— Я тоже, — сказала Юля, не очень хорошо поняв, какой смысл Митяй вкладывает в слово «вырасти». Она и сама себя сегодняшнюю не узнала бы — что правда, то правда.
— За словом в карман не лезешь, нет! — продолжал Митяй. — Хочу вопросик задать. Ты просто так потолстела или отпрыска ждёшь?
— Ты всегда был такой… наглый или только со мной?
— Признаюсь тебе, изо всех сил завидую я Аркашке. Везёт ему в жизни! Умеет устроиться! Мне бы такую, как ты!
— Каждый получает то, что заслуживает.
— Ха! Сказанула. А вот и нет. Если бы каждый получал то, что заслуживает, никогда убийцы и воры не становились бы богачами и правителями!
Митяй потянулся, зевнул.
— Ты не ответила на мой вопрос: отпрыска ждёшь или выпятилась на городских харчах? Так расцвела — глаз нельзя отвести! Ты такая… пальчики оближешь.
Юля склонилась над бумагой.
Скорее сбежать от него под душ, отмыться от его слов, что прилипли к ней.
— Не отвечаешь. Брезгуешь. А ведь я о тебе думаю. Можно сказать, сохну.
— Мне приснилось, или, в самом деле, слышала: Аркадий — твой друг? Если вы друзья, так, почему ты предаёшь его?
«Уйди!» — хочет сказать она.
Нельзя. Она чувствует: Митяй — мстительный.
Юля начинает набивать пункты проекта, смету его доходов-расходов, и вспрыгивающие на экран буквы успокаивают её. Печатает она медленно, старается бить правильным пальцем по клавише, но мизинец плохо слушается, и безымянный не хочет работать как положено.
— А Ганка шлёпала, как пулемётчица, в секунду бумага готова. Вот это называется квалификация. Значит, не хочешь говорить со мной? Демонстрируешь?
Имя «Ганка» тормозит пальцы, они виснут над клавиатурой. Она собиралась сходить к Ганне…
Но ведь пока всё хорошо. Аркадий жив, здоров, и дела вроде идут.
— А ты с ней встречаешься? — спрашивает Юля.
— Ишь, какая ловкая! Ты на мои вопросы не отвечаешь, а от меня ждёшь ответа. Разговора-то не получается. Или давай поговорим откровенно, — он придвигается к ней со стулом, — или оба остаёмся при своих. Ганна тебя задела… я знаю. Она — бритва. Она — разящий меч. Её слово не простое. Она — язва, стерва. С ней лучше дружбу водить. Она насквозь видит. Её надо бояться! — широко открыв глаза, пропел Митяй и сунул Юле под нос свой толстый палец.
«Дай адрес», — чуть не сказала Юля. Сдержалась. Ни разговора, ни дружбы у неё с Митяем не получается. Один озноб.
Разит от него чем-то химическим, смешанным с лосьоном, сигарами. За столом в день рождения вещал:
«Сигары, ребята, — для бездельников. Сидишь себе неподвижно, перевариваешь вкусную жратву и балдеешь. Главное — не шевелись. Ничего над тобой не каплет, ничего у тебя не болит, и — ни одной мысли. Твоё время, твой кайф. Приятная это работа, ребята, — курить сигару…»
Митяй стал заглядывать к ней. Уставится. Теребит её вопросами. Говорит пошлости.
С Игорем отношения получились совсем другие. Игорь думал только о деле. Её это вполне устраивало. И, может быть, никогда не полезла бы она в его душу, если бы что-то не напрягало её в его присутствии. Захотелось узнать его поближе. Как-то небрежно спросила Митяя, женат ли Игорь, есть ли дети.
Митяй охотно выложил: женат был, недолго, разведён, по воскресеньям встречается с сыном, остальное время, по выражению Митяя, «горит на работе». Любит играть с компьютером сидит перед ним допоздна. Что делает, неизвестно.
Аркадий как-то сказал о нём: «Клад, а не мужик, скала, полагаюсь на него, как на себя самого».
Игорь нетороплив, обстоятелен, малословен. В отличие от Митяя, смотрит прямо в глаза собеседника и не отводит взгляда во всё время разговора. Среди новых русских различает «однодневок» и «долгожителей». На совещаниях делает лёгкое движение указательным пальцем, словно мотив выбивает — едва выстукивает по столу, что означает: «Не трать порох, Аркаш, туфта». Если же мужик Игорю, по выражению Митяя, показался, кладёт неподвижную ладонь на стол и в оставшуюся встречу неподвижно буравит его взглядом.
К Игорю Юля как-то сама пристала с вопросами:
— Почему ты разошёлся с женой?
— Почему ушёл из программистов?
— Почему решил заниматься бизнесом? Мне кажется, ты к деньгам равнодушен.
— Ты целый день на работе, похоже, и с девушками не встречаешься.
Игорь отвечал коротко:
— Не состоялась.
— Неинтересно стало.
— Люблю власть.
— Пустое времяпрепровождение.
Все ответы вызвали вопросы новые:
— Жена не состоялась или женитьба не состоялась?
— Почему «неинтересно»? Ты же и сейчас составляешь программы, сам говорил!
— Разве ты любишь власть? Что ты под этим подразумеваешь?
— Почему «пустое»? Разве тебе не нужна женщина? Ты же молодой!
Игорь пристально посмотрел на неё.
— Не состоялась жена.
— Неинтересно стало, потому что не мог делать то, что хотел делать.
— Власть — это решать всё самому. Только я решаю.
