А девушка немедля набирает номер телефона.
— Дежурный Управления уголовного розыска майор Рожков, — слышится отвечающий ей энергичный голос.
— С автозаправочной станции, — волнуясь, говорит девушка. — Товарищ от вас был… предупреждал очень… Сейчас шофер подал талон с двумя загнутыми уголками…
— Спасибо, — доносится голос Рожкова. Он уехал?
— Заправляется.
…Рожков в дежурной части, нажав кнопку на пульте связи, произносит:
— Подполковник Томин! Сигнал с бензоколонки!
— Вас понял! — отвечает голос Томина.
Сегодня выплатной день, и группа захвата дежурит на территории НИИ. Томин отдает команду в ручной радиопередатчик:
— Сигнал с бензоколонки! Все по местам!
Подчиняясь этому приказу, четверо молодых людей направляются по двору института к проходной. Двое других молодых людей идут по коридору и скрываются за дверями с табличкой «Медпункт» и «Библиотека». По лестнице, поднимающейся при начале коридора, взбегают трое до площадки второго этажа. Один из них поправляет кобуру на поясе.
В это время грузовик притормаживает, Марат выпрыгивает из кабины и теряется в толпе.
А грузовик тем временем въезжает через раздвигающиеся и вновь сдвигающиеся металлические ворота на территорию института.
Миша, Серега и «бутылочник», не вызвав ничьего интереса, покидают кузов.
Барсуков отирает лоб и подмигивает показателю бензина, который по-прежнему показывает ноль.
Сотрудник угрозыска оповещает по рации:
— Трое, один в форме военизированной охраны, направляются к четвертому корпусу!
Грабители беспрепятственно проникают в длинный пустой коридор.
— Прошли медпункт! — тихо сообщает наблюдатель из медпункта.
— Готов, — так же отзывается голос Томина. Не доходя до парадного вестибюля, виднеющегося впереди, «бутылочник» останавливается.
— Я здесь, — говорит он.
А приятели бегут к кассе. Серега прижимается к стене рядом с дверью, Миша «со слезой» кричит:
— Марья Петровна! Скорей! Федор…
Но докричать заготовленный текст не успевает: дверь кассы распахивается, появляется Томин в сопровождении двух сотрудников.
— Должен огорчить — уголовный розыск!
В коридоре крепко берут за локти «бутылочника».
— А где ваш Былов? Где хитроумный Марат? — вопрошает Томин. — Или он всегда чужими руками?
— Чтоб он сдох! — рычит Серега.
Кабинет в следственном изоляторе. Конвоир вводит Марата. Едва переступив порог, тот начинает защитительную речь:
— Пал Палыч, я еще раз обдумал все обвинения в мой адрес. То, что вы называете «подстрекательство», неверно отражает мое поведение. Есть бытовое понятие: дать совет…
— У нас сегодня другая тема.
— Но вы понимаете — просто дать совет! — не может остановиться Марат. — Пусть безнравственный, согласен, но в этом нет — как у вас называется — состава преступления.
— После, Былов, после… Я имею поручение прокурора допросить вас об отношениях с матерью.
В формулировке «поручение прокурора» Марат не улавливает странности, но несколько удивлен оборотом беседы.
— Мать?.. Довольно известная эстрадная певица. Имеет определенные заслуги на этом поприще, — осторожно говорит он.
— Меня интересуют ваши отношения.
— Ну… Обыкновенные… Она несколько надоедлива и старомодна, но в принципе неплохая женщина.
— Случались конфликты?
— В пределах нормы, Пал Палыч. Человек, по-моему, должен понимать, что подчиняется общим для всей природы законам. Применительно к данному случаю — это врожденная и односторонняя обязанность родителей делать все возможное для процветания потомства. Между прочим, и современная мораль…
Любит он звучно поговорить, даже сейчас слегка увлекся, но Пал Палыч жестом просит его умолкнуть.
— Мне поручено ознакомить вас с одним документом. Это письмо вашей матери… — Бывают сообщения, которые с трудом делает даже следователь и даже весьма несимпатичному подследственному. — Она послала его вам из Костромской области, со своей родины…
— Она же уехала на гастроли, — вставляет Марат, немного обеспокоенный выражением лица Пал Палыча.
— Нет, на родину. И умерла… покончила с собой… Ознакомьтесь с письмом.
Марат поражен, новость не укладывается у него в голове. Пал Палыч тактично отворачивается, стараясь предоставить ему подобие уединения.
Марат берет письмо… Его читает за кадром голос Вероники Антоновны — читает немного бессвязно, как сам Марат, выхватывая из текста главное:
«Прощай, Марик. Я ухожу… Я узнала о тебе такое, с чем нельзя дальше жить. Небо рухнуло над моей головой… Никогда бы не поверила, что…
Понимаю, тебе будет больно. Ты останешься один на свете… Я не смогла удержать тебя от ужасного зла всей своей жизнью. Может быть, хоть от чего-нибудь удержит смерть? Это моя последняя надежда…»
У Марата на скулах перекатываются желваки, он пытается сдержать натиск чувств и не осиливает его.
