Они брели по пустым тротуарам, и Джонатан признался, что без ее помощи не уложится в срок. Он убежден в подлинности картины, но потребуются другие исследования, чтобы сделать неоспоримое заключение.
Клара остановилась под фонарем и повернулась к нему. Она хотела найти нужные слова, но в это бесценное мгновение молчание было лучшим решением. Девушка вздохнула и зашагала дальше. Джонатан тоже промолчал. Еще несколько шагов – и они расстанутся у входа в его гостиницу. Джонатан предпочел бы продолжить прогулку, сделать ее бесконечной. Они изо всех сил старались не прикасаться друг к другу, но мизинец Клары все-таки задел мизинец Джонатана, их руки сплелись воедино – и головокружение повторилось.
Роскошные хрустальные светильники на тысячу свечей освещали просторный аукционный зал, где не было ни одного свободного места. Мужчины в цилиндрах и фраках стояли между рядами, некоторые были с дамами в пышных туалетах. Стоявший за кафедрой аукционист ударил молотком, возвестив о продаже старинной вазы. За кулисами, где стояли и Джонатан с Кларой, суетились мужчины в серых халатах. Они забрали вазу с обитого красным бархатом поддона, заменив ее бронзовой статуэткой.
Джонатан и Клара переглянулись. Оба впервые осознали присутствие другого в своих необъяснимых приступах. Они не могли вымолвить ни слова, но не испытывали физических страданий, сопровождавших прежние приступы. Казалось, что сплетенные пальцы сделали их существами без возраста. Джонатан шагнул к Кларе, она прильнула к нему, и он узнал аромат ее кожи. От удара молотка аукциониста оба вздрогнули, и в зале установилась странная тишина. Ваза была продана, и рабочий в сером халате поставил на козлы картину, которую оба немедленно узнали. Пристав объявил, что на торги выставляется одно из лучших произведений большого русского мастера, картина из личной коллекции сэра Эдварда Ленгтона, знаменитого лондонского галериста. В этот момент из зала на сцену поднялся клерк и передал приставу конверт. Тот вскрыл его, прочел письмо и передал аукционисту. Тот ознакомился с содержанием, и его лицо приняло непроницаемое выражение. Он подозвал к себе молодого сотрудника и спросил его на ухо:
– Он передал это собственноручно?
Клерк кивнул. Аукционист распорядился унести картину, так как выяснилось, что это подделка и и указал на сидевшего в последнем ряду мужчину. Все повернулись к вскочившему со стула сэру Эдварду. Кто-то крикнул: «Скандал!», «Мошенничество!» «Кто заплатит кредиторам?!»
Статный мужчина проложил себе путь через толпу к дверям и побежал вниз по ступенькам, преследуемый торговцами. Он выбежал на улицу. Аукционный зал быстро опустел.
«Быстрей, быстрей же!» – прошептал голос в ухо Джонатану. Какая-то пара прямо у него на глазах уносила спрятанное под покрывалом последнее полотно Владимира Рацкина. Она скрылась за кулисами минувшей эпохи, и сознание Джонатана и Клары прояснилось.
Они ошеломленно переглянулись. Фонари на безлюдной улице больше не мигали. Оба медленно подняли головы. На фасаде дома, перед которым соединились их руки, висела доска из белого мрамора с выгравированной надписью: «В XIX веке здесь находился аукционный зал графства Мэйфер».
7
Телефон зазвонил, когда Питер был в дверях своего кабинета. Он вернулся, нажал на кнопку громкой связи и выяснил, что с ним хочет поговорить мистер Гарднер.
– У тебя, наверное, поздний вечер. Я собирался уходить… – Питер поставил портфель на пол.
Джонатан проинформировал его о своих успехах: он изучил грунтовку, но не может разгадать смысл спрятанных под слоем краски пометок. Заглавные буквы не поддаются расшифровке, так что ему необходима помощь друга. Нужные исследования можно провести в очень немногих лабораториях. Питер сразу подумал об одной парижской знакомой.
В конце разговора Питер сообщил о сделанном в архивах открытии. В газетной статье, датированной июнем 1867 года, был опубликован отчет о случившемся на аукционе скандале, хотя подробностей журналист не привел.
– Хроникер хотел подмочить репутацию твоего галериста, – сказал Питер.
– У меня есть веские основания предполагать, что в тот день картину украли или очень ловко сняли с торгов, – ответил Джонатан.
– Кто, сэр Эдвард? – спросил Питер.
– Нет, завернутую в тряпку картину уносил не он.
– О чем ты?
– Сложно объяснить, как-нибудь в другой раз…
– Это было не в его интересах, – согласился Питер. – Продажа картины увеличила бы ценность его коллекции, поверь слову аукциониста!
– Думаю, от его состояния к тому моменту ничего не осталось, – подытожил Джонатан.
– Какими источниками ты пользуешься? – спросил заинтригованный Питер.
– Длинная история, старина, не думаю, что ты захочешь ее слушать. Сэр Эдвард, скорее всего, не был безупречным джентльменом, каковым мы с тобой его считали. Ты что-нибудь раскопал о его бегстве в Америку?
