ручил мне таскать за ним спутниковый телефон весом тринадцать с лишним килограммов (это было до того, как средства связи сжались до размеров мобильного телефона). У меня потом несколько недель болели руки и спина.
Не добавляло любви Пьера ко мне и то, что меня очень сильно укачивает в транспорте. Когда ты в зной часами едешь куда-то по ухабистой дороге в битком набитой машине, мучаясь от тошноты и головной боли, только и хочется сказать: «Пожалуйста, помолчите и выключите, наконец, это радио!» Такое ощущение, что для выживания надо отрезать все входящие сигналы.
Заирский вирус Эбола принадлежит к семейству филовирусов, Filoviridae, и является одним из пяти членов рода Ebolavirus, которые названы по региону первого обнаружения. К этому же роду относятся вирусы Эбола Бундибуджио, Рестон, Судан и вирус леса Тай. Рестонский вирус выбивается из этого ряда: его нашли у филиппинских обезьян и он не вызывает заболеваний у человека. Заирский – самый опасный с точки зрения как числа вспышек, так и смертности, которая до сих пор составляла в среднем 83 процента.
Хотя Ричард Престон перегнул палку со своими кровавыми описаниями в «Эпидемии», геморрагическая лихорадка Эбола – действительно страшная болезнь. Вирус проделывает микроскопические отверстия в эндотелии кровеносных сосудов, и кровь поступает через них в кишечник, внутренние полости и дыхательные пути. Из-за лихорадки иногда начинаются галлюцинации, а слезы могут стать красными от крови. Известно, что при Эболе бывают кровотечения из носа, ушей, рта, кишечника и мочевого пузыря. Однако так происходит только у 10–15 процентов пациентов. В большинстве случаев все сводится к гематомам, просачиванию кровотечений из слизистых оболочек и в местах уколов иглой. Если начинает отказывать диафрагма, появляется икота – зловещий, но редкий признак. Характерной особенностью больных, которых видел я сам, было похожее на маску выражение лица.
Как и другие РНК-вирусы (те, которые содержат рибонуклеиновую кислоту, в отличие от большей по размеру дезоксирибонуклеиновой кислоты, ДНК), вирус Эбола быстро мутирует – почти с такой же скоростью, что и вирус гриппа. В обоих случаях мутации происходят как в конкретном больном в процессе развития заболевания, так и в природном резервуаре, которым выступает местная человеческая популяция.
Вирусы не могут размножаться путем клеточного деления. Вместо этого они перестраивают механизмы синтеза белка и клеточные структуры хозяина и заставляют их производить множество копий самих себя. Затем эти копии собираются внутри инфицированной клетки в вирусные макромолекулярные структуры.
Если у зараженного человека не возникает мощной иммунной реакции, его организм превращается в фабрику по производству вирусов. Даже если он оправится после острой фазы заболевания, могут возникнуть осложнения – продолжительные мышечные и суставные боли, а вирус может остаться в местах, недоступных для иммунной системы, например: в головном мозге, структурах глаза[30] и в яичках (у лиц мужского пола). Впоследствии вирус может выйти из своего укрытия, и человек заболеет снова. Вирус, который сохраняется в органах мужской репродуктивной системы, может передаваться половым путем в течение девяти месяцев после выздоровления.
Одиннадцатого мая мы прибыли в Киншасу – город с населением 10 миллионов человек на южном берегу реки Конго. Киншаса оказалась самым беспорядочным местом на земле: современные высотные здания соседствовали с бескрайними трущобами, в которых люди жили под брезентом и листами рифленой жести. Мы провели там неделю, пробиваяcь через бюрократические препоны и коррупционные барьеры, типичные для стран третьего мира.
Мне уже приходилось видеть мрачные последствия британской и французской колонизации – во втором случае, по крайней мере, всегда можно купить хороший багет. Что касается бельгийской колонизации, то она оставила безжалостный шрам на людях и стране в целом. В этой части Африки ни одного вопроса нельзя было решить без взяток и различных подковерных сделок. Заир, бывшее Бельгийское Конго, стал «золотым стандартом» в области коррупции еще во времена, когда государство было личной собственностью короля Леопольда. Надзиратели тогда «подбадривали» рабочих на каучуковых плантациях отрубанием рук за невыполнение нормы. Говорят, что, когда в 1960-х годах бельгийцы ушли, в стране, по площади равной двум третям Западной Европы, университетское образование было лишь у трех десятков местных жителей. Но и в 1990-е все по-прежнему напоминало «Сердце тьмы» Джозефа Конрада[31].
Мы встретились с представителем ВОЗ, которому удалось достать компьютер и принтер. Агентство США по международному развитию предоставило велосипеды и мотоциклы. Компания Chevron, уже четверть века добывавшая нефть в этом регионе, согласилась выделить нам джип и бензин, а также жидкий азот.
