— Но почему именно сейчас? Остановится снег, и пойдёшь.
— Эти документы определяют наше будущее. Мне они срочно нужны. Особенно Договор.
— Прежде, чем идти, обзвони ребят — может, кто из них взял?
— Я звонил. Говорят, не брали.
— А что можно сделать с Договором, если он уже составлен, и копия лежит в нотариальной конторе?
Аркадий пожал плечами.
— Юленька, отпусти меня, я должен найти документы и печать.
— Я с тобой.
— Ни в коем случае, если хочешь сохранить ребёнка.
— Позвони, когда дойдёшь.
— Обязательно.
Домашние деньги, обе зарплаты, лежат в тумбочке. Стопа долларов и стопа наменянных русских рублей на жизнь.
Юля решила дать Асе двести долларов. Сейчас они ей очень пригодятся.
Пошла в кухню:
— Вот, Ася, вы делаете больше, чем нужно, а мы платим меньше.
Ася смотрит на деньги, потом на Юлю:
— Вы ошиблись, здесь очень много, в два раза больше моей школьной зарплаты.
Как жарко! Наверное, она вся красная. Начала было объяснять: они столько должны. И сорвалась, и почему-то закричала тонким голосом:
— Я не могу, Ася! Вы так высоко, вы как мой Давид Мироныч, и вы должны взять… а вы ещё спорите.
— Почему вы плачете? Почему вы так расстроились? Хорошо, я возьму. Только не думайте, что это унижение — работать. Унизили себя те, кто довёл нас до такой жизни. Я возьму. Это подарок. В день рождения.
— У вас день рождения?!
— Сегодня мне исполнилось пятьдесят…
— Сколько?! Я думала, вам тридцать.
— Я поздно родила детей. У меня всё в жизни складывается поздно.
Снег продолжает падать завесой. Он кажется Юле прожорливым чудовищем, поглощающим воздух: дышать становится всё труднее.
Юля задёрнула шторы, зажгла свет, включила радио.
Объявили: снега уже больше, чем на метр. Машины пытаются расчищать мостовые, но снег деть некуда — вывезти не на чем, его сбрасывают к тротуарам.
А он всё падает и падает крупными лохмотьями.
Это природа объявила людям войну, мстит им за их грехи? Или это лично ей наказание? Она чувствует: что-то не так в её жизни. И неожиданно думает: а не Договор ли с Генри исчез из сейфа?
— О какой демократии можно говорить? — резкий голос мужчины по радио. — Люди теряют работу, не могут прокормить семью. Спиваются, кончают самоубийством, гибнут от инфарктов и инсультов. Учёные, инженеры бегут за границу. А чем сегодня радует нас телевидение? Вульгарными песнями, детективами, пошлыми рекламами? И долго мы будем терпеть власть доллара? Пролегла пропасть между так называемыми новыми русскими, с их иномарками, виллами и громадными счетами в банках, и миллионами тех, кому нечем накормить детей? Сегодня царят ложь, хитрость, воровство, ловкачество.
Асин голос заглушает мужчину: «Не думайте, что это унижение — работать. Унизили себя те, кто довёл нас до такой жизни».
Юля выключает радио.
Давид Мироныч не раз говорил: в обществе «война» и «мир» всегда в борьбе.
Но как же так получилось, что они с Аркадием попали в стан «войны»? Они — новые русские. Вольно или невольно оказались они, сытые, против тех, кому нечего есть. Они с Асей — по разные стороны пропасти.
Конечно, пропал Договор с Генри. Не бросился бы Аркадий искать его в такой снег, если бы пропажа не касалась Генри!
Юля бежит к окну, раздвигает штору — снег залепил стёкла.
Аркаша пошёл сквозь снег — бороться за Генри?
В чьём стане они с Аркашей? Властителей или жертв?
Аркаша, как и она, почувствовал, что снег велит им остановиться, задуматься. Он задумался, и ему, видимо, стало не по себе. Собой он хочет расплатиться за то дурное, что сделали или хотят сделать другие. Он ощущает то же, что она. Он пошёл и за неё получить искупление. Он поможет Генри! А она… должна успокоиться, потому что она носит под сердцем Аркашиного ребёнка и должна выносить его.
Она кладёт руки на живот, уговаривает себя: «Всё будет хорошо! Всё обязательно будет хорошо! Аркаша поможет Генри».
Генри прав. Нужно повторять и повторять: «Всё будет хорошо!» Она и в самом деле успокаивается. И открывает учебник английского языка — Игорь задал им урок.
Звонит телефон.
— Сам дома? — спрашивает Митяй своим вьющимся голосом.
— Вышел к соседу, — врёт Юля.
— Не знал, что он водится с соседями. Хочешь последнюю новость? Я решил поменять жену. Надоело жить со старухой из сказки «Золотая рыбка».
— У тебя есть новая на примете?
— Не то чтобы она — «новая». Нет, она не новая моя знакомая, а плохо знакомая старая. Что ты скажешь об Ирке?
— Ты решил на ней жениться?
Митяй захохотал:
— Да она и во сне такого счастья увидеть не может! Я советуюсь с тобой, как с представителем вражеского лагеря. Ещё нужно будет выдержать бракоразводный процесс. Знаешь мою супружницу, заглотнёт живьём. Правда, с другой стороны, детей нет. Может, оставит мне на хлеб и воду?
— Разве она имеет право претендовать на деньги фирмы? Все же твои деньги — в фирме, а не в банковских счетах, правда?
Митяй захохотал.