– Очень мало. Но уезжал он поспешно, в этом ты прав. Не знаю, что произошло, но в той же статье я прочел, что в вечер аукциона его лондонский дом разграбили. Полиция разогнала толпу, опасаясь поджога. Больше сэр Эдвард туда не возвращался.
Накануне Питер побывал в архивах старой гавани и изучил списки пассажиров, покидавших Англию. Шедший из Манчестера бриг бросал якорь в Лондоне перед отплытием в Атлантику. Дата стоянки совпадает с временем отплытия сэра Эдварда.
– На нашу беду, – продолжил Питер, – никакого Ленгтона на борту не оказалось, я трижды проверил. Зато наткнулся на одну странность. С корабля сошла семья, записавшаяся в реестре эмиграционной службы под фамилией Уолтон.
– Что тут странного? – спросил Джонатан, водя ручкой по листку бумаги.
– Ничего! Сам ей расскажешь. Любой человек растрогается, обнаружив свои корни или даже корни дальних родственников. Уолтон ведь, кажется, девичья фамилия твоей будущей супруги Анны?
Джонатан сломал карандаш. Друзья долго молчали. Питер несколько раз окликнул Джонатана, потом стал нажимать на кнопку – Джонатан упорно молчал. Положив трубку, Питер задумался: откуда Джонатану известно, что картину завернули в тряпку?
Джонатан и Клара покинули Лондон сразу после полудня. На вечер Питер устроил им свидание со своей парижской знакомой. Подлинность картины установлена не была, и страховые компании не могли требовать особых условий ее транспортировки. Клара завернула картину в ткань и сунула в кожаный футляр.
Такси доставило их в аэропорт Сити. Поднимаясь на эскалаторе на второй этаж, Джонатан любовался стройным силуэтом Клары. В ожидании вылета они сели в кафе над взлетной полосой и смотрели в окно на небольшие коммерческие самолеты, то и дело взмывавшие в воздух. Джонатан пошел в бар за соком для Клары. Стоя в очереди, он подумал о Питере, потом о Владимире и о том, что́ заставляет его участвовать в этой безумной гонке. Вернувшись за столик, он взглянул на Клару.
– Я задаю себе два вопроса, – начал он. – Вы совершенно не обязаны на них отвечать.
– Начните с первого! – предложила она, поднося стакан к губам.
– Как к вам попали эти картины?
– Они висели на стенах дома, когда его купила моя бабушка. Но «Молодую женщину в красном платье» нашла я.
И Клара поведала ему об обстоятельствах этого открытия. Несколько лет назад она решила отремонтировать чердак и крышу. Дом был включен в реестр архитектурных памятников, так что разрешения от властей на начало работ пришлось ждать долго. Получив отказ, Клара не слишком расстроилась, но скрип паркета по ночам не давал ей покоя. Местный плотник Уоллес, ее большой друг, согласился тайком разобрать стропила, заменить отслужившие свое балки, а остальные вернуть на место. Когда пыль возьмет свое, ни один инспектор ничего не обнаружит. Однажды плотник пришел за ней и сказал, что хочет кое-что ей показать. Клара полезла на чердак. Уоллес нашел между балками старый деревянный сундук длиной и шириной в метр. Они вместе вытащили его из тайника и водрузили на козлы. А потом извлекли из серого одеяла «Молодую женщину в красном платье». Клара сразу поняла, кто ее автор.
Объявили их рейс, и Клара прервала рассказ. Рядом обнималась пара. Женщина улетала одна. Проводив ее за арку, мужчина помахал рукой. Женщина исчезла в круглом «рукаве», а мужчина какое-то время все еще махал в никуда. Джонатан проводил его взглядом и догнал Клару, направлявшуюся к выходу номер 5.
«Сити-Джет» компании «Эр Франс» долетел до Парижа за 45 минут. Документы галереи позволили им без затруднений миновать французскую таможню. Джонатан забронировал два номера в гостинице в конце авеню Бюжо. Они оставили вещи, заперли картину в гостиничном сейфе и стали ждать вечера. Сильви Леруа, опытная исследовательница из Научно-реставрационного центра музеев Франции, встретилась с ними в баре гостиницы. Они заняли столик под скрипучей деревянной лестницей на галерею второго этажа. Сильви Леруа внимательно выслушала Джонатана и Клару, потом они перешли в небольшой салон между их номерами. Клара расстегнула молнию на футляре, развернула картину и установила ее на подоконнике.
– Она великолепна! – пробормотала молодая исследовательница на безупречном английском.
Она долго изучала картину, потом села в кресло, и вид у нее был совсем не радостный.
– Увы, ничем не могу вам помочь. Вчера я уже объяснила это Питеру по телефону. Лаборатории Лувра занимаются только картинами, представляющими интерес для национальных музеев. Частных заказов мы не выполняем. Без срочного запроса хранителя я не имею права использовать наше оборудование.
– Понимаю, – кивнул Джонатан.
– А я нет! – бросила Клара. – Мы прилетели из Лондона, у нас всего две недели на то, чтобы доказать подлинность картины, вы располагаете всем необходимым…
– Мы никак не связаны с художественным рынком, мадемуазель, – попыталась объяснить Сильви Леруа.
– Речь об искусстве, а не о рынке! – возразила Клара. – Мы хотим атрибутировать главное творение художника, и нас мало волнует, побьет она рекорд на торгах или нет!