Когда прояснился масштаб вспышки, стали поступать пожертвования от многочисленных неправительственных организаций и других государств. Свой вклад внес и Заир – власти разрешили не взимать пошлину с поступавшей в страну гуманитарной помощи. Несмотря на богатейшие запасы алмазов, золота и нефти, страна была нищей. Сначала постарались бельгийцы, а потом – президент Мобуту Сесе Секо, который создал клептократический режим и, говорят, за годы своего правления украл от 5 до 15 миллиардов долларов.
Взлетно-посадочная полоса в Киквите – это бывшее футбольное поле. Мы должны были вылететь туда на грузовом самолете, построенном, наверное, году в 1940-м, однако вылет отложили из-за журналистов: они заплатили министерству информации от 500 до 10 тысяч долларов, что позволило им обойти запреты и отодвинуть в сторонку нас, неплатежеспособных филантропов. Могущество СМИ я понял в Киквите. Нас не хотели выпускать из салона, пока журналисты не выйдут и не приготовятся сфотографировать, как мы выходим.
Двенадцатого мая мы прибыли в киквитскую больницу, рассчитанную на 350 коек. Мы везли с собой запас хирургических перчаток, халатов, резиновой обуви, клейкой ленты, масок, дезинфицирующих средств и мешков для трупов. Нас с Пьером сопровождал доктор Филипп Кален, швейцарский врач и прекрасный ученый-вирусолог, который проходил в Центрах по контролю и профилактике заболеваний постдокторскую стажировку по молекулярной биологии, но после этой вспышки решил изменить карьеру и сосредоточиться на полевой работе. Нас встретил главный врач больницы, представитель Пастеровского института и полковник заирской армии доктор Нсуками Заки – наверное, единственный работавший человек во всем правительстве. Доктор Заки был привлечен заирским Красным Крестом для организации работы волонтеров – помимо всего прочего, нужно было найти грузовик для перевозки трупов к месту захоронения и бульдозер для рытья братских могил.
Больница, которая даже в свои лучшие времена была печальным и депрессивным местом, превратилась в тропический ад. Разбежался почти весь персонал – а также все пациенты, кто только мог, – что способствовало распространению заболевания. Остались только самые тяжелые больные, в том числе загипсованный с ног до головы мужчина. А еще мертвецы. Нам приходилось лавировать между распухшими, зловонными трупами пациентов: они лежали на полу, на койках. Повсюду была кровь, рвота и экскременты, под ногами валялись иглы и шприцы. Не было ни электричества, ни освещения, ни водопроводной воды. Не было даже уборной.
Предполагалось, что целью моей работы будет создание системы надзора, выявление факторов передачи инфекции и внедрение мер противодействия. Пьер – настоящий герой этой вспышки Эболы и многих последующих – вместе с Филиппом должен был сосредоточиться на сборе клинической информации и развертывании походной лаборатории. Но теперь стало до боли очевидно, что, какими бы ни были наши планы, прежде всего надо убрать грязь и обеспечить пациентам уход.
Эпидемия затронула четыре больницы. Кроме Киквитской главной больницы, ставшей очагом, была поражена больница № 2, а также больница в деревне Мосанго, куда перевели медика, который лечил лабораторного техника, заболевшего одним из первых. Интересно, что в Мосанго не заразилась всего одна женщина-врач – она тщательно мыла руки. Четвертая больница была расположена в Яса-Бонге, примерно в 250 километрах оттуда.
Сначала мы занялись главной больницей. Она была рассчитана на 326 коек и состояла из дюжины зданий, так называемых павильонов. Пациенты спали на тонких матрасах без простыней, койки представляли собой металлические рамы, покрытые облупившейся белой эмалью. Пациентов в больнице не кормили, так что продукты приходилось покупать родным.
В первый день мы оставались снаружи и разгружали медикаменты и защитное снаряжение. На второй день, надев защитные халаты, очки, ботинки и перчатки, мы вошли в больницу и начали помогать коллегам оказывать медицинскую помощь, убирать из отделений трупы, жечь матрасы и обеспечивать минимальную гигиену. Бельгийское отделение «Врачей без границ», имевшее постоянное представительство в Киншасе, прислало группу из двух санитарных врачей, один из которых знал местный язык. Они установили бак для воды, стерильные фильтры, электрогенератор и соорудили систему удаления отходов.
Заирский Красный Крест сыграл очень важную роль в погребении трупов, но до нашего приезда у их волонтеров не было защитной одежды, и шестеро из них заразились и умерли. Мы снабдили их оранжевыми комбинезонами биологической защиты, резиновыми ботинками и масками, а также шахтерскими лампами, которые закрепляют на голове, так как электричество было не везде. В этом наряде они напоминали существ из фильма ужасов или подручных самого дьявола. Они опрыскивали труп дезинфицирующим средством, помещали в белый пластиковый мешок, а затем опрыскивали еще раз. После этого они клали мешок на каталку и везли по крытому проходу из третьего павильона – карантинного отделения – в маленькое бетонное здание морга.