Теперь она знает точно: снег послан людям в наказание.
И нет случайностей.
Ася права: все случайности закономерны.
Не случайно в их селе появился Давид Мироныч. И Аркадий приехал к ним не случайно. И совсем не случайно Аркадий тоже знал Давида Мироныча.
Юля пытается накормить воздухом ребёнка, но вдохнуть глубоко не получается.
Немногие для вечности живут,
Но если ты мгновенным озабочен,
Твой жребий страшен
И твой дом непрочен!
И совсем не случайно именно этими строками сейчас зазвучал голос Давида Мироныча!
Что учитель хочет сказать ей?
Изо всех сил Юля напрягается и — не понимает.
В это мгновение идёт снег. И сейчас он наверняка кого-то губит — засыпая. Ей и её ребёнку он не даёт дышать. А Аркаша сейчас — под снегом, она чувствует это. Как же можно сейчас, в это мгновение, думать о вечности? Что-то другое хочет сказать ей Давид Мироныч.
— Пожалуйста, Юша, иди домой! — голос мамы.
Мама — в лёгком халате. Юля послушно идёт за ней.
Снег должен нести очищение, а сегодняшний стремится погубить. Лишь раскалённые телефоны… лишь мечутся под снегом голоса, шарят… ищут лазейку — спастись. И, словно перед смертью, льётся поток откровений. За один день узнала больше, чем за полгода городской жизни!
— Бабушка целует тебя. Она так обрадовалась Бажену!
— Садитесь-ка, погрейтесь, — встречает их Ася.
Обеими руками Юля берёт горячую кружку и тут же ставит её на стол.
— Вам придётся сегодня остаться у нас, Ася. Там уже больше метра, а снег всё идёт. Шагу не сделаешь, — говорит мама. — Почему ты не пьёшь чай, Юша?
— Хочу спать.
Но прежде Юля идёт к себе звонить Аркадию.
Гудки.
Может, говорит по второму номеру?
Юля набирает его. Тоже длинные гудки.
— Юша, будешь нервничать, ребёнок родится нервный, думай только о хорошем. Как Ася говорит, мысли материальны. Уверяю тебя, Аркаша догадается не идти в такой снег.
Он уже идёт.
— Возьми книжку. Ты когда-то много читала, книжка отвлечёт.
Юля покорно идёт за мамой к ней в комнату.
Она не любит читать книги по второму разу. Прочитанные лежат в её голове плёнками кино — в закрытых коробках, в каких привозят фильмы в сельский клуб. И в любой момент она может просмотреть их.
Снег — предупреждение. Снег — наказание. Кому?
Не Аркадию же!
Почему же именно Аркадий оказался под снегом?
— Ты что хочешь — классику, фантастику, поэзию?
— Мама, я не смогу читать. Аркаша не отвечает. Он идёт домой. Почему он не позвонил перед выходом?
— У нас всё время было занято. Ты говорила чуть не часами.
— Простите, что прерываю. Я сделала всё, что должна была, и иду домой.
— Нет! — в один голос воскликнули Юля и мама. — Идти невозможно!
— Мне очень нужно. У меня нет обеда сегодня.
— Магазины закрыты.
— Сварю макароны.
— Неужели ваши мужчины не могут сами сварить себе макароны? — Но тут же Юля вспоминает отца. Ни за что не станет сам себе варить. И, даже если есть сваренные, не разогреет себе. Еду ему нужно подать.
— Хорошо, попробую позвонить.
Юля идёт следом за Асей в коридор.
Просящий Асин голос, ватная тишина в паузы.
Когда кончится этот день?
Юля проходит к себе, ложится и ждёт Асю. Как только Ася зайдёт и скажет, что всё в порядке, она уснёт. Будет спать долго и заспит страх за Аркадия, тайну знакомства Игоря с Аркадием, снова страх за Аркадия…
Тишина давит на уши.
— Проснись, Юша, снег кончился.
Юля открывает глаза. Мамы в комнате нет. Кто же сказал ей: «Проснись»?
Какой тяжёлый ей приснился сон — снег остановил людей…
Горит яркий свет. Тёплая красивая комната. Разве может случиться что-то плохое?
Но и во сне ничего плохого пока не случилось. Митяй хочет поиграть с Ирой, Аркадий…
Что Аркадий?
Он ушёл под снег.
— Аркаша! — зовёт Юля.
Едва слышен её голос, губы замёрзли. С трудом встаёт и идёт в кухню. Мама держит руку на трубке.
— Где Аркаша?
— Ещё не пришёл.
— Где Ася?
— Ушла.
— Сколько времени я спала?
— Два часа.
— Кто-нибудь звонил?
— Бажен, Игорь. Не волнуйся, Юша, Аркаша скоро придёт! И Ася доберётся до дома.
Юля звонит в контору — может, Аркадий вернулся туда? Но, если бы вернулся, сто раз позвонил бы!
Долгие гудки.
Юля звонит Игорю.
Игорь тянет паузу, словно сомневаясь, говорить или не говорить:
— Он заходил к Митяю.
— И… он там?!
— Нет, он ударил Митяя. Там вышел скандал. Я не знаю, в чём дело.
— Знаешь. Говори.
— Митяй взял из сейфа документы и печать.
— Связанные с Генри?
— Да.
— Когда Аркадий был у Митяя?
— Часа два назад.
— Почему ты мне не позвонил? Я бы связалась с ним!
— Я звонил, ты спала. Связаться с ним ты не могла бы, потому что разъярённый Митяй звонил мне после того, как Аркадий ушёл.
