– Бенгт обратился в службу занятости. Тебе предоставили место в поместье неподалеку от Эслёва. Если поспешишь, то успеешь уехать дневным поездом и немного поработать прямо сегодня вечером. Каждый вечер будешь звонить и передавать нам по телефону краткий отчет, а в конце мы подведем итоги сочной и увлекательной статьей.
Комментировать этот план мне не пришлось, ибо в этот момент у меня в кабинете зазвонил телефон. То был телефонный террорист Дан Сандер собственной персоной.
– Тебе слегка не повезло, – участливо начал он, – но кто мог подумать, что Экман лежал на том матрасе. У меня есть еще информация…
– Я переведу тебя на отдел по расследованию убийств, – холодно прервал я его. – Сам я ныне на службе сельского хозяйства. Вскоре отправляюсь на свекольные поля возле Эслёва.
Я буквально видел перед собой ухмылку Дана.
– Стало быть, теперь у тебя одна свекла в голове…
Я мог бы подать на него в суд за оскорбление человека при исполнении им служебных обязанностей. Однако я ограничился тем, что бросил трубку. Я пошел домой, чтобы собрать все необходимое, но, как ни возился, опоздать на поезд мне не удалось. То же повторилось и с автобусом, идущим из Эслёва в поля. Он стоял у вокзала, откровенно дожидаясь меня.
В поместье меня встретил управляющий в рабочих штанах и коричневых сапогах. Он явно был человеконенавистником – ту же проорал мне, чтобы я шел в барак переодеваться. Там есть сапоги и комбинезоны.
После этого я выглядел и чувствовал себя, как пленный, сосланный в Сибирь. Исполненный неприятных предчувствий – как говорят у нас в прессе, – я поплелся на поле размером с Сахару, сообщил о себе бригадиру и присоединился к толпе ползающих по грядкам людей.
Что происходило со мной во второй половине дня, я лучше умолчу. Но как же я проклинал ненавистных коллег, заставивших меня отправиться на эту мерзопакостную работу!
Подумать только, человек вроде меня, привыкший работать за письменным столом, вынужден ползать в грязи посреди южно-шведской равнины, вытаскивая эти округлые корнеплоды, издававшие тошнотворное «чвак», когда мне удавалось преодолеть сопротивление матушки-земли.
После часа работы руки и спина болели до такой степени – я опасался, что переломлюсь посредине.
После двух часов все тело у меня онемело.
Последний час я отработал в состоянии транса. Я ничего не замечал вокруг, ничего не слышал, пока какой-то добрый человек не крикнул мне, что уже пять и рабочий день закончился.
Мыться я не стал, просто упал на постель. Вероятно, я проспал бы целые сутки, но тут появился лысый мужик из Смоланда и заявил, что кровать, которую я перепачкал своей грязной одеждой, – его спальное место.
Не в силах протестовать, я побрел в умывальную, думая только об одном: я должен выбраться отсюда! От одной мысли о целом рабочем дне завтра, когда несколько часов довели меня до полусмерти, вызывала у меня тошноту. Я задвинул все инструкции от замшелых грибов в редакции. Ни минуты больше в этом месте, лучше уж я останусь безработным.
Кинув в угол сапоги и комбинезон, я переоделся в свою одежду. Молодой парень с неприятным запахом изо рта заглянул в дверь и спросил:
– Ты не в город ли случайно собираешься прогуляться?
Я покачал головой. Он и не подозревал, насколько он прав, но я должен быть один.
В тот момент, когда я собрался тронуться в путь с сумкой и портативной печатной машинкой, появился демонический управляющий.
– Вы куда?
– В город.
– Рабочий день начинается в семь, и автобусы не ходят – ни сегодня вечером, ни завтра утром.
– Я пойду пешком, – апатично проговорил я. – И не вернусь назад.
– Вы не получите оплаты за сегодня.
– Я сам готов заплатить, чтобы выбраться из этого ада. Спасибо за все.
Южно-шведская осень показала себя с худшей стороны, приветствовав меня дождем и сильным ветром, гуляющим по равнине. Автобусы в этот вечер действительно были отменены, но это ничего не изменило в моих планах.
Я пошел вперед, то и дело помахивая рукой немногочисленным автомобилистам, но никто из них не остановился. Моя портативная пишущая машинка становилась все тяжелее, оттягивая мне руки. Не будь она куплена в кредит, по которому мне еще оставалось три выплаты, я бы с удовольствием отправил ее в ближайшую канаву.
Никогда и никого унылый скучный городок Эслёв не привлекал с такой силой, как меня в тот вечер. Я буквально подпрыгнул от радости, увидев у горизонта полосу свету, указывавшую, что мне не так уж далеко осталось идти.
И вот наконец я достиг своей цели – усталый, распаренный и промокший до нитки. Отсюда поезд увезет меня назад к цивилизации.
Судя по расписанию, у меня в запасе было еще два часа, так что я мог позволить себе поужинать.
Бурной ночной жизни в четверг вечером ожидать не приходилось. Я вошел в привокзальный ресторан, где было всего два посетителя – коммивояжеры, рассказывавшие сальные анекдоты и обсуждавшие женщин.
– Ассорти из сельди, – сказал я официантке. – С водкой и пивом. Потом бифштекс с водкой и пивом. Потом кофе с коньяком. Потом виски с ледяной водой. Потом счет.
