— Доброе утро, Пал Палыч!
Жирный плюс. С ним хоть в пекло.
А вот этот бр-р-р. Оттопыренные уши растягивают и без того широкое лицо. Весь плоский и тяжелый, как надгробная плита. Ходит только по прямым линиям. Портфель огромный, полупустой, похож на хозяина и на стуле переламывается пополам, будто тоже сидит. Не знаю толком почему, но он — бесспорный минус.
Ба, еще один выскочил из лифта, да какой!
— Здорово, Знаменский! — с бодрой улыбочкой.
Молча козырнем. Чтоб этого Левашова! Про него-то уж известно, почему минус. Это на него ссылался Рябинкин, вторично требуя выкуп с жен Дринка и Финка. Когда жены заложили Рябинкина, то и Левашова взяли за шиворот.
Да, сказал Левашов, я приезжал к нему на работу в форме (что для сотрудника розыска далеко не обязательно) и возил его на опознание, он подходил по приметам, да оказался не тот. И все, с концами. Особая инспекция не сумела обосновать обвинение. Путаная, конечно, история, можно толковать двояко. Но Знаменский с Томиным считали, что подыграл Левашов мошеннику, подыграл, сволочуга, поделили они куш.
Поганая встреча. А кабинет уже близко. И схитрил Пал Палыч, прошел по коридору до буфета, пообщался направо-налево, запасся сигаретами и — главное — шестью лишними плюсами. Уже жить легче.
В кабинете он дернул вбок шторы, распахнул окно, впуская остатки ночной свежести пополам с утренней гарью, отпер ящики стола. На листке календаря крупнее остальных записей значилось: «Бр. Никишины».
Пришел Томин. Вчера весь день провел в мышиной возне.
Собирал сведения об Иване Тираспольском, укатившем в дальние края. Сведений не набежало — одни мнения. Противоречивые. Мать Серова сказала: «Да при чем тут Ваня-то, господь с вами!»
Беседовал на лавочке со старухой Ивановой из десятой квартиры, убежденной долгожительницей.
Встречался с десятками приличных, полуприличных и вовсе непотребных личностей, проверяя алиби «плотвичек».
Раздобыл фотографии Светланы Степанченко и возил показывать приятелям Серова.
Итогом всего было несколько лаконичных фраз:
— Человек, угрожавший Серову за какую-то Светку, в командировке на три дня. В отношении Светланы Степанченко предположения отпали. Со старухой Ивановой можешь не встречаться. Никишиных в доме не больно жалуют — за злой язык. Живут замкнуто, друзей мало… Я их сейчас видел внизу в очереди за пропусками.
— Нервничают?
— Нисколько. Пялят глаза на какую-то блондинку. Ну, пока.
Зины в лаборатории не было, Знаменский попросил передать, что ждет ее срочно. Только положил трубку, как пожаловали Никишины.
Оба откровенно осматривались, и Знаменский увидел с их точки зрения окружающее — всё, что давно перестал замечать. Убогий канцелярский стол. Серенькая с пластмассовым колпачком-абажуром лампа. Древний кожаный диван. Сейф облупленный, зато, между прочим, «симменсовский». На стене портрет Дзержинского с инвентарной бляшкой на рамке. А чего они ждали — что у меня обставлено гостиным гарнитуром? Пепельница безобразная, согласен. У всех такие — пластмассовые. Хрустальные и металлические запрещены — чтобы кто-нибудь на допросе, осердясь, не использовал в качестве тяжелого предмета.
— Чем можем быть полезны компетентным органам? — спросил Игнат, закинув ногу на ногу.
— Меня зовут Пал Палыч.
— Очень приятно.
— Трудность в том, что… вы не расположены со мной разговаривать, верно?
Афоня, сбитый дружеским тоном следователя, покосился на брата.
— Нет, ну если действительно нужно…
— Ручаюсь.
— Спрашивайте, — нехотя процедил Игнат.
— Начнем с Серова. Что он был за человек? Умный?
— Ума большого не наблюдалось.
— Азартный?
— Это да.
— Добрый или жадный?
Ответил Афоня:
— Такой, знаете, рубаха-парень. И заводной — с полоборота.
— В игре не ловчил?
— Нет, он вообще был «за правду».
— А ваш сосед играл в домино?
— Степанченко? — удивился Афоня. — Что вы, он очень занят — с женой ругается.
— На какой почве?
Брезгливо вмешался Игнат:
— Слушайте, ну почему мы должны копаться в их грязном белье ради вашего любопытства?
Знаменский помолчал. Не то чтобы он проверял Томина, но если Светлана Степанченко и отпадает, ее муж остается жильцом квартиры номер десять.
— Для любопытства я выбрал бы что-нибудь более занимательное, чем семейные скандалы. — Он обратился к Афоне: — Сосед вам несимпатичен. Почему?
— Нудный тип.
— А что значит, по-вашему, нудный тип?
— Нет кругозора, одно мировоззрение. Утром что прочтет в газете — вечером на кухне жене рассказывает, а она картошку жарит.
— А как вам представляется интересный человек? — старался Знаменский разговорить ребят.
— Социологический опрос? — хмыкнул Афоня. — Пожалуйста. Нестандартно мыслит. Нестандартно выражается. Жизнь его бьет, крутит, а он не обкатывается. Понимаете? Человек с крепкими зубами. Не травоядный.