— И он сам сказал, что украл документы, касающиеся Генри?
— Нет, конечно. Я сделал такой вывод.
— А не мог Митяй убить Аркашу? Митяй сильнее.
— Тогда он не звонил бы мне, а думал бы, куда деть тело. Нет, Митяй не убил Аркадия. Но Митяй был зол. Орал во весь голос.
— Что же он орал?
— Что он — благодетель, что он вытащил Аркашку из небытия на свет, что фактически он — хозяин фирмы, так как и идея, и первые деньги, и связи — его.
— Это так?
— Так.
— Тогда почему он не стал президентом компании?
— Не знаю. Может, в прошлом у него было что-то такое, что не должно обнаружиться, и он не хочет засвечиваться, поэтому и прикрылся Аркадием? Не знаю. Знаю: он внёс первый взнос за Аркадия.
— Аркадий говорил: он вернул все деньги Митяю.
— Митяй так не считает.
— Почему ты ничего не говорил мне раньше?
— А какое я имел право? Тебе всё это должен был рассказать Аркадий, не я.
— Как ты думаешь, он сможет дойти до дома?
Машины захлёбываются, буксуют, но всё-таки хоть немного, хоть и очень медленно, да раздвигают снег. Будем надеяться, справятся. Я живу на Проспекте. Смотрю в окно, как они стараются. Сугробы по бокам мостовой чуть не до окон высокого первого этажа.
— А наши окна выходят во двор, Проспекта отсюда не видно.
— Дойдёт, не волнуйся. Лучше приготовь пока обед.
— Обед есть.
— Вот и хорошо.
— Скажи откровенно, Митяй много напортил с Генри?
— Не знаю, Юля. Митяй кричит, что он вправе делать то, что он хочет.
Снежный день продолжается. Кого-то завалил до смерти, кого-то проявил в его сути.
— Не нервничай, Юша, он скоро придёт. Давай лучше приготовим что-нибудь вкусное.
— Ты попросила Асю позвонить, когда она дойдёт?
Ася пошла домой, потому что нужно сварить мужу макароны.
Юля звонит Асе. Подходит к телефону муж.
— Ася дома? — жёстко спрашивает Юля.
— А разве она пошла? Я понял: она остаётся.
— Вы же сказали ей, что не можете сами сварить макароны! А вы знаете, что происходит на улице?
— Господи! И давно она ушла?
— Два с лишним часа назад. Снега больше, чем на метр.
— О, Господи! — И столько в этом «О, Господи!» страха, что Юля смягчается. Может быть, Ася не так поняла мужа, может быть, он просил её остаться?
— Что же делать? — потерянный голос. — Я спал утром, когда она ушла. Я бы ни за что не пустил её! Что же теперь делать? Уже восемь вечера. Где она? По нашей улице не пройти. Мы живём близко к лесу, и здесь чистят в последнюю очередь. Дай бог, чтобы она догадалась поехать на метро. Хотя при чём тут метро? Как могли бы дойти до него машинисты и другие работники? Спасибо, что вы позвонили, я попробую встретить её.
— Вы или разминётесь, или сами утонете в снегу.
— Господи! — ещё раз вздохнул голос. — Господи, помоги! — попросил он.
Господи! — охнула Юля следом за Асиным мужем. — Только бы Ася дошла! Только бы Аркадий дошёл! Два близких человека. Её семья. Мама, Аркадий, Ася и ребёнок в чреве. Ещё Бажен… Ещё Генри. У всех у них общая кровь…
Муж любит Асю. Муж не говорил Асе, чтобы она шла. Она пошла потому, что хотела успокоить мужа: есть доллары, какое-то время они будут сыты.
У Аси сегодня день рождения и — доллары, вот она и пошла. Хороший получился праздник — в снегу!
— Хочешь, я расскажу тебе, как познакомилась с отцом? Давай-ка, чаю попьём. Самое худшее времяпрепровождение — бояться, что может случиться что-то плохое. Перестань думать об Аркадии и об Асе, ты не помогаешь им, ты только тормозишь их. Освободи их, не парализуй их волнением и страхом, дай им возможность бороться.
Мама ставит перед Юлей пышные оладьи на цветастой тарелке.
— Когда ты успела, мама?
Она голодна, не просто голодна, она съест сейчас всё, что есть съедобное в доме!
— К оладьям дать варенье, сметану или растопленное масло?
— Сначала хочу супу.
С каждой ложкой горячего душистого маминого борща становится легче.
— Я пришла на выставку. Честно говоря, иногда мне становится на выставках нехорошо. Пожилой мужчина с красными прожилками на щеках и на носу в упор смотрит на меня. Из дали дальней. Видно, любит поесть, выпить, видно — сладострастен. Обычный человек. Но почему-то начинает кружиться голова, щекотать в груди, знаешь, так, когда хочется кашлянуть. А иногда кажется: вот-вот потеряю сознание. Странно действует на меня живопись.
— Может, некоторые картины вбирают в себя зло, а ты чувствуешь?
— Не знаю, Юша, может быть. А в тот день и по радио, и по телевидению говорили об этой выставке — «собрана оригинальная экспозиция». Не успела войти, прежде картин увидела его. Людей в тот час было немного. Будний день, утро, я прогуляла какую-то лекцию. И стоит красавец.
— С сигаретой?
Мама усмехнулась.
— Подскочил ко мне. «Здравствуйте, — говорит. — Я загадал, если сейчас войдёт девушка, я на ней женюсь!»