Но у него не было и мысли о том, чтобы повернуть назад. Сбросив винтовку, он сел на запасного верблюда, не имея при себе никакого оружия, кроме револьвера, кучи запасных патронов и ножа, и двинулся в путь. Еще одна ночь пути, и еще одна, и в середине тридцатой второй верблюд упал под ним с почти человеческим вздохом.
Медленно Хардинг осмотрел горизонт. Ничего, кроме бесплодного песка, не встретило его вопросительного взгляда. Выбросив револьвер и патроны, мгновение поколебавшись насчет ножа, но все-таки решив оставить его, он сунул в карман горсть фиников, выпил последние капли воды и пешком двинулся в пустыню. Он шел все дальше и дальше, думая только о том, что никогда не сдастся, пока не достигнет самого крайнего предела человеческой выносливости.
Взошло солнце, и он обнаружил, что упорно идет вперед. Вдруг он остановился, на минуту закрыл глаза руками и издал хриплый возглас удивления. Прямо на него спускалась группа из дюжины верблюдов, но они были такого размера, мощи и силы, каких он никогда не видел, а вели их три отвратительных негра, черных, как блестящий уголь.
В следующее мгновение его окружили, с молниеносной быстротой схватили и уложили в крытую клетку между двумя верблюдами. Затем вся группа, повернув назад, быстро понесла его прочь, возвращаясь по своим следам, но при всем этом, к его полному изумлению, с ним обращались очень бережно.
Долгий дневной переход вывел их на опушку огромного леса. Там он был передан другому отряду негров, еще более отталкивающему, если такое возможно, чем его похитители, и сразу же началось продвижение в глубь леса. До этого момента не было произнесено ни слова, но теперь он с удивлением заметил, что его охранники вполне готовы с ним разговаривать. Их речь была на каком-то арабском диалекте, который он с трудом понимал, и они горячо заверяли его, что не желают ему зла, но о цели его поимки хранили гробовое молчание. И все их поступки подтверждали эти заверения. Действительно, с ним обращались не просто любезно, но с таким почтением и вниманием, которое вызывало у него самые жуткие предчувствия.
Пять дней они непрерывно шли, все глубже и глубже в лес. На шестой день они достигли маленькой деревушки на берегу небольшого озера, и все жители немедленно устроили пир и ликование по поводу их прибытия. Когда жители деревни столпились вокруг него, Хардингу стало не по себе от своего особого положения на празднике, особенно когда девицы открыто восхищались его цветом лица и фигурой, а еще больше от того, что его не покидало навязчивое подозрение, что все это связано с его предназначением стать следующей жертвой Великого Белого Змея, если эта легендарная рептилия действительно существовала. С замиранием сердца он размышлял о том, что ему остается только ждать развития событий, ведь побег был явно невозможен, хотя ему и разрешили идти не связанным.
День и ночь они отдыхали в деревне. На следующий день, после тщательного и, очевидно, церемониального купания в озере, они облачились в белые одежды, надели их и на Хардинга, и отправились по хорошо утоптанной дороге, ведущей из деревни. Через час ходьбы они вышли к полноводной реке. Оба ее берега на большом расстоянии вверх и вниз были заполнены ожидающими неграми, хранившими торжественное молчание, но внимание Хардинга сразу же привлек небольшой остров прямо в центре русла. Он был покрыт, во многих местах вода омывала его стены, круглым каменным сооружением высотой около пятидесяти футов, в котором то тут, то там виднелись ворота с остроконечными арками.
Прибытие гостей было встречено громкими возгласами толпы, собравшейся на берегу реки, и когда они прошли к ожидавшей их лодке, крики радости и приветствия прозвучали в ушах Хардинга как предсмертный колокол, ибо он мрачно подозревал, что у него самого было мало поводов для радости.
У самых больших ворот каменного строения их встретили несколько человек в белых одеждах и провели в просторный и высокий зал. Хардинг быстро окинул глазами зал в надежде, что там есть возможность спастись, но когда он осмотрел его нижнюю часть, то почувствовал, как под ним задрожали колени, а рука страха легла на его живот. Однако в следующую секунду он пришел в себя и, внешне спокойный, взглянул на самое ужасное зрелище, с которым ему когда-либо приходилось сталкиваться.
Это был не просто сказочный миф. Там, свернувшись кольцом, лежала огромная змея. Она была сверкающей, фосфоресцирующей, белой, за исключением тех мест, где ее глаза с тяжелыми веками сияли, как мертвенные рубины, и Хардингу показалось, что весь зал наполнен тусклым и бледным сиянием, мерцающим от ее извивов. Он не мог даже предположить, какой длины может быть его тело, но в самой толстой части оно, несомненно, было огромным, как бочка.
По кругу перед ним кружились жрецы, их белые одежды колыхались и раскачивались в такт их движениям, они напевали мелодию, похожую на панихиду, от которой по позвоночнику Хардинга поползли мурашки, а на шее зашевелились волосы. Они кружили все быстрее и быстрее, то сжимая круг, то расширяя его, сплетаясь и кружась, мерно покачиваясь и размахивая руками, пока у Хардинга не закружилась голова. Затем с громовым торжествующим криком они остановились, образовав с двух сторон полосу от Хардинга до змеи.
И тут он в полном недоумении протер глаза, забыв о своей страшной опасности. И тут из глубины змеиных сплетений выскочила дева, столь сияющая своей чистой красотой, что у него замерло сердце, когда она медленно и плавно прошла по дорожке между молчаливыми священниками и остановилась перед ним, краснея, но с уверенностью глядя на него своими прекрасными глазами и доверчиво протягивая к нему руки в немом обращении. Она была неотразима.
Хардинг взял ее руки в свои, и, едва понимая, что делает, притягивал ее все ближе и ближе к себе, пока его губы не коснулись ее лба.
При этом священники радостно воскликнули, и из их среды вышел старейший, который возложил свои руки на их головы и сказал: "Теперь вы муж и жена".
Затем, обратившись к собравшимся жрецам, он воскликнул:
– Вот, рабы Змея, вот, дети Змея! Пусть все поклоняются и заботятся о них, как подобает, семя Великого Белого Змея не умрет.
Затем их вывели на крышу здания и показали толпе снаружи с теми же словами, и из этой толпы мгновенно поднялись крики радости и благодарения. Оттуда их провели в другую часть здания, отделенную от Зала Змея тяжелыми деревянными дверями, и оставили одних.
Хардинг долго смотрел на супругу, которую он так неожиданно взял в жены, и издал протяжный вздох.
– Ну что ж, – сказал он. – "в конце концов, быть кормом для змеи не так уж и ужасно. Иди сюда, малышка.
С радостным криком девушка, которая сидела перед ним, скромно ожидая его внимания, подскочила к нему и положила свои руки ему на плечи.
– Вы довольны? – спросила она, с тревогой изучая его глаза.
– Доволен? – рассмеялся Хардинг, ласково обнимая ее. – Более чем. Я никогда не ожидал, что буду так счастлив в своей жизни. Но что все это значит? Я думала, что меня скормят его Королевскому величеству Змею как особо лакомый кусочек.
Затем его жена рассказала Харди о культе Змея. Великий Белый Змей был стар, настолько стар, что никто не знал, когда началось поклонение ему. На памяти самого старого жреца, её отца и его отца раньше, она всегда жила в храме; с одной стороны – она, с другой – те, кого называли её детьми, о которых заботились и опекали её рабы, негры. Шесть раз за год его кормили чистым белым быком без единого изъяна. Потом несколько дней он лежал без движения, и никто не смел его трогать. В другое время он спускался и поднимался вверх или вниз по реке, поток которой протекал через край Змеиного дома через двери, сделанные для этой цели, по своему усмотрению, но всегда возвращался для кормления. Но время от времени он питался человеческими жертвами. Хардинг вздрогнул и притянул Хайди ближе к себе, нетерпеливо расспрашивая ее.
Да, дети Змея были жертвами. Если бы это было не так, Рабы Змея исчезли бы с лица земли. Когда у Детей Змея появлялся ребенок, его забирали у них, и женщина, выбранная из всех рабов Змея, заботливо воспитывала его. Затем, когда было видно, что он будет жить, наступало время жертвоприношения, и оба родителя, вместо быка, приносились в жертву Змею. А когда ребенок достигал брачного возраста, люди пустыни отправлялись на своих сильных и быстрых верблюдах, чтобы найти для него пару, ибо оба они должны были быть белыми. Так что род Детей Змея никогда не угасал, и Великий Белый Змей никогда не испытывал недостатка в человеческих жертвах.
Но если бы не родился ребенок? Нет, Хайди не знала, что тогда. Этого никогда не случалось. Наверное, Детей Змея принесли бы в жертву точно так же, и Людей Пустыни послали бы и за мужчиной, и за женщиной. Она не знала, да и зачем накликать беду? Всегда был ребенок.
В последующие дни, когда он был счастлив c Хайди, мысли Хардинга все время были заняты планами побега. Он не мог принять ужасную судьбу, которая нависла над ними, со свойственным Хайди фатализмом, как неизбежную, и это постоянно подстегивало его смекалку, но безуспешно. Он узнал, что жрецы, собравшиеся в Зале Змеи в день его прибытия, были также вождями деревень, разбросанных по всему лесу, и, судя по их количеству, он мог легко понять, что для него и Хайди пересечь его незамеченными было невозможно. О побеге по суше не могло быть и речи.
Но река была у самых дверей. Если только они смогут сплавиться по ней незамеченными, она должна была вывести их к морю, и какова бы ни была их судьба, она должна быть менее ужасной, чем та, что их ожидает. У него было достаточно времени и материалов, чтобы построить плот, ибо никто не осмеливался прийти в храм, если не подавали знак, чтобы принесли еду, кроме как в дни поклонения.
Но рыбаки на реке, женщины и дети, постоянно находящиеся на ее берегу, делали такую затею невозможной днем, а незаметное наблюдение показало Хардингу, что, какими бы свободными они ни казались, ночью за каждым выходом из храма велось пристальное наблюдение. Он почти потерял надежду.