией не справиться. Продажность — это отрицательное свойство характера, так же как и другие человеческие пороки: грубость, жадность, зависть и т. п. Сребролюбие такой же порок, как и другие. Поэтому необходимо воспитывать честность, создавать предупредительные преграды: законодательные, технические, моральные… Трудно, конечно, но иного пути нет.
Если верить общественному мнению, то коррупция стала повсеместной. Позвольте, а что такое общественное мнение, кто его может подтвердить или опровергнуть? Не лучше ли доверять своим собственным ощущениям и разуму? Я лично убежден, что утверждения о поголовном взяточничестве, продажности, в конце концов, отрицательно влияют и на честных людей. Если мне никто не верит, что я не беру взятки, зачем же делать из себя белую ворону? Такое общественное мнение и является условием, стимулирующим коррупцию и формирующим продажность. Поэтому я бы с большой осторожностью обличал всех вокруг, раздавал ярлыки и обвинения.
У меня зазвонил телефон
— Вы работали в комиссии по помилованию. И как юрист-практик имеете колоссальный опыт. Каков, по-вашему, уровень правосознания граждан?
— К сожалению, он низок. В том числе у многих прокуроров. Он не выдерживает никакой критики и с точки зрения образованности. Я уже устал поправлять прокуроров и следователей, когда они произносят «приговор» или «ходатайство».
— Ну, это не самое страшное.
— Это как раз очень важный элемент правосознания. Для прокурора, который должен иметь высшее юридическое образование, полученное в специальном учебном заведении, такое недопустимо. Понимаю, что от этого никто не умрет, но зато все вместе составляет картину ущербности. Прокуроров учили для того, чтобы они выходили к людям с миссией проповедников закона. А когда сами «проповедники» вызывают недоверие, ироничные улыбки…
Помните, в «Живом трупе» у Толстого: «Ах, господин следователь, как вам не стыдно?! Рады, что имеете власть, и, чтобы показать ее, мучаете не физически, а нравственно людей, которые в тысячу раз лучше вас». Мы очень часто забываем, что государственные полномочия дают нам не только большие права, но и налагают на нас не менее серьезные обязанности.
— Вам приходилось сталкиваться с давлением на ваших сотрудников, на вас самих? Телефон позванивает?..
— Позванивает, еще как позванивает! Есть люди, которых сразу не оборвешь. Есть, конечно, формы наработанные, что-то приходится говорить: да, да разберемся… Потом надо что-то имитировать, иногда предпринимать. Но ведь есть люди, которые вообще без тормозов. Как-то позвонил техник ФАПСИ, который просто имеет по работе доступ к АТС-2. И заявил, что хочет получить от меня какую-то информацию. Ну, что ему сказать: пойди водой облейся?
— Юрий Юрьевич, два слова о себе. Почему вы стали прокурором? Мечтали о юридической работе с детства, или выбор профессии стал случайным?
— Мое детство прошло в центре Москвы. И впечатления о нем очень ярки. Мы ведь свое прошлое немного идеализируем. Что-то стирается, что-то выравнивается, что ли, за счет приобретенного жизненного опыта. Сегодняшняя жизнь — это проблемы, которые нам нужно преодолевать, а то время, оно уже прошло, мы его прожили, и поэтому если трудности и были, они преодолены…
Мы жили в огромной коммунальной квартире на Большой Якиманке в доме 35. Он и сейчас стоит, хотя все вокруг изменилось неузнаваемо — дома, дворы, Бабегородский рынок, рядом с которым прошло детство, исчез кинотеатр «Авангард». Изменилась сама жизнь… А та картинка детства навсегда осталась в памяти. Она застыла, не меняется, и кажется, что все это было совсем недавно. А на выбор профессии повлияла младшая сестра моей бабушки. Она какое-то время работала в юридическом бюро, была помощником юрисконсульта. Высшего образования у нее не было, но дело она знала, много рассказывала мне и моему товарищу детства. Кстати, он тоже стал юристом, занимается адвокатской деятельностью.
Рассказать можно многое, но это личное, и поэтому ограничусь основными событиями. Окончил школу, пошел в армию. Первоначально нас определили в авиацию, но потом почему-то я оказался в Пермской области и прослужил там все два года в тайге, медвежьем углу, — во внутренних войсках, которые охраняли исправительнотрудовую колонию. Кстати, тот опыт мне тоже пригодился, дал представление о том, что большинству моих сверстников было тогда абсолютно неизвестно.
После увольнения в запас я пошел работать в военный суд и поступил во Всесоюзный заочный юридический институт. Ныне это Московская государственная юридическая академия. Окончил ее с отличием, параллельно с 1976 года работая в прокуратуре Москвы. Стажировался в прокуратуре Тушинского района, был прокурором по надзору за следствием и дознанием в органах внутренних дел, а затем и начальником этого отдела. Потом был назначен прокурором Перовского района столицы, руководил организационно-контрольным управлением. С 1995 по 2001 год занимал должность заместителя прокурора города Москвы. После ухода из прокуратуры в 2001 году работал в Минюсте РФ заместителем начальника управления по Москве, а затем заместителем руководителя Главного управления Федеральной регистрационной службы по Москве. В июле 2006 года назначен прокурором города Москвы.
— Были, наверное, дела, которые врезались в память?
— Конечно, были. И первое свое дело я хорошо помню. Многое из того, что тогда было чрезвычайно серьезно, теперь кажется какой-то мелочью, незначительным, пустяковым делом. Сейчас жизнь изменилась. Но от тех самых пустяков в то время зависели судьбы людей. И воспринимались дела совсем по-иному. Причем позже, когда я стал опытнее и разглядел связи и механизм взаимоотношения людей, некоторые из них получили другое звучание, уже не кажутся мелкими и незначительными.
В Перовском районе, например, мы пытались изменить ситуацию с подростковой преступностью, разработали программу, и что-то стало получаться, пошли реальные результаты. Были и другие примеры. Но это особый разговор.
Особо я выделил бы события, которые для его участников, свидетелей, просто москвичей стали точкой отсчета, перевернули представление очень о многом. Совсем по-иному проявились масштабы зла, которые человек способен причинить человеку. Я имею в виду взрывы жилых домов в Москве. Отлично помню тот день. Точнее, была ночь. Взрыв на улице Гурьянова произошел в 00.02… Позвонил дежурный прокурор, сказал, что произошел взрыв в доме. Ну, до этого взрывы тоже случались: бытовой газ, кто-то там гранату вешал на дверь, технические коммуникации рвались… И вот то, что я увидел, меня потрясло.