И Джосайя улыбнулся, подумав об экономии на найме трех человек, когда пошел завтракать.
Почистив зубы на крыльце, он сказал своему заботливому помощнику:
– Давай, Томми, начнем пахать сегодня. Запрягай трехлеток, а потом я скажу тебе, что делать.
Но Том не двигался.
– Что с тобой?
Джосайя встревожился. Могла ли машина выйти из строя так скоро? Неужели, в конце концов, дело провалилось? Видения обманутых надежд пронеслись в его голове быстрее, чем он успел их сформулировать, но пока он стоял в задумчивости, он случайно взглянул на часы. Автомат нужно регулярно кормить два раза за двадцать четыре часа, иначе он "забастует".
– Черт возьми! Почему я не подумал об этом раньше?
Поэтому Том тут же позавтракал, после чего отправился в сарай и по свежим инструкциям вернулся с изумленными животными и большим плугом под мышкой.
– Ого! – воскликнул Джосайя.
Шли дни, Том пахал, сажал, мотыжил, заготавливал сено и убирал урожай, не получая никакой помощи, кроме общих указаний. Он делал всю работу по дому, в помещении и на улице, а когда на ферме было мало работы, он крепко подружился с миссис Корндроппер, выбивая ковры, передвигая мебель, счищая краску и замазывая печи.
Джосайе очень понравились перемены. Из трудолюбивого фермера с тремя наемными работниками, за которыми нужно было присматривать, он превратился в человека свободного времени, уделяющего свое внимание решению важных местных и национальных вопросов – в деревенской бакалее.
Весна прошла, лето наступило и прошло, и осень шла на убыль, когда одним солнечным октябрьским утром Джосайя объявил:
– Я сегодня же поеду в окружную резиденцию, чтобы узнать, как аннулировать этот кредит – мы достаточно заработали этим летом, чтобы его выплатить, – и поскольку у меня нет ничего особенного для Тома, я оставлю его тебе.
– Теперь, Джосайя, тебе не нужно делать ничего подобного! Разве ты не думаешь, что я могу и сама о себе позаботиться, не имея рядом железного человека, чтобы следить за мной?
Джосайя понял, что что-то не так.
– Нет, М'Риар, я подумал, может быть, у тебя есть, что ему поручить.
Сначала она сказала, что нет, но на самом деле, не имея опыта в "кормлении" Тома, от которого зависело его послушание, она скорее боялась ответственности.
Джосайя понял ее нежелание и занял твердую позицию.
– Теперь, М'риар, я хочу, чтобы ты пошла и покормила его, лучше научиться в первый раз, чем в последний. Не надо его использовать, если ты не хочешь.
Миссис Корндроппер покорно проводила мужа в комнату Тома и накормила автомат, который по ее приказу уселся на кухне, чтобы быть готовым в случае необходимости.
– Не забывай заставлять его делать работу по дому, – сказал ее муж, уезжая.
Когда она оставалась одна, тишина казалась ей гнетущей. Ее мысли, несмотря на самые благие намерения, метались по окрестным городам, где недавно были совершены многочисленные грабежи, и предполагалось, что это дело рук бродяг, и хотя к ней никогда не приставал никто из этой братии, она не могла не испытывать опасений.
"Жаль, что старого Грипа здесь нет, – подумала она, совсем забыв о Томе, – он был настоящим человеком и был бы добрее. Не думаю, что что-нибудь случится, но он с другими двумя мужчинами уложил бы бродягу".
Но ближе к одиннадцати часам ее страхи были забыты, и она уже собиралась чистить картошку к ужину, когда на порог упала тень, и она повернулась, чтобы увидеть, что ее худшие опасения сбылись – там стояли два самых грязных и отвратительно выглядящих экземпляра людей, которых она когда-либо видела.
– Простите, мэм, не дадите ли вы нам чего-нибудь поесть?
– Я никогда не кормлю бродяг.
– Ты только послушай, Билл!
– Если вы двое не уйдете отсюда немедленно, я натравлю на вас собаку!
Бродяги от души рассмеялись, а потом один сказал повелительным тоном:
– Давайте, старушка, тащи свою еду, или мы сами тебе поможем.
Нрав миссис Корндроппер, никогда не отличавшейся мягкостью, сейчас был предельно обострен, и она опорожнила жестяную кастрюлю с картофелем и водой на своих гостей.
С помощью мокрой тряпки для посуды и двух полотенец она вскоре была связана, с кляпом во рту и без чувств, и вынуждена была безмолвно сидеть на кухне, пока бродяги рылись в кладовке и лакомились ее обильной и непревзойденной стряпней.
Затем они отправились исследовать шкафы и столовую в поисках жидких деликатесов.
Пока оба были заняты обшариванием буфета, миссис Корндроппер пришла в голову идея. Изворачиваясь и извиваясь, она терла полотенце, связывающее ее руки, о выступающий гвоздь, пока оно не разошлось, а затем быстро развязала то, что прикрепляло ее к стулу. Она вытащила кляп, тихонько прокралась в угол, где сидел Том, и зашептала ему на ухо.
Бродяги как раз обнаружили в ящике серванта пухлый чулок и собирались оценить его содержимое.
