ПОДТВЕРЖДЕНА ПОДЛИННОСТЬ ПОСЛЕДНЕЙ КАРТИНЫ
ВЕЛИКОГО РУССКОГО ХУДОЖНИКА
Найдено главное полотно художника Владимира Рацкина, исчезнувшее больше ста сорока лет назад. Картина официально атрибутирована известным экспертом Джонатаном Гарднером и станет украшением престижных торгов, устраиваемых домом «Кристи» в Бостоне 21 июня. Аукцион проведет Питер Гвел.
Три крупнейших международных издания по искусству перепечатали статью примерно того же содержания из итальянской «Коррьере делла сера». Шесть европейских и два американских телевизионных канала приняли решение послать на аукцион съемочные группы.
Джонатан прилетел в Бостон и сразу включил мобильный телефон: «почта» была забита до отказа. Он взял такси, приехал в старую гавань, сел на террасе кафе, где они так часто бывали с Питером, и позвонил ему.
– Ты хорошо подумал? Это не безрассудный порыв? – спросил его лучший друг.
Джонатан прижал телефон к уху:
– Если бы ты знал, что со мной случилось, Питер!
– Не требуй от меня невозможного. Вникнуть в твои чувства – еще куда ни шло, но понять бредовую историю, которой ты изволил со мной поделиться, – нет уж, уволь! Даже слушать не желаю. Доставь мне удовольствие – никому об этом не рассказывай, особенно Анне. Не хочу, чтобы за три недели до аукциона тебя объявили умалишенным и заперли сам знаешь куда!
– Мне дела нет до аукциона, Питер!
– Ну я же говорю – ты не в себе! Сделай томографию, вдруг у тебя аневризма лопнула? С мозгами шутки плохи!
– Прекрати! – взвился Джонатан.
Они помолчали, потом Питер извинился:
– Мне очень жаль…
– Не так, как мне! До свадьбы осталось две недели. Понятия не имею, что сказать Анне.
– Но поговорить с ней тебе все равно придется. Ты же не женишься только потому, что приглашения уже разосланы! Если ты так сильно влюблен в англичанку, как говоришь, действуй! Тебе кажется, что ты попал в капкан, но знал бы ты, как я тебе завидую! Как хотел бы вот так влюбиться! Это дар свыше, не пренебрегай им. Я покончу с делами в Нью-Йорке и вернусь завтра, чтобы быть рядом с тобой. Встретимся в кафе, в полдень.
Джонатан шел по набережной. От тоски по Кларе хотелось выть. Через несколько минут он поедет домой и все расскажет Анне.
В доме нигде не было света. Он позвал Анну, но она не ответила, и Джонатан поднялся в мастерскую. На столе лежали фотографии: они с Кларой лицом к лицу перед зданием аэропорта. Джонатан обхватил голову руками и упал в кресло.
9
Она вернулась рано утром. Джонатан уснул на диванчике в гостиной на первом этаже. Она прошла на кухню, даже не поздоровавшись, налила в кофеварку воды, засыпала кофе и нажала на кнопку. Потом поставила на стол две чашки, достала из холодильника пакет с хлебом, сняла с полки над раковиной две тарелки и положила на стеклянную масленку нож. Все это она проделала в полном молчании и обратилась к Джонатану, лишь снова открыв холодильник:
– Ты всегда ешь на завтрак клубничный конфитюр?
Джонатан сделал шаг к Анне, но она остановила его, угрожающе взмахнув ножом для масла. Он взглянул на лезвие, и тогда она швырнула нож ему в лицо.
– Прекрати, Анна. Нам нужно поговорить.
– Нет! – крикнула она. – Говорить не о чем!
– По-твоему, было бы лучше, если бы мы осознали свою ошибку через полгода или через год?
– Замолчи, Джонатан, замолчи!
– Анна, мы много месяцев ломаем комедию со свадьбой – я старался, как мог, мне хотелось, чтобы мы любили друг друга, искренне хотелось! Но сердце не обманешь.
– Зато можно обмануть женщину, на которой собираешься жениться, да?
– Я приехал, чтобы сказать тебе правду.
– На каком этапе «правды» ты на это решился, Джонатан?
– Вчера, когда до конца ее осознал. Я каждый вечер звонил тебе из Лондона, Анна.
Анна схватила сумку, открыла ее, достала еще один конверт с фотографиями и начала швырять их по одной Джонатану в лицо.
– Вот ты на террасе кафе во Флоренции, вот в такси на площади Согласия, вот в этом ужасном английском замке, вот в ресторане в Лондоне… Все это – за один день? За позавчера?
Джонатан посмотрел на упавшую к его ногам фотографию Клары, и у него еще сильнее защемило сердце.
– Давно ты за мной следишь?
– С того дня, как получила факс, в котором ты назвал меня Кларой! Полагаю, именно так ее и зовут?
Джонатан не ответил, и Анна перешла на визг:
– Ее зовут Кларой? Говори, я хочу слышать, как ты произносишь имя той, что сломала мне жизнь! Или у тебя кишка тонка?
– Не Клара разрушила наш союз, Анна, мы сделали это сами, без посторонней помощи. Мы пытались совместить наши жизни, но перестали желать друг друга.
– Мы устали от приготовлений к свадьбе, Джонатан. Мы же не животные!
– Ты меня больше не любишь, Анна.
– Можно подумать, что ты сходишь с ума от любви ко мне!
