— Посиди пока здесь, — сказал Вершинин, указав спутнику на скамью рядом с дежурным и пошел с Виктором.
— Съездил успешно? — нетерпеливо спросил тот, не успев поздороваться.
— Здрасьте, товарищ начальник. Вежливость прежде всего, — в шутливом тоне начал было Вячеслав, но потом посерьезнел и устало произнес: — Похвастаться пока нечем. Работать с ним надо и сейчас же. Нину доставили?
— Ждет в кабинете Пантелеева.
— Как она относится к очной ставке?
— Поначалу отказалась. Потом убедили — согласилась, но настроение у нее — не очень.
Нина появилась в дверях, губы у нее были надуты.
— Подкатили почти к дому на желтой мигалке, — недовольно пробурчала она. — Бабки из тридцать шестой разнесут на всю улицу: опять, мол, Нинку в милицию забрали. А все Сашка Пантелеев. И чего вы только его в милиции держите?
— Смени гнев на милость, ворчунья, — заулыбался Вершинин. — Скажи лучше, как работается, какие дела дома?
— Спасибочки, хорошо, — ответила она, разом помягчев при виде Вячеслава. — Приняли меня ученицей на швейку, сейчас учусь. А дома? По-прежнему, разве мамашу теперь исправишь!
— Мне в завкоме обещали поселить тебя в общежитие. Так, по-моему, будет лучше для вас обоих.
— Для меня-то, может, и получше, да ведь она совсем тогда пропадет.
Вершинин еще прежде заметил, что Нина избегает произносить слово «мать» и всегда говорит неопределенно: «она». Одно время он даже считал, что девушка не любит мать, но теперь понял свою ошибку. Любовь к ней она пыталась скрыть за нарочитой грубостью.
— Будешь приходить к ней, навещать, — успокоил он свою собеседницу, — может, и она после твоего ухода за ум возьмется. Редко ведь дети уходят от родителей в общежитие.
— Ладно, посмотрим, — уклонилась от ответа Нина. — Вы только скажите в инспекции, пусть поменьше за мной бегают, и на фабрике с моим начальством хватит им шушукаться. А то ведь брошу к черту. Я ведь такая: решила пить бросить и работать начать, сделаю, а носом тыкать меня каждый раз в прежнее кончайте.
— Главное не в них, главное в тебе самой. Решила ли ты окончательно?
— Пока не знаю, — после паузы ответила она. — Посмотрю на ваше поведение.
Вершинин засмеялся:
— Смотри, смотри. А сейчас давай поговорим о другом. Знаешь, зачем тебя пригласили?
— Знаю. Стукача из меня хотите сделать.
Вячеслава больно резануло по сердцу грубое слово, вылетевшее из полудетских уст. Как от острой физической боли он закрыл глаза и плотно сжал зубы. Лицо его окаменело. Заметив реакцию следователя, девушка забеспокоилась. Она не хотела причинять боль человеку, нашедшему доступ к ее сердцу. Вершинин понравился ей сразу.
— Я пошутила, — торопливо поправилась Нина. — Знаю, я должна сказать Субботину насчет перчаток. Одного, правда, в толк не возьму, зачем вам это нужно. Вадька Ханыгу не убивал, где ему убить человека. Он может отнять у сопляка десять копеек, надавать ему подзатыльников, но убить, и притом Ханыгу! — она рассмеялась.
— А кто говорит об убийстве? Мы хотим выяснить, что произошло в тот злополучный вечер, когда ты встретила на вокзале Субботина. К тебе одна просьба: сказать Субботину правду в глаза.
— Хорошо, — согласилась она. — Давайте сюда Вадьку, я ему скажу, что зря отпирается.
Однако, когда тот появился на пороге и скользнул по ней нагловатым взглядом, она покраснела и опустила голову. В такой позе, запинаясь, она смущенно рассказала о последней встрече с Субботиным на вокзале. Рассказ не произвел на того ровно никакого впечатления. Он остался спокойным.
— Врет она, — равнодушно процедил он сквозь зубы. — Пьяная была, наверно, вот и выдумывает, что в голову взбредет. С Витькой своим выжрала пару бутылок и забалдела. На вокзал-то я, может, и приходил, но к ней с такими разговорами и не думал подходить.
После его слов Нина окончательно сникла, понурилась, и Вершинин пожалел, что устроил ей такую экзекуцию. Он предвидел, что Субботин может отказаться, но не ожидал столь резкой и циничной формы отказа. Вячеслав отпустил девушку.
— Так, — начал он, смерив Субботина презрительным взглядом, — солгать в глаза, оскорбить человека тебе раз плюнуть.
— Какой это человек? — сморщился тот. — Глиста она и есть Глиста. Разве это человек?
— Она человек, она исправится, потому что у нее осталось главное — совесть, а вот ты ее давно потерял.
Субботин демонстративно отвернулся в сторону.
Вячеслав помолчал, разглядывая его затылок.
— И все-таки, Вадим, в тот день ты был на вокзале, — возобновил он разговор.
— В какой?
— В день убийства Шестакова.
— Не помню, давно это случилось. Может и… был.
— Значит все-таки был. Один?
Субботин вздрогнул. Кровь отхлынула от его лица, нижняя челюсть отвисла. И хотя Вершинин привык к резкой смене настроения у парня, на сей раз он понял, что тот действительно сильно испугался.
