– Думаешь, в газете можно тиснуть любое вранье? – продолжала кричать Дорис.
– Нет, нельзя, но и правда иногда бывает очень горькой.
Она презрительно фыркнула.
– Правда? Альф Экман признал себя виновным?
– Пока нет, но в течение дня точно признает, – с глубокой убежденностью ответил я.
– Не будет этого, – не менее убежденно заявила Дорис.
Мы стояли в полумраке прихожей, зло уставившись друг на друга.
– Ты еще глупее, чем я думала, – выпалила Дорис. – Длинная статья о ребенке, призванном спасти отношения родителей, который так и не родился. Ты что об этом знаешь, можно тебя спросить?
– Все супружеские пары мечтают о детях, – ответил я наобум. – А мужу обычно особенно приятно, если родится маленький мальчик.
Дорис подступила еще ближе.
– Конечно, приятно, – прошипела она прокуренным голосом. – В смысле – если муж отец этому ребенку.
– Откуда ты можешь знать, что Альф Экман не был отцом ожидаемого ребенка Инги Бритт? Вы с ней вроде бы не доверяли друг другу женские тайны.
Дорис снова помахала у меня перед носом газетой.
– Да, не доверяли, но ведь ты сам обо всем этом пишешь! Чтобы ни одна деталь не ускользнула от читателей, ты вытащил на свет старую историю с гранатой и подробно изложил, какие травмы получил Альф. Среди прочего, раны в нижней части живота.
Она засунула руки в карманы своего халата.
– Какое это имеет отношение к ребенку? – раздраженно спросил я.
Дорис облизнула губы.
– У Альфа Экмана не могло быть детей!
В прихожей повисла гробовая тишина.
– У зародыша, которого носила Инга Бритт, был другой отец, – добавила она явно излишнюю информацию.
Я ухватился за соломинку.
– Твое откровение с целью спасти Альфа Экмана заслуживает всякого уважения, но оно на самом деле еще ухудшает его ситуацию. Получается, у него были серьезные мотивы, чтобы убить жену. Они уехали на пустынную дорогу, чтобы выяснить отношения. Она рассказывает, что ждет ребенка от другого, а он хватается за пистолет. Не забывай, что он солгал по поводу партии в покер. Никто не знает, что он делал с двенадцати до половины второго ночи.
– Он был у меня!
Я отступил назад и уставился на женщину, стоявшую передо мной.
– У тебя?
– У меня. Я должна вколотить это в твою дурную башку, чтобы ты понял?
– Свидетели есть?
– В спальне у меня обычно не толчется народ, когда я принимаю у себя мужчину.
Она стояла передо мной, как разгневанная самка. У меня возникло желание подбежать и укусить ее за обнаженное плечо.
– Почему же ты ничего не сказала раньше?
– Надеялась, что не придется рассказывать. Думаешь, я не знаю, что народ болтает? Я разведена, хожу на танцы, танцую и сплю с мужчинами. Аппетитная бы получилась история, расскажи я в полиции, что будущий вдовец лежал со мной в постели, пока убивали его жену. Но теперь мне придется дать показания. О себе уже думать не приходится. Я должна спасти Альфа. Он достаточно настрадался.
Она уперла руки в бока.
– Готова побиться об заклад – ты стоишь и ломаешь голову, как я могла лечь в постель с мужем своей сослуживицы.
Я покраснел, потому что как раз об этом и думал.
– Мне стало жаль Альфа. Кто-то должен был поддержать его, когда брак начал трещать по швам. У Инги Бритт были свои утешители.
– Кто?
– У нее было немало поклонников, не так ли?
Произнося эти слова, она смотрела куда-то через мое плечо. Я обернулся и увидел Бенгта, стоящего в дверях комнаты. Он тут же испарился.
Дорис завернулась в свой зеленый пеньюар.
– Как думаешь, можно потревожить полицейских так рано утром? Хочу поскорее это сделать, чтобы Альфа отпустили.
Я задумчиво вернулся в гостиную. Пресс-конференция в девять утра выйдет невеселой, я это уже предчувствовал.
Кислый Карлссон полностью оправдывал свое прозвище и даже не глядел в мою сторону, хотя вся первая часть его выступления была посвящена моей вчерашней статье.
– У меня нет оснований вмешиваться в те принципы, которыми руководствуется пресса при работе с новостями, но есть ситуации, в которых я как частное лицо реагирую. И такая ситуация возникла в газете, являющейся, так сказать, рупором нашей исторической местности. Здесь встает ребром вопрос о журналистской этике – о тех, кто в погоне за сенсацией беззастенчиво роется в чужой частной жизни.
Боже мой, неужели это никогда не кончится? Разозлившись, я воспользовался моментом, когда шеф полиции взял паузу, чтобы перевести дух.
– Уважаемый шеф полиции, свое личное мнение о редактуре газеты вы могли бы изложить при других обстоятельствах. Сейчас мне и моим коллегам хотелось бы услышать, как продвигается расследование убийства.
Губы Кислого Карлссона превратились в две узких черточки, ноздри раздулись, пальцы забарабанили по столу. Но в нем глубоко засел чиновник, способный пересилить все проявления чувств. Монотонным голосом он продолжал:
– Сегодня утром человек, ранее задержанный для допроса, был отпущен. Как явствует из газетной статьи, он солгал по поводу партии в покер. Вместо этого появилась женщина, уверяющая, что в вышеуказанное время он находился у нее. В настоящее время нет оснований сомневаться в ее утверждениях.