– Я оставлю тебе дом и уйду…
Она испепелила его взглядом:
– Ничего ты мне не оставишь, потому что никуда не уйдешь и не выскочишь из нашей жизни, Джонатан. Свадьба состоится. В субботу, 19 июня, ровно в полдень, хочешь ты того или нет, я стану твоей законной женой и останусь ею, пока смерть не разлучит нас.
– Ты не можешь заставить меня жениться на тебе, Анна, как бы тебе этого ни хотелось.
– Могу, Джонатан, поверь, могу!
Анна неожиданно успокоилась, ее взгляд изменился, судорожно прижатые к груди руки бессильно упали, гримаса ярости на лице исчезла. Она развернула газету с фотографией Джонатана и Питера на первой полосе.
– Как трогательно, Джонатан! Ответь на один вопрос… Когда пресса узнает, что эксперт, подтвердивший подлинность картины, которая побьет рекорд стоимости на торгах последнего десятилетия, является любовником женщины, выставившей ее на продажу, кто первым сядет в тюрьму за мошенничество – Клара или ты? Ответь, Джонатан?
Он смотрел на Анну, застыв от ужаса и отвращения. Ему казалось, что у его ног разверзлась бездна.
Она взяла газету и начала читать, исходя ядом:
– «Эта картина с неведомым прошлым, обнаруженная известной галеристкой, была атрибутирована экспертом Джонатаном Гарднером. Знаменитая компания «Кристи» и аукционист Питер Гвел выставляют ее на продажу…» Твой дружок вылетит из профессии и получит два года тюрьмы условно за пособничество. Ты тоже всего лишишься, но с моей помощью отделаешься пятью годами. Мои адвокаты постараются убедить присяжных, что главный организатор аферы – твоя любовница.
Джонатан повернулся и пошел к двери.
– Постой, – с нервным смешком сказала Анна, – выслушай еще несколько строк, они посвящены тебе… «Благодаря заключению Джонатана Гарднера картина, предварительно оцениваемая в два миллиона долларов, может быть продана в два-три раза дороже».
Анна догнала его в холле, схватила за рукав и заставила обернуться:
– Мошенничество ценой в шесть миллионов долларов приведет ее за решетку лет на десять. И что самое печальное – сидеть вы будете в разных тюрьмах!
Джонатана затошнило. Он выбежал из дома, согнулся пополам над водосточным желобом, и его вырвало.
Анна похлопала его по спине:
– Давай, дружок, изблюй ее из своего нутра. Когда соберешься с силами, чтобы позвонить и сообщить ей, что вы больше не увидитесь, что это была смешная интрижка, что ты ее не любишь, позови – я хочу это слышать.
Анна вернулась в дом. Пожилой господин, гулявший неподалеку с собакой, помог Джонатану сесть на тротуар и прислониться спиной к колесу машины.
Лабрадору не понравилось состояние сидевшего на земле мужчины. Он ткнулся мордой ему в руку и облизал ладонь. Хозяин велел Джонатану дышать глубже.
– Небольшой приступ спазмофилии, – успокоил Джонатана мистер Скардин.
Вернувшись с прогулки, он поведал о случившемся жене, и она высказалась в том смысле, что, мол, врач и на пенсии не перестает быть врачом.
Питер уже полчаса ждал Джонатана на террасе кафе, где они обычно встречались, но от его раздражения не осталось и следа, как только он увидел выражение лица друга.
– Что происходит? – с испугом спросил он, вскочив со стула.
– Что с нами происходит? – простонал Джонатан.
Целый час он рассказывал Питеру, как вся его жизнь расшаталась за считаные дни.
– Я знаю, что ты скажешь Анне! – не выдержал Питер. – Ты ее пошлешь!
Питер так разъярился, что разговоры за соседними столиками смолкли: люди с интересом прислушивались.
– Что, пиво прокисло? – рявкнул он, и пристыженное семейство отвело взгляды.
– Не будь вульгарным, Питер. Этим делу не поможешь.
– Я не допущу, чтобы ты пожертвовал счастьем ради этой картины, пусть бы даже она тянула на десять миллионов!
– Под ударом не только моя жизнь. Вы с Кларой тоже в опасности.
– Ну так отрекись! Скажи, что у тебя возникли сомнения в подлинности картины, и дело с концом!
Джонатан бросил на стол «Уолл-стрит джорнел», «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоб» и «Вашингтон пост» – информацию опубликовали все газеты.
– А еще сегодня выйдут еженедельники и ежемесячные издания. Давать задний ход поздно. Я подписал свидетельство и вручил его твоим лондонским партнерам. Когда Анна передаст фотографии журналистам, скандал неминуем. «Кристи» вчинит иск, адвокаты Анны станут им подпевать. Даже если мы избежим тюрьмы – в чем я сильно сомневаюсь! – на твоей профессиональной карьере будет поставлен крест, на моей, впрочем, тоже. Клару ждет разорение. В ее галерею никто больше носа не покажет.
– Но ведь мы ни в чем не виноваты!
– Конечно, но знаем об этом только мы.
– Я считал тебя большим оптимистом… – Питер в отчаянии заломил руки.
– Сегодня вечером я позвоню Кларе, – вздохнул Джонатан.
– Чтобы сказать, что больше ее не любишь?
– Да, чтобы сказать, что больше ее не люблю – потому что этого требует моя любовь к ней. Предпочитаю позаботиться о ее счастье, а не тащить ее за собой в яму. Это и есть любовь, не так ли?