«Почему он так испугался? — стучало в голове. — Может, увидел кого в окошке? Нет. Окно грязноватое, и к нему близко никто не подходил. Что же произошло? Я поинтересовался, был ли он на вокзале один. После моего вопроса возникла такая странная реакция. Но «после» не всегда означает «вследствие». Продолжить расспросы? Сейчас с ним разговаривать бесполезно. Он сильно испуган. Чертовщина какая-то. Самый настоящий испуг».
Он попытался расшевелить Субботина, вывести его из оцепенения, но безуспешно.
— Вот твой пропуск, — сказал тогда Вячеслав. — Иди домой к родителям. Понадобишься — пригласим.
Не веря глазам, Вадим уставился на клочок бумаги, потом на следователя, пытаясь понять, не шутят ли с ним.
— Иди, иди.
Того как ветром сдуло. А Вячеслав продолжал размышлять. Он понял, что необычная реакция парня последовала в ответ на безобидный с виду вопрос, один ли он находился на вокзале. Значит, Субботин боится, как бы не узнали о другом человеке, скорее всего, убийце. И все-таки слишком велик был пережитый испуг. Произошло что-то еще, и Вершинину пока не удалось уловить, что именно.
Сидевший в углу Пантелеев тяжело вздохнул. Весь вид его выражал крайнее осуждение. Он осуждал и наглость Субботина, и излишнюю, как ему казалось, доверчивость Вершинина, и свою собственную беспомощность в столь острых ситуациях.
— Не волнуйся, дорогой, — успокоил его Вячеслав, — никуда наш приятель не денется, а выяснить, с кем он будет общаться в это время, — твоя задача.
Пантелеев молча кивнул головой, но чувствовалось его внутреннее несогласие.
— Удалось узнать что-нибудь новенькое о парне, порвавшем удостоверение? — продолжал Вершинин.
Тот сразу скис.
— Продвигается с трудом. Однако есть кое-что утешительное: образцами удостоверений, клочок которого мы изъяли с вокзала, компрессорный не пользуется свыше года, следовательно, остается только один завод — сельхозмашин. За последние пять лет с завода уволилось более ста мужчин до 30 лет. Все они значатся сдавшими заводские удостоверения.
Вершинин задумался: «Значит все-таки один из двух парней работает или работал на том же злополучном заводе, но ведь их более сотни и все сдали удостоверения. Кто же, кто?»
— Оставь мне список, — сказал он Пантелееву. — Я скоро буду на заводе и посмотрю сам.
ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ ДИРЕКТОРА
Комната насквозь пропиталась запахом табака. Рабочий день едва начался, а в пепельнице уже лежало с десяток окурков. Очередная папироса дымилась на спичечном коробке. Пожилая женщина с землистым лицом заядлой курильщицы смущенно замялась.
— Прошу извинить меня, товарищ следователь, — сказала она низким голосом, — но без разрешения руководства завода я не могу выполнить вашу просьбу.
— Я, кажется, объяснил вам, — спокойно возразил Вершинин. — Законом мне предоставлено право осматривать любые документы, изымать их в любом месте, пусть даже ваше начальство возражает.
— Понятно, — виновато согласилась она, — но все же… прошу вас войти и в мое положение. Без разрешения исполняющего обязанности директора Колчина или главного инженера Рауха мне запрещено показывать подобные документы. Зайдите к ним, поговорите.
— Ладно, — скрепя сердце, согласился Вершинин, — соедините меня с Колчиным.
Женщина подняла трубку внутренней связи и набрала трехзначный номер. Колчин ответил не сразу. Вместе с резким «да» мембрана донесла из кабинета неясный шум мужских голосов.
— Да, — еще раз раздраженно послышалось из трубки. — Слушаю. Кто говорит?
— Зимина беспокоит, Владимир Кузьмич. Тут вас…
— Давайте позже, Зинаида Дмитриевна. Я занят, — оборвал ее Колчин.
— Погодите, — торопливо произнесла Зимина, опасаясь, как бы он не повесил трубку. — У меня находится старший следователь прокуратуры Вершинин, он желает поговорить с вами.
Колчин помолчал. Шум в его кабинете затих. Вершинин представил себе, как насторожились присутствующие, разом прекратив спор, когда услышали слово «следователь», как вздрогнул от неожиданности человек, которого он ищет. Почему-то подумалось, что тот должен находиться в этот момент у Колчина. Ответа Вячеслав не расслышал — Зимина плотно прижала телефонную трубку к уху. От усилия у нее побелели костяшки пальцев.
— Колчин извиняется, — виноватым голосом передала она. — У него сейчас идет совещание, и он просит вас подойти к нему минут через десять и он примет вас.
Через десять минут Вершинин вошел в приемную. Навстречу ему поднялся мужчина в дымчатых очках.
— Товарищ Колчин сию минуту освободится, — сказал он.
— Хорошо, я пока выйду в коридор и покурю там.
— Зачем же? Курите здесь, вот пепельница. У нас ведь начальство курящее.
Однако Вершинин решил курить в коридоре. У лестничного пролета спиной к нему стояли двое мужчин и возбужденно разговаривали.
— Все равно пойду, Макарыч. Пусть скажет: да или нет. Хватит нервы мне трепать, — горячился один из них, лет тридцати, в крохотной спортивной шапочке, прилипшей на голове. — Пусть или оформляет на рацпредложение или отказывает, дальше я терпеть не буду, обжалую в ВОИР