— Так… Но вернемся к соседу. Кто он по профессии?
— То ли физик, то ли химик.
— То есть вы судите человека по тому, насколько он красно говорит. И не интересуетесь, что он делает.
Игнат взвился, раздраженный больше болтливостью брата, чем добродушной, в общем-то, сентенцией Знаменского.
— Нас пригласили для воспитательной беседы?
— Нет. Скажите, Афанасий, Степанченко был знаком с Серовым?
— Вроде нет. Откуда?
— Насколько я знаю, Степанченки тоже вызваны повесткой. Вот и расспросите их сами. Получите редкое удовольствие!
Сам не хочет разговаривать и младшему рот затыкает. Нагнать, что ли, строгости? Пожалуй, хуже заартачатся. Не боятся они ни учреждения, где находятся, ни следователя. Это ему нравилось, но в жанре пикировки немногого добьешься для дела.
— Игнат, вы не допускаете мысли, что я задаю свои вопросы с какой-то разумной целью? Что у меня есть основания задать их именно вам?
— А что вы за нас взялись? Подозреваете?
— Афанасию это бы наверняка польстило, — усмехнулся Знаменский. — Но должен его разочаровать. Я допрашиваю ежедневно многих людей.
Почитая себя задетым, Афоня выдал детскую колкость:
— По принципу «как поймать льва в пустыне». Ловите десять и девять отпускаете?
— А вы — поклонник инспектора Варнике? Пришел, увидел, догадался? Это хорошо на картинке, там все нарисовано.
Приоткрылась дверь, впустив невидимую для Никишиных Зину.
— Кроме Варнике, был еще Шерлок Холмс!
Игнат прищурился:
— Нашел кого вспоминать! Это надо напрягать извилины.
— Слабовато, Игнат. По первой встрече, вы казались острей.
— Как футболисты — уверенней играют на своем поле, — произнесла за спиной братьев Зина.
Те привскочили поздороваться. Пал Палыч отошел к окну, как бы освобождая арену.
— Кстати, о Шерлоке Холмсе, — принялась она нарабатывать авторитет. — В наши дни Холмс выглядит скромным любителем. Рядовой криминалист проделывает штуки, которые великому сыщику и во сне не снились!
— Рядовых криминалистов нам Серов изображал, — сказал Игнат. — «Колись» и «давай связи» — вся методика.
Ну, сейчас ты получишь сдачи — развеселился Пал Палыч. Кому бросил вызов! Зиночке Кибрит с ее двумя высшими (юрист и биолог), с энергией и сосредоточенным умом, которых хватило бы на троих мужчин, и с женской обидчивостью за любимую науку!
Она не скрывала, что задета за живое, из-под ресниц посверкивали острые золотые лучики. Позицию Никишиных она охарактеризовала как подростковое недомыслие, шутки назвала бездарными, их поведение — парной клоунадой и так далее, все это с воинственным напором и в бурном темпе. Пал Палыч прямо залюбовался.
Потом Зина уселась на край стола и все еще сердито начала излагать историю, успевшую войти на Петровке в легенду.
Историю о том, как к Пал Палычу случайно попал в подследственные беспаспортный бродяга, как Пал Палыч шестым-седьмым чувством распознал крупную и притом загадочную фигуру, но не имел и ниоткуда не мог получить маломальских доказательств. Какие она, Кибрит, и ее коллеги проделали головокружительные исследования, и чем все кончилось.
— Словом, — заключила Зина, — у Пал Палыча есть благодарность от Комитета госбезопасности! — и она победно зыркнула в его сторону.
Афоня был увлечен.
— А еще какие, например, экспертизы?
— Например, по отпечатку одного-единственного пальца я могу определить возраст. Или вот есть письмо. На марке, как правило, следы слюны. По слюне устанавливается группа крови того, кто наклеил марку. Неплохо? Если у человека определенная болезнь, то несколько капель его крови — почти как паспорт!
— И как это вам? — спросил Игнат. — Возня с трупами. С кровью. С чужой слюной. С души не воротит?
Зина коротко задумалась.
— Иногда случается, Игнат… но проходит.
— Скажите, — округлил глаза Афоня, — а почему он оставил нож, тот, кто дядю Лешу? Ведь это улика.
— Если б вытащил, из раны брызнула бы кровь, попала ему на одежду. Тоже улика.
— Хитер! Знаете, кого бы я пощупал — нашу бабку Иванову! В свои восемьдесят в спортлото играет. И по собственной системе. Если дядя Леша ее систему выведал, она свободно могла его пришить!
Пал Палыч счел, что настал подходящий момент.
— Ладно, шутки в сторону. Серов был ранен, когда шел в вашу квартиру.
— В нашу?!
— Да, в вашу. Зачем? Что ему было нужно?
— Понятия не имею, — недоумевал Афоня.
— Игнат, у вас с Серовым были общие дела?
— Никаких.
— Может, он хотел что-то вам сообщить?
— Да он за час до того видел нас на футболе! — воскликнул Афоня.
— Подходил? — быстро спросил Знаменский. — Вы разговаривали?
— Нет, но мог бы, если ему надо. А он рукой помахал и все.
— Так… Тираспольский — вам знаком такой? Из одного дома с Серовым, владелец кофейного «Москвича».
— А, видали.
— Ничего о нем не слышали?
Игнат отрицательно покачал головой.
— Серову было известно, где вы живете? Подъезд, квартира?