— «Пустое», потому что большинство — дуры. Естественно, женщина нужна, но — человек, а не кукла.
Эти ответы тоже требовали вопросов и разъяснений, но Игорь оборвал её любопытство потоком новой, сложной информации, которую нужно было срочно освоить, а дважды он ничего не повторял.
Вечером спросила Аркадия, почему Игорь разошёлся с женой.
— Жена требовала денег…
— Вроде Риммы?
— Да нет, она умна. Кроме того, очень красивая!
— Так, почему он разошёлся?
— Она — актриса, а карьеры не сделала, у Игоря же теория: человек должен иметь успех в своём деле.
— И он разошёлся с ней потому, что она не стала знаменитой?
— Одна причина, так я понял. Вторая — требовала денег и тратила сразу всё, что он давал. Третья — плохая мать, не хотела возиться сама — Игорь купал, одевал, кормил сына. Но всё равно ребёнок дома ей мешал — часто она подкидывала его родителям, сама являлась домой поздно. Одно слово, богема: без дня, без ночи, без всякого подобия заботы о ком-либо… нет обязательств перед семьёй.
— А какие у человека обязательства перед семьёй?
— Как «какие»? Отвечать за ребёнка, отвечать за дом, да мало ли… у каждого человека есть обязательства, иначе не было бы порядка.
— Неужели он не мог ей объяснить?
— Не слышит никого. Много ты можешь объяснить Римме? Или человек поймёт сам или не поймёт никогда.
— Если он такой ответственный, почему не возьмёт сына к себе и не растит его?
— Родители жены водят мальчика по кружкам, секциям, занимаются с ним до поздней ночи. Конечно, Игорь не сможет делать этого. Да и готовить ребёнку надо!
— А почему он не захотел работать программистом?
— Думаю, не любит выполнять чужие заказы.
— Митяй сказал, и сам Игорь мне сказал: он любит власть. Он хочет быть главой вашей фирмы?
— Странно. У него есть власть и есть большие деньги. Я делаю то, что он говорит. Он и так, можно сказать, — глава…
Ответы Аркадия ей не понравились, но почему, объяснить Юля не могла. Что не так в них? Игоря зовут «дипломатом» — он может решить любую проблему и в борьбе с любыми людьми выиграть то, что нужно компании. Но эти его способности ничуть не приоткрывают его. Что ему лично нужно от жизни?
В секретаршах у них ходила Ира. Она именно «ходила», потому что терпеть не могла сидеть на одном месте. Юбка едва прикрывала зад. Такая юбка была и у Юли, но Юля надела её лишь однажды и наотрез отказалась носить. Так и сказала: «Не хочу». Её «не хочу» Аркадию понравилось. «Конечно, человек должен любить то, что носит», — улыбнулся он. Ира свою короткую юбку любила. Юбка открывала длинные красивые ноги в чёрных чулках. И в ней Ирина попка была вызывающей. Митяй не пропускал случая или шлёпнуть по ней, или погладить её. Ира притворно хлопала Митяя по руке, но ей явно нравилось, когда он до неё дотрагивался.
Глаза у Иры — с поволокой, большие, с длинными тёмными ресницами, а она всё равно красит их и обводит синим цветом веки. Губы красит ярко-красным, хотя губы тоже сами по себе яркие, вырезаны красиво.
Её Ира с первой минуты невзлюбила. Словоохотливый Митяй сразу поставил Юлю в известность за что.
— Втюрилась она в Аркашку по уши. И так вихлялась перед ним, и этак, каждый день в разных тряпках. И бутерброды ему таскала, и супчики в термосе, и блинчики с мясом. Обхаживала изо всех сил! Шевельни он пальцем, и ляжет прямо здесь, при всех, на полу, на столе. А он и не видит.
— Зато ты видишь. Попробуй поухаживай! — сказала Юля.
— Ей-то муж нужен, а не хахаль.
— А может, Игорь? Чем не муж?
— Э-э, подружка, Игорю нужна птица не такого полёта.
— Плохо Ирино дело.
— Ещё как плохо, подружка, хуже некуда. Похоже, однолюбка она: втрескалась в Аркашечку по уши!
— А с тобой спит.
— А что же не спать, если природа требует?
— Ну, значит, не однолюбка.
— А кто тебе сказал, что она спит со мной? Может, я тебе лапшу на уши вешаю? — Митяй вздохнул. — Честно признаюсь тебе, это я хвастанул.
Не спит она со мной.
— Так, спит или не спит?
— Не спит, подружка, — снова вздохнул Митяй.
Ира сидеть не любила. Ходила по приёмной, поливала цветы, которых накупила великое множество, брала со стеллажей то одну, то другую папку, просматривала бумаги — все ли тут и снова ставила на место. Сто раз на дню бегала в кухню — мыла, чистила её, каждый час ставила чайник и поила всех, кроме Юли, чаем. По телефону тоже говорила стоя. И только письма набивала на компьютере сидя, явно тяготясь вынужденным положением.
Ира здоровалась с Юлей очень вежливо, потому что Юля всегда приходила вместе с Аркадием, и Ирино вежливое «здравствуйте» относилось одинаково к обоим. Но в течение дня всеми частями своего тела — высокой причёской, состоящей из спиралек-кудряшек, глазами, ресницами, спиной Юле демонстрировала свою антипатию.
Однажды, когда все мужчины ушли, Юля отправилась к Ире выяснять отношения.
— Почему ты не любишь меня? — спросила дружелюбно. — Я тебя не обижала, я тебе ничего плохого не сделала.