— Только не хватало! — Злые рыдания без слез сотрясают его плечи. — Мало того, что эти ничтожества… отребье… что я из-за них… Но родная мать! Отреклась, бросила! И когда?! У нее связи, поклонники таланта. Должна бегать, плакать, валяться в ногах! Спасать сына!.. Родная мать! Дура!
Он вне себя комкает и отшвыривает письмо.
И эти его чувства Пал Палыч щадил! Нет, всякой выдержке есть предел. Знаменский распахивает дверь, кричит:
— Конвой!
— Пал Палыч… — бормочет Марат.
— Уведите арестованного!
Оставшись один, Пал Палыч поднимает и расправляет письмо. Он оглядывается вслед Марату с брезгливостью, словно недоумевая: и как таких земля носит?..
― Дело № 21 ―БЕЗ НОЖА И КАСТЕТА
Времена изменились, на смену советским расхитителям и фарцовщикам пришла коррумпированная мафия и оргпреступность, но следователи уголовного розыска, честно борющиеся за истину, по-прежнему в цене. Знаменитые персонажи остросюжетных повестей О. и А. Лавровых снова берутся за дело.
В приемной Главного управления внутренних дел города генерал-майор беседует с Охтиным. Раздается телефонный звонок, генерал снимает трубку:
— Слушаю… Да, часа через два, веду прием населения… Есть, сразу с утра зайду.
Закончив разговор, генерал оборачивается к посетителю:
— Продолжайте, товарищ Охтин.
— В общем, всякое терпение потеряли, товарищ генерал. — Охтина, видно, несколько сбил телефонный звонок, но постепенно к нему возвращается горячность. — Ведь пятый год… По стенам — честное слово! — натуральная плесень, как в подвале у плохого хозяина. Отопление что есть, что нет его! Квартиру дали, называется! Мы въезжали — себя от радости не помнили. А теперь хоть назад, честное слово! По крайней мере, в тепле жили. Идешь, знаете, домой, порог переступил — и все. Советская власть кончается, такое впечатление, честно слово!
— Невеселое впечатление, — говорит генерал.
— И вот еще пример приведу. Рядом в переулке два дома покрыли оцинкованным железом. И сразу на слом. А железо поснимали и, вижу, грузят на машины. С иногородними номерами. Явная комбинация!
— Пожалуйста, изложите письменно то, что вы рассказывали вначале. И насчет железа.
— Да у меня изложено, товарищ генерал. Куда я только не посылал эти заявления! — Охтин достает несколько печатных страниц.
Генерал берет заявление, просматривает, ставит в двух-трех местах размашистые галки.
— Экземпляр я оставлю. Но поймите меня правильно, — говорит он, не отрываясь от чтения, — мы не санэпиднадзор… не жилищное управление… Фактами, которые относятся к нашей службе, мы займемся…
— Ясно, — безнадежно вздыхает Охтин и встает.
Он возвращается домой, обходя по краю тротуара пруды из грязного месива, в которое поздней осенью и весной превращается нечищеный снег.
Чтобы миновать очередную лужу, Охтин сходит на проезжую часть, и тут его обдают жижей из-под колес элегантные «Жигули», за рулем которых — Изабелла, дочь Сони Нарзоевой. Сама Соня царственно восседает рядом.
— Куда на мостовую прешься? — кричит Изабелла, не поленившись затормозить.
Охтин, отставив ногу, с сожалением оглядывает брюки.
— Не связывайся ты с этими людьми, — брезгливо говорит Соня. — Еще камнем запустит.
— В меня?! — усмехается Изабелла и резко трогает с места.
Охтин даже не смотрит вслед.
…Войдя в квартиру, он переодевается из одного пальто в другое, старенькое. Температура в квартире такая, что без верхней одежды тут нельзя. На хозяйке, несущей из кухни сковороду, тоже фартук поверх пальто. И ребята и бабушка сидят за столом укутанные. Охтин, помыв руки, греет их над рефлектором. Их в комнате включено два.
Сердито фыркнув на призыв с телеэкрана экономить электроэнергию, хозяйка придвигает рефлектор поближе к ногам и говорит, обращаясь ко всем:
— Ешьте скорей, пока не остыло. На Петровке был? — спрашивает она у мужа.
— Был.
— Совсем ничего не обещали?
— Дохлый номер!
— Когда ж этому будет конец?! — ужасается она. — До весны я не выдержу!
— Полно, Надежда, — стыдит бабушка. — Вода идет, газ есть, электричество есть. Как же люди в эвакуации жили?
— Да ведь сейчас-то мы не в эвакуации!!
Томин стоит на площадке лестницы, посматривает вверх, посматривает вниз, посматривает на часы.
Сверху спускается Кибрит, снизу почти одновременно появляется Знаменский. Здороваются.
— Пал Палыч, не знаете, зачем нас зовут? — спрашивает Кибрит.
— Понятия не имею, Зиночка.
— Раз всех троих — что-нибудь стоящее! — уверенно говорит Томин. — Чую, братцы, преступление века!
Они направляются в глубь коридора.
…Генерал подписывает какие-то бумаги в своем служебном кабинете. Увидя наших героев, отпускает секретаршу и энергично поднимается навстречу.
— Милости прошу. Усаживайтесь. А я, с вашего разрешения, похожу… Вы от меня ждете сенсации, сознайтесь.