Тишина сорвалась первой. Это был не гром… Не крик… Не взрыв… А именно тишина, пронзительная, как клинок, который провели по самой душе. На мгновение исчезли все звуки. Падение камней… Треск скал… Даже собственное дыхание Андрея. Всё погрузилось в мёртвую пустоту… А потом пространство вспыхнуло.
Между ним и существом, там, где была тонкая грань их давлений, вдруг прорезалась ослепительная линия – не свет и не пламя, а сияющая трещина, словно в воздухе раскололась невидимая оболочка мира. Внутри трещины что-то кипело – мириады искр, похожих то на звёзды, то на глаза, и каждая смотрела прямо в душу.
Искра превратилась в молнию. Но это была не небесная вспышка – она не падала сверху и не бежала по земле. Она била в обе стороны одновременно, разрывая пространство, соединяя их, как если бы два мира внезапно решили обменяться ударами.
Импульс прошёл сквозь ущелье, несясь с такой скоростью, что камни даже не успели сдвинуться – сначала они просто треснули, а через долю мгновения взорвались в пыль. Гребни гор обуглились по линии удара, будто их облизало пламя иной реальности. Воздух наполнился резким запахом озона и чего-то более древнего, почти металлического, от которого хотелось зажать уши и выколоть глаза, лишь бы не слышать и не видеть его.
Всё вокруг содрогнулось. Облака в небе на секунду приняли форму расходящихся кругов, как в воде от брошенного камня. На этом фоне фигура существа впервые прорисовалась чётче – изломанный силуэт, в котором чернота и бледный свет сплетались в одно, и который, даже стоя неподвижно, казался движущимся.
Андрей держался, вбивая свою силу в землю под ногами, чтобы не сместиться. Сущность кости Падшего Бога внутри него откликнулась резким толчком, и на миг ему показалось, что он слышит – не ушами, а чем-то глубже – глухой зов, совпадающий с пульсом этого искажения. Это был только первый удар. Настоящее ещё не началось.
Мир вокруг начал расползаться, как старый свиток, намокший под дождём. Не сразу… Не взрывом… А тихо, почти незаметно, но оттого куда страшнее. Андрей успел уловить момент, когда трещина между ним и существом перестала быть лишь линией в пространстве. Она начала дышать.
Сначала исказился звук. Крики ветра в ущелье замедлились, растянулись в густой, вязкий вой, словно их тянули через смолу. Каждый гул обрушивающихся камней длился вечность, а эхо не успевало затихнуть, прежде чем появлялось новое.
А потом – цвета. Зелень мха на скалах вспыхнула так ярко, что казалось, её можно сорвать и держать в руках, но через миг оттенок ушёл в тусклую серость, как будто вся жизнь из него вытекла. Линия горизонта то приближалась, то уходила вдаль, будто мир пытался сам себя отредактировать.
В воздухе повисла тонкая пелена, и Андрей понял – это не туман. Это нечто, что отсекает и заменяет куски реальности. Край ущелья, который он видел мгновение назад, вдруг оказался под странным углом, как если бы пространство согнули. И за этим искривлённым краем – мелькнуло чужое.
Не пейзаж, не тьма, а обрывок иного мира. Высокий силуэт камней, сложенных в неправильные, режущие глаз формы, тени, которые двигались вразрез с источником света, и в их центре – что-то бесформенное, но смотрящее. Оно не имело глаз, но само ощущение взгляда было настолько осязаемым, что Андрей инстинктивно напрягся, чувствуя, как шевелится вдруг “ожившая” сущность кости Падшего Бога в его теле.
Секунды начали дробиться. В один миг он видел падающий камень, который замер в воздухе, окружённый крошечной орбитой из пыли… В следующий – тот же камень уже внизу… Расколовшийся… А промежуток между этими состояниями просто исчез. Андрей понял, что время перестало быть непрерывным, и чужой мир подсовывает ему свою логику.
На миг у него мелькнуло чувство, что всё вокруг уже не его. Ущелье стало похожим на декорацию, которую кто-то начал заменять фрагмент за фрагментом. А где-то в этой замене, за полупрозрачным разломом, существо двигалось… Или, возможно, оно двигало сам мир, приближая его к себе.