– У вас есть другие подозреваемые? – спросил коллега из газеты-конкурента.
– Этот мужчина никогда не был подозреваемым, разве что в фантазии некоторых газетчиков. Мы проводим расследование, как и полагается. После всего, что произошло, вечерняя пресс-конференция, на мой взгляд, будет излишней. Важнее, чтобы полиция могла спокойно заняться своей работой.
– Черт бы тебя побрал, – прошипел коллега, когда мы вышли из здания. – Почему из-за твоих скандалов должны страдать все остальные?
В редакции девушка-администратор открыла окошко и прощебетала, не скрывая злорадства:
– Тебя все утро искал Редактор. Он вне себя от ярости.
Беспардонный, бессовестный, безвкусный – а теперь, судя по всему, еще и безработный.
Она не преувеличивала. С главным редактором Давидом Линдом шутки плохи – если кому-то вообще пришло бы в голову с ним шутить.
– Редактор Сандаль, – начал он, и одно это уже прозвучало достаточно зловеще. – Вот уже второй раз за время следствия я вызываю вас в свой кабинет. В прошлый раз вы торжественно пообещали оставить журналистику сенсаций. И какие же мы видим результаты? Вы продолжаете. Беспрецедентно копаетесь в частной жизни других людей. Неужели вы не понимаете, что мы тем самым отпугиваем читателей?
– Народ любит скандалы, – вяло возразил я, размышляя о том, что словарный запас в этом городе довольно ограниченный и обвинения в мой адрес уже начали повторяться.
– И не только читателей. Мы вступаем в противоборство с полицией. У меня только что состоялся разговор с шефом полиции Карлссоном. Он прокомментировал раздутые и наполовину лживые статьи в нашей газете, и я вынужден был с ним согласиться. Кроме того, он упомянул, что на пресс-конференции вы вели себя вызывающе. Это может соответствовать действительности?
Я кивнул.
– Это неслыханно – такое пренебрежение к представителям власти, редактор Сандаль.
Я прервал его:
– Хорошо, я немедленно увольняюсь, так что вам не придется меня выгонять, господин главный редактор.
Тут старикан вдруг сменил тон.
– Не принимайте это слишком близко к сердцу. Сделанного не воротишь. Я намерен поговорить также с Хуго Сундином, который пропустил эти излишества в печать. У вас много хороших идей, Сандаль. Например, соревнование на самое большое яблоко всегда проходит очень удачно, но, на всякий случай, во избежание повторения неприятных ситуаций, вы с этого момента полностью отстранены от освещения расследования. Мы должны постараться улучшить наши отношения с полицией. Тропп и Окессон наверняка смогут написать более уместные репортажи.
В кабинете Окессона стояли Тропп и Бенгт. Все трое с нетерпением ждали моего возвращения.
– Редактор изложил свое личное мнение, не так ли? – осторожно спросил Таге.
– Да, теперь вы довольны, уроды от журналистики? – сорвался я после стольких унижений. – Пошлите туда, черт подери, профана, который будет на короткой ноге с полицией и не помешает плодотворному сотрудничеству. Только берегитесь, ни в коем случае не добывайте новостей!
– Успокойся, Йоран, – жалобно проговорил Таге. – Нам самим ужасно жаль, что так получилось. Но, сам знаешь, – все решает Редактор.
– Поручите мне что-нибудь другое.
Все трое переглянулись.
– Репортаж о сборе свеклы, – сказал Таге Тропп.
– Нам кажется, ты – как раз тот человек, который нам тут нужен, – уточнил Густаф. – Ведь ты родом не из Сконе, никогда раньше не сталкивался со сбором свеклы. Нам нужен свежий взгляд на старую надоевшую тему.
– Спасибо за комплимент.
Я низко поклонился.
– Кроме того, Бенгт придумал оригинальный ход, – улыбнулся Густаф. – Под таким углом мы это дело еще не рассматривали. Ты не просто приедешь в лагерь на один день. Ты будешь наблюдать за работниками и в свободное время, выяснишь, что это за люди, почему они приезжают на эти работы и все такое.
– Просто гениально, – улыбнулся я в ответ. – Но какой смысл ехать туда в конце недели? Поеду в понедельник утром.
Бенгт покачал головой, сияя, как начищенный кофейник.
– В этом вся соль репортажа, – с энтузиазмом объяснил Густаф. – Ты поедешь знакомиться со сборщиками свеклы именно в выходные. Там могут возникнуть весьма пикантные подробности – как люди знакомятся, находят свою половинку, как выходцы из разных уголков Швеции развлекаются в этих примитивных условиях.
– И все это Бенгт придумал без посторонней помощи? – нежно улыбнулся я.
– Да, это была его идея, – наивно подтвердил Таге. – Нам кажется, что она очень хороша. Мы уверены: тебе удастся написать нечто достойное. Побудь там столько, сколько тебе потребуется для сбора материала. Хоть неделю, если надо.
Проклятый Бенгт!
Вот уж отомстил! Одним элегантным движением отправил меня месить грязь в полях вместе с массой случайного сброда.