— Насколько я знаю, ты не можешь положить деньги на свою книжку… придётся платить большие налоги. Я что-то путаю? А если деньги не на книжке, как она может претендовать на них?
— Грамотная девочка. Уважаю. Без году неделя кантуешься в городе, а уже, смотри, вникла. Слушай, голубка, а не хочешь ли ты замуж за меня пойти? Я ведь тебя с ребёнком возьму! Насчёт Ирки… Это я крючок закинул с наживкой. Я, собственно, если когда и женюсь, то только на тебе. Ирка стерва хорошая. А зачем мне, сама подумай, менять одну стерву на другую?
— Во-первых, Ира не стерва, — быстро, смазывая буквы, произнесла Юля слово, покоробившее её. — Во-вторых, она не пойдёт за тебя. Что хохочешь? Она другого любит.
— Аркашку, что ли, она, как ты выражаешься, любит? К твоему сведению, любит она только бабки. Это деньги так называются в просторечье. Она думала, Аркашка — босс, у него их побольше. А того дура не знает, что у нас всё поровну. Сечёшь, поровну?
— Это хорошо. Что ты завёлся с пол-оборота?
— Ты не ответила: пойдёшь за меня или не пойдёшь? — Он долго молчал. — Ясно. Ответила. Тогда играем. На спор идёт?! И не замуж, а — в койку, — бесцветным голосом сказал Митяй. — Тебе даю пятьсот долларов, если ты выиграешь. Но и ты… впрочем, тебе прощу. Тебе просто так. Проиграешь и проиграешь. Это будут твои университеты. И на спор — тусоваться я с ней буду не больше двух недель.
— Я не хочу «на спор». — Всеми силами Юля пыталась не дрожать голосом, хотя ей стало холодно, так холодно, будто попала на мороз без одежды. Вот уже шею свело, не вздохнуть.
— Чего ты испугалась? — снова игриво спросил Митяй. — Я вовсе не ставил перед собой задачу пугать тебя: не боись, с тебя же не возьму пятьсот долларов! Я вовсе наоборот — хотел тебя повеселить. Игра в этой жизни — главное. Ведь и ты сунулась в игру.
— Как?! — едва слышно пискнул её голос.
— Да так, с америкашкой. Думаешь, я не вижу? Я, старуха, всё вижу, мои глаза — прожекторы. Ты ведь слюни распустила. Согласись, если бы не Аркашка, ты к нему не думая скаканула бы в постель. Разве нет? Это Аркашка — слепой. Погоди, родишь, обомнёшься в городе и, как пить дать, не упустишь своего денежного рыцаря. Америкашки, они прижимистые, а этот вроде выродок из нации, так что есть чем поживиться. Что молчишь, красавица? Разве я не прав? Я, Юлёк, гляжу в корень. Я, Юлёк, наблюдатель пока. Моё время действовать пока не пришло. — Он усмехнулся. — Время, Юлёк, на меня работает. В общем, подведём итоги нашей содержательной беседы. Первое: мой аппарат работает не хуже Аркашкиного и может доставить тебе удовольствие. Тем более, тебя зову — «замуж», а не поиграть! Деньги имеются — для развлекательной жизни и для ублажения тебя. Всё, что захочешь, — твоё! Только пикни. Второе: спор вступает в силу с этой минуты. Прямо сейчас, не отходя от кассы, звоню Ирке и начинаю атаку. Третье: америкашка — залётная птица, и, если по-прежнему будешь распускать слюни, он, по твоей милости, полетит отсюда раньше назначенного срока. Ты меня слышала, я кончил. — И он отключился.
— Где будем развешивать? — Ася вошла в комнату с тазом белья. — Что случилось? — Она взяла из Юлиных рук гремящую гудками трубку, положила на рычаг. Достала из шкафа мохеровую кофту, накинула на Юлю, стала растирать сильными ладошками спину, а потом — руки. — На вас лица нет. Чего вы так испугались? Или кто-то сильно обидел вас? Когда имею дело с нехорошим человеком, представляю себе: сверху на темечко льётся жидкое стекло, обтекает всю, принимает форму тела и застывает. Никто не достанет. Отскакивать будут и злоба, и оскорбления. — Асины руки и голос оказывают своё действие — Юля начинает понимать слова.
— Повторите, пожалуйста. Вы о чём?
— О защите. — Ася терпеливо повторяет.
— Нет, я не об этом, это я поняла. А что это за наука? Почему вы знаете это?
— Можно сказать, йога. Можно сказать — попытка увидеть невидимые явления, которые в большой степени определяют жизнь. Слава богу, порозовели. Откиньте все страхи и обиды. Попробуйте справиться с собой.
— Ваши руки… спасибо… вы словно отвели от меня… Вы очень неожиданный человек, Ася. Может быть, ещё чем-нибудь занимаетесь?
— Карябаю всякую ерунду…
— Что значит «карябаю», что значит — «ерунду»?
Ася сняла руки с Юлиной спины, поудобнее пристроила кофту.
— Пишу стихи.
— Так, вы к тому же ещё и поэт?
— Ну, зачем так торжественно? Поэт не поэт, но кое-что…
— Вы издаёте свои стихи?..
— Раньше нет, а когда «потеплело», кое-что сумела издать…
— И есть ваши книжки?
Ася кивнула.
— Сколько?
— Семь. — Ася пожала плечами. — Кое-что, — повторила она.
— Так, почему же вы…
— Стала прислугой? Да жить не на что. Пойду, я ещё не доделала.
— Какая вы прислуга, Ася?!
Снег приказал: остановитесь, люди, задумайтесь — что не так.
Они с Аркадием участвуют в том, что «не так»…