Мне хотелось все выдать ей за один раз, чтобы потом не отвлекаться на разговоры от своих размышлений о законе всемирного свинства.
Немолодая женщина приняла заказ со стоическим спокойствием. Казалось, она ждет только, что я похлопаю ее по попе, чтобы окончательно довершить образ пропащего гуляки.
Несколько убогих кусочков селедки на тарелке. Черствый хлеб. Теплая водка. Такое же пиво. Но каким божественным мне все это показалось на вкус!
Я поднял тост за самого себя и после второй рюмочки почувствовал, что жизнь если и не бьет ключом, то, по крайней мере, вполне сносная штука. Я оказался даже в состоянии вспомнить свои старые шуточки.
– Бэтман просит повторить, – глупо проговорил я, когда женщина принесла мне бифштекс.
Кобыла терпеливо улыбнулась и поплелась на своих варикозных ногах за очередной стопочкой.
За кофе я закурил сигару. Коньяк обжигал горло, я наслаждался и радовался тому, что ужинаю на командировочные. Давид Линд обеднеет крон на пятьдесят, когда я предъявлю ему чек за понесенные расходы.
Когда настал черед виски с ледяной водой, во всем теле образовалась приятная легкость, а мысли летали в голове, как мыльные пузыри. Я простил весь мир, даже Бенгта Хоканссона, устроившего против меня весь это заговор.
Я позабыл об убийствах и страданиях. Ибо нет на свете ничего ужаснее сбора свеклы. Для того чтобы от души продемонстрировать свое презрение к сахарной свекле, я высыпал все содержимое сахарницы в вазу с цветами.
Коммивояжеры истощили запас анекдотов и сплетен. Я сидел в зале ресторана один, а официантка ненавязчиво стояла за занавеской, готовая уловить малейшее движение моей руки.
В этот момент открылась дверь, и в зале появился молодой человек. В нормальной ситуации его бы просто не впустили – «вам уже хватит», но в такой вечер швейцар, он же гардеробщик, был склонен к человеколюбию.
Я не мог сдержаться, чтобы не оглядеть нового посетителя, и даже в моем расслабленном состоянии у меня возникло чувство, что я его раньше где-то видел. Усилием воли я попытался привести в порядок мысль. Коллега? Сослуживец по армии? Жертва интервью?
Бледное желтоватое лицо казалось мне знакомым, и я сидел, сердясь на самого себя, что не могу вспомнить, откуда знаю этого человека. Более того, я понял, что встречался с ним совсем недавно.
Когда он закурил сигарету, я увидел, что у него изуродованы три пальца на одной руке. Тотчас же в голове прояснилось. С этим человеком я никогда не встречался, только видел его на фотографиях.
Одиноким посетителем ресторана был Альф Экман!
…Все из-за проклятого алкоголя. Иначе я никогда добровольно не подошел бы к чемпиону по боксу, которого сам же из-за несчастливого стечения обстоятельств чуть не засадил в тюрьму за убийство.
– Можно присесть?
Экман жестом указал мне на стул, но без всякого энтузиазма.
Я начал бормотать какие-то банальности насчет того, как тоскливо сидеть и пить одному, и он согласился. Желая продолжить разговор, я упомянул о плохой еде и отвратительном обслуживании, и он снова согласился.
Некоторое время мы сидели молча, потом Альф взял инициативу в свои руки.
– Ты из наших мест, да?
Я кивнул.
– Журналист, верно?
Запахло жареным. Я уже видел, как конкуренты обсасывают подробности большой драки в привокзальном ресторане.
Но Экман, кажется, был не расположен к драке.
– Тогда ты знаешь, кто я?
И снова я кивнул.
– Наверняка думаешь, что я последнее дерьмо, раз еду в соседний город напиться, пока моя жена лежит в морге.
На последних словах голос его дрогнул.
– Ну, это твое личное дело, – пробормотал я, поспешно выпив ледяной воды.
– Ведь это ты написал обо всей этой истории? Дорис сказала, что журналист – пухленький паренек с бородкой и добродушным видом.
Вот уж спасибо на добром слове! Пухленький паренек с бородкой и добродушным видом – когда пытаешься казаться суперкрутым репортером криминальной хроники.
– Сегодня утром она была иного мнения, – осторожно проговорил я.
Альф Экман поморщился.
– Дорис импульсивная.
– А ты нет?
Он повертел в руках стакан с грогом.
– Это уже не имеет значения. Ты просто записал всю ту муру, которую говорят обо мне люди. Думаешь, теперь, когда меня отпустили, они успокоятся? Ни черта подобного. Пока не нашли настоящего убийцу, я в глазах других по-прежнему виновен. Естественно, на меня станут смотреть еще более косо, с тех пор как стало известно, что я ходил к Дорис. Черт бы побрал эти маленькие города! Когда все закончится, уеду в Мальмё или в Стокгольм, где можно спокойно идти по улице и тебя никто не узнает.
– Зачем ты солгал о своем алиби?
– Хотел защитить Дорис. Зачем затягивать ее в эту навозную лужу?
– Тебе пришлось несладко.
Альф Экман выпрямился и посмотрел на меня неподвижным взглядом.