– Боже, Джим, вот это вещь! Разве мы не здорово пошарили…
Он с воем уронил чулок, и тут же на его голову обрушился резкий удар. Одновременно раздался вопль Джима, еще два удара и два громких крика.
– Теперь, Том, возьми их за шиворот и стукни головами друг о друга.
Вопли, проклятия, пинки и удары были одинаково бесполезны. Железная хватка не ослабевала, и удары наносились с регулярностью, как часы.
Миссис Корндроппер спокойно руководила.
– Теперь хорошенько встряхните их!
Движение автомата изменилось, и разрозненные проклятия и отрывистые удары, сопровождаемые грохотом ботинок, голов и зубов, свидетельствовали о тщательности процесса встряхивания.
– Выведи их на улицу и выжми, – был следующий приказ, и придушенные восклицания, долетавшие через окно, свидетельствовали о буквальном исполнении команды.
Миссис Корндроппер закрыла и заперла окна и двери, положила ключ в карман и сказала Тому:
– Ну вот, этого достаточно, подбери их и иди за мной.
Том взял их под мышку, как два мешка с зерном, и уже был на полпути к воротам. Когда он проходил через ворота, оба бродяги сделали энергичные попытки ухватиться за столбики ворот, но в результате только сильно вывернули руки и закричали от боли.
Тогда они стали просить и умолять о помиловании и освобождении, но миссис Корндроппер не обращала на них внимания, и маленькая процессия вошла в деревню, окруженная маленькими мальчиками, и вскоре привлекла внимание половины жителей. У дверей констебля на бродяг надели наручники и препроводили в камеру, а миссис Корндроппер подала официальную жалобу.
Через две недели она получила следующее письмо:
"Миссис Джосайя Корндроппер,
Дорогая мадам: – Прилагаем чек на 500 долларов – сумма совместного вознаграждения, предложенного городами Энфилд и Слоукумб за поимку Джеймса Салливана и Уильяма Макналти, этих отчаянных преступников, пойманных под вашим началом. Также примите нашу благодарность за ваши решительные действия. С уважением,
Генри Хобак, городской казначей."
Поскольку никакие слова благодарности не могли быть понятны Тому, и никакое увеличение пайка не могло вызвать благодарности или быть необходимым для его внутренней антропоморфии, Корндропперы были вынуждены довольствоваться благодарностью в виде свидетельства в пользу компании " Эли мануфактура" (Limited), и в виде публичных выступлений, которые Джосайя находил время делать в бакалее, где он не уставал хвастаться наемником, который мог делать работу за троих на шесть центов в день и заработать своему работодателю премию в пятьсот долларов в первый же год.
1900 год
В неизвестном мире
Джон Дорворт
Это чего-то стоит – пройти через абсолютно уникальный в истории человечества опыт, познать ощущения, которые не давались ни одному человеку в прошлом, и которые, вероятно, навсегда останутся закрытыми от человечества в будущем. Таков был мой особый жребий, и, насколько позволят слова, я расскажу вкратце о фактах и тем самым внесу свою лепту в великий общий кладезь человеческих знаний.
Весенним днем, около года назад, будучи студентом в Вене, я шел по узкой улице в районе университетских зданий. Был апрель, и воздух был свеж и благоухал сбывшимися надеждами ранней весны. Далеко за горизонтом зданий медленно проплывали пушистые облака, а внизу и по сторонам от моего пути улицы были полны жизни и вновь пробудившейся энергии. Весь город, как одушевленный, так и неодушевленный, казалось, дышал и пил полной грудью воздух и солнечный свет, а над всем возвышался огромный и могучий рокот пчелиного улья, который говорил о работе и необходимости хлеба насущного.
Те впечатления слуха и зрения, которые говорили мне об этом окружающем мире, теперь хранятся в моей памяти как отголоски прежней жизни и внешнего мира, в котором я жил до этого времени.
Во время прогулки я подошел к огромному новому зданию, которое находилось в процессе возведения, и прошел под внешними строительными лесами. Затем произошел ужасный толчок и пустота.
Когда в первый раз я, казалось, пришел в себя, это было в тишине и черноте смерти – смерти, в которой, однако, я все еще мог чувствовать, как уверяла меня тупая боль во лбу. Затем, когда возник порыв к движению, я поднял руки и обнаружил, что нахожусь в постели в незнакомом окружении. Я позвал или попытался это сделать, но мой голос, казалось, застыл в горле, и в ответ на усилие не донеслось ни звука. Однако кто-то подошел, я ощутил запах лимона, взял мою руку, пощупал пульс и провел рукой по лбу. Я снова заговорил, спросил, где я и что произошло, или, по крайней мере, сделал усилие, но ни мой собственный голос, ни голос моего визитера не долетел до уха в ответ. Практически не зная, жив я или мертв, в этом мире или в другом, я вспомнил о письме и сделал движение, формируя буквы указательным пальцем на ладони. Мой посетитель понял и принес то, что я ясно почувствовал, – карандаш и блокнот. Руководствуясь лишь чувством движения, я тут же написал свои вопросы: где? что? как? почему? Блокнот был взят, и мои вопросы, я полагаю, были прочитаны; но ответа не последовало, кроме доброжелательного и успокаивающего давления руки на мою голову и попытки закрыть глаза, как бы предлагая уснуть. Но я не собирался отступать и написал в блокноте следующее: