Войдя в кафе, она взяла две чашки кофе и присоединилась к Джонатану.
– Капучино без сахара! – объявила она. – Осторожно, он горячий!
Джонатан был изумлен.
– Чтобы узнать привычки другого человека, достаточно внимательно приглядеться.
Она поднесла чашку к губам.
– Красивое сегодня небо! В хорошую погоду город выглядит совсем иначе.
– Мой отец говорил: если женщина говорит о погоде, значит, хочет избежать других тем, – ответил Джонатан.
– А что говорила ваша мать?
– Что если это и так, упрекать ее – последнее дело.
– Она была права!
Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом Клара разулыбалась.
– Вы, конечно, женаты!
В этот момент в кафе появился Питер. Поздоровавшись с Кларой, он обратился к Джонатану:
– Нам нужно поговорить.
Клара взяла сумочку, посмотрела на Джонатана и сказала, что ей пора открыть галерею и она их оставляет.
– Надеюсь, я не помешал? – спросил Питер, беря чашку Клары.
Джонатан ответил вопросом на вопрос:
– Ты чем-то встревожен?
– Я то и дело убеждаюсь в правоте поговорки: «Заставь дурака молиться – он и лоб расшибет!» Мои английские партнеры передумали: мол, Рацкин написал большую часть картин в Англии, значит, и торги следует проводить в Лондоне.
– Владимир был русский, не англичанин!
– Об этом я им напомнил.
– И что ты намерен делать?
– Хочешь сказать, что я уже сделал? Заявил, что аукцион должен пройти там, где живет крупнейший эксперт по Рацкину.
– Вот как? И кто он?
– Ты, болван! Ты – крупнейший эксперт!
– Мне нравится, когда ты так говоришь.
– Беда в том, что совет готов оплачивать твое пребывание в Лондоне столько времени, сколько ты сам сочтешь нужным.
– Как мило с их стороны.
– Ты белены объелся? Знаешь ведь, что это невозможно!
– Почему?
– Да потому, что через три недели ты женишься – в Бостоне, между прочим, а через два дня после вашей свадьбы состоится мой аукцион! Эта галеристка вскружила тебе голову, старик! Я очень за тебя беспокоюсь.
– Они приняли во внимание это обстоятельство.
– Эти люди – завзятые консерваторы, их раздражает мой напор. Они предпочитают дождаться открытия нового сезона.
– Ты не думаешь, что так будет лучше? Дополнительное время и нам не повредит.
– Я думаю, что ты уже двадцать лет таскаешь меня по своим лекциям, что картины Рацкина должны быть выставлены на продажу по первому классу, а на июньских аукционах собираются крупнейшие коллекционеры.
– А я думаю, что именно картины Владимира превратят твою дешевую распродажу в событие. Ты боишься злоязычных критиков, и я, твой лучший друг, сделаю все, чтобы помочь тебе.
Питер смерил его взглядом:
– Апломба тебе не занимать!
– Довольно шуток, Питер. Если мне улыбнется удача и последняя картина сегодня появится, на экспертизу уйдет много времени, а на мне висят четыре заключения.
– Если удача нам улыбнется, мы проведем аукцион десятилетия. На сем я тебя оставляю. Постарайся, чтобы в понедельник мы подписали контракт с очаровательной молодой женщиной из галереи напротив. Если этот аукцион уплывет у меня из рук, моей карьере конец. Я надеюсь только на тебя.
– Сделаю все, что смогу.
– Не переусердствуй, я все-таки твой шафер, не забыл?
– Иногда ты бываешь ужасно вульгарен.
– Грешен. Но мне нравится, когда ты мне об этом говоришь!
Питер хлопнул друга по плечу и покинул кафе. Джонатан дождался, пока он сядет в такси, и вышел на тротуар.
Он видел, как Клара поправляет освещение доставленной накануне картины. Закончив, она спустилась со стремянки и впустила его. Он молча взглянул на часы: до приезда фургона оставалось совсем немного времени, и он едва справлялся с нетерпением. Все утро он провел рядом с четырьмя картинами, каждые пятнадцать минут выглядывая на улицу. Сидевшая за письменным столом Клара следила за ним краем глаза.
– Похоже, погода портится, – сообщил он, подойдя в очередной раз к витрине.
– На мужчин это тоже распространяется? – спросила Клара.
– Что – это?
– Правило насчет разговоров о погоде!
– Полагаю, да… – смутился Джонатан.
– Вы заметили, как пусто на улицах? У всей Англии выходной. Никто не работает… кроме нас. Сегодня пятница, так что уик-энд вышел длинный. Лондонцы обожают ездить за город. Я тоже еду сегодня в свой загородный дом.
Джонатан посмотрел на Клару и вернулся к работе, с трудом сдерживая ярость. В полдень он встал, сказал Кларе, что пойдет выпить кофе, и направился к двери. Она схватила со стула плащ, догнала его на тротуаре и взяла под руку.
– Не будьте так нетерпеливы. И не дуйтесь. У меня идея: я изменю планы и проведу вечер в Лондоне. В темноте о погоде не поговоришь, к тому же я знаю прогноз: в субботу дождь, в воскресенье солнце – или наоборот, здесь никогда не угадаешь.
Они выпили кофе, вернулись в галерею, и Клара оставила Джонатана одного.
Работа продвигалась медленно. Около пяти позвонил Питер.
– Ну и?.. – нетерпеливо спросил он.
– Ну и ничего, – хмуро буркнул Джонатан.
– Как – ничего?
– А вот так. Ничего нового.
– Черт!
– Не могу не согласиться.
– Значит, все пропало… – Питер впал в уныние.
– Не обязательно. От хороших новостей никто не застрахован.
– Это интуиция или надежда? – спросил Питер.
– И то и другое, – застенчиво признался Джонатан.
– Так я и думал! Жду твоего звонка! – Питер повесил трубку.
Под вечер невозмутимый Фрэнк приехал запереть галерею. Клара задерживалась, но ее молодой сотрудник записал для Джонатана адрес, сказав, что она приедет прямо туда.
Он вернулся в гостиницу, поднялся в номер и проверил факс: ответа от Анны не было. Он переоделся и набрал бостонский номер, но услышал собственный голос на автоответчике. Джонатан вздохнул и положил трубку, не оставив сообщения.
Клара назначила ему встречу в модном маленьком баре в квартале Ноттинг-Хилл. Очарование заведению придавали мягкое освещение и музыка. Джонатан ждал Клару у стойки. Он в десятый раз передвинул блюдце с миндалем, когда она появилась в дверях. Он вскочил. Она сняла легкий плащик, оставшись в облегающем черном платье, и нашла глазами Джонатана.
– Извините за опоздание. Я неправильно припарковалась, и меня наградили тормозным зажимом, а такси было не поймать.
Джонатан заметил, что окружающие провожают Клару взглядами. Он смотрел, как она изучает винную карту, выбирая коктейль. Ее скулы и рот выделялись в свете горевшей на стойке свечи. Дождавшись ухода официанта, Джонатан рискнул придвинуться поближе.
Они заговорили одновременно.
– Вы первый, – рассмеялась Клара.
– Вам очень идет это платье.
– Я выбирала из шести и едва не передумала в такси.
– А я перебрал четыре галстука…
– Но на вас водолазка!
– Эффект Буридана!
– Я рада, что мы решили поужинать, – сообщила завладевшая блюдцем Клара.
– Я тоже, – отозвался Джонатан.
Клара решила посоветоваться с барменом, и он порекомендовал отличное сансерское вино, но не убедил ее.
Джонатана осенило:
– Моя жена предпочитает красное.
Глаза Клары округлились, но она тут же подхватила игру и отдала меню Джонатану, заявив, что доверяет выбор мужу: он точно знает, чего она хочет. Джонатан заказал два бокала красного бордо, и бармен обслужил их и отошел к другим посетителям.
– Вы молодеете, когда расслабляетесь. Вам идет шутить.
– Знай вы меня в юности, не говорили бы так.
– Каким вы были?
– Я полгода готовился, прежде чем пошутить с девушкой.
– А теперь?
– Теперь получается получше, с возрастом я обрел уверенность в себе, и мне хватает трех месяцев! Но разговоры о погоде даются мне легче.
– Если это вас утешит, признаюсь, что мне с вами очень легко! – Клара покраснела.
В зале было ужасно накурено, Клара захотела подышать, и они вышли на улицу. Джонатан остановил такси и велел везти их к Темзе. Они шли по длинному тротуару вдоль плавно катящей свои воды реки. В воде отражалась луна, ласковый ветерок играл в ветвях платанов. Джонатан спросил Клару о ее детстве. По каким-то неведомым причинам, которые никто не потрудился ей объяснить, Клару в четыре года забрала к себе бабушка, а с восьми лет она воспитывалась в английском пансионе. Она ни в чем не нуждалась, богатая бабушка навещала ее каждый год в день рождения. Клара навсегда запомнила тот единственный раз, когда бабка в честь шестнадцатилетия забрала ее из школы.
– Говорят, что ребенок ничего не помнит о первых трех годах жизни, но у меня перед глазами стоит образ отца. Во всяком случае, я думаю, что это был он. Помахал мне рукой с другого конца нашей улицы, сел в машину и уехал.
– Возможно, вам это приснилось? – предположил Джонатан.
– Возможно. Но я так и не узнала, куда он отправился.
– Вы его больше не видели?
– Никогда. Хотя не переставала надеяться. Рождество было странным временем. Почти все девочки разъезжались по домам, а я до тринадцати лет молилась доброму Богу, чтобы меня навестили родители.
– А потом?
– Потом я начала просить Господа, чтобы меня не забрали из пансиона, который в конце концов стал моим домом. Знаю, это нелегко понять. В детстве я страдала оттого, что нигде подолгу не задерживалась. Мы с родителями никогда не ночевали больше месяца под одной и той же крышей.
– Но почему вы кочевали?
– Понятия не имею, бабушка так и не захотела ничего мне объяснять, а больше спросить было некого.
– Как вы отпраздновали шестнадцатилетие?
– Моя благодетельница – так я называла бабку – приехала в пансион в роскошном автомобиле. Это ужасно глупо, но знали бы вы, как я заважничала перед девочками! И не потому, что это был немыслимо роскошный «бентли», а потому, что она сама сидела за рулем! Мы проехали через весь Лондон и ни разу не остановились, несмотря на мои мольбы и я пожирала глазами мелькавшие в окне фасады старинных церквей, витрины пабов, пешеходов на улицах и особенно берега Темзы…