Первое, что ударило в Андрея, был запах. Он ворвался не как привычный порыв ветра, а как спрессованная волна, будто кто-то резко распахнул дверь в затхлое, запечатанное тысячелетиями святилище. Запах был густым и многослойным. Влажный камень, в котором застыла память о древних приливах… Металл, переживший бесчисленные века под чужим солнцем… И тонкий, едва уловимый привкус пепла, который не сгорал, а продолжал жить в самой пыли… Этот аромат был не из мира живых – он был слишком тяжёл, словно нёс на себе вес чужого времени…
Потом пришло прикосновение. Оно не было ни холодным, ни горячим – скорее, как если бы к нему дотронулась мысль, не принадлежащая человеку. Кожа на руках пошла мурашками, но не от страха, а от того, что каждая клетка будто на миг получила отдельное сознание. Андрей почувствовал, как по телу пробежала дрожь, не связанная с мышцами – будто сама ткань его существования откликнулась на что-то в разломе.
И с этим прикосновением пришёл и вкус. Воздух, который он вдохнул, был вязким, с привкусом меди и чего-то минерального, что невозможно было отнести ни к соли, ни к извести. Сам по себе этот вдох был тяжёлым, как глоток воды, насыщенной чужим светом. Лёгкие протестовали, но жадно тянули его внутрь, как будто этот воздух нёс в себе что-то необходимое… Или опасное.
Внутри Андрея снова откликнулась сущность кости Падшего Бога. И в этот раз не просто дрожью. Она напряглась, будто живая, отозвалась глубинным, сухим стуком, который он ощутил в висках. Это было сродни тому, как хищник узнаёт запах родича, но из чужого прайда.
Он понял, что существо по ту сторону разлома носит в себе нечто из того же корня, что и та самая сущность Древней кости. Возможно, это был осколок, фрагмент, или даже более древний прототип. И это “родство” было не благожелательным – скорее, хищным, как между двумя зверями, для которых мир слишком тесен.
И вместе с этим пришло понимание. Именно эта часть существа – может стать ключом. Не метафорическим, а буквальным. Ключом к дверям, которые вели в мир, откуда пришла и его кость. Мир, где сам воздух подчинён другим законам, а каждый вдох уже является шагом на чужую землю.
Андрей почувствовал это не как внезапный удар боли, а как тихое, но безусловное вмешательство в самую глубину его плоти. Мир вокруг всё ещё дрожал от предстоящего столкновения, но внутри него самого уже начался другой, куда более значимый бой.
Сначала – жар. Он поднялся из груди, как раскалённый пар из глубин подземного источника, и тут же разошёлся по венам. Кровь, казалось, стала тяжелее, вязче – каждый её толчок отзывался в теле низким гулом, будто изнутри бились крошечные барабаны. Но это был не просто жар – он нес в себе ритм, чужой и древний, и Андрей понимал, что это не его собственный пульс, это стучит что-то, что пришло вместе с сущности кости Падшего Бога.
И тогда он ощутил их. Три капли крови Бога – обычно скрытые глубоко, почти растворённые в его сущности – начали пробуждаться. Не по отдельности, а будто тянулись друг к другу, медленно собираясь в единый узел. Каждая капля пульсировала собственной силой, но когда они начали сходиться, жар стал обретать форму. Внутри вен будто закрутились спирали, каждый виток которых сжимал и перестраивал его тело.
Связь с Истинным Небесным драконом вспыхнула сама собой – не как воспоминание, а как пробуждённый инстинкт. В глубине сознания Андрей увидел мгновенный, обжигающий образ. Чешуя, сияющая, словно расплавленный небесный металл; взгляд, в котором не существовало времени. В этот момент он понял, что не просто чувствует присутствие дракона – он дышит с ним в такт. Даже его сердце на миг стало работать в ритме, не принадлежащем человеку.
Сущность древней кости Падшего Бога, словно поняв происходящее, начала вплетаться в этот процесс. Она не сопротивлялась, но и не подчинялась полностью – её присутствие было как твёрдый клинок, погружаемый в кипящее золото крови Бога. Каждое соединение, каждый контакт между ними вызывал микровспышку боли, но эта боль была странно чистой, как треск льда в весенних водах.
Мышцы начали плотнеть, будто в них вливалась сама тяжесть чужого мира. Кости отдавали глухим резонансом, напоминая металл, который вот-вот начнёт менять кристаллическую решётку. Лёгкие тянулись к чужому воздуху, насыщенному тем самым вкусом и запахом из разлома, словно тело уже выбрало, чем хочет дышать. Даже зрение менялось – цвета мира начали преломляться по-другому. Там, где раньше была тень, теперь тлело зелёное свечение, а в свете можно было уловить рябь, как на поверхности воды.
Он понимал – это необратимо. Каждый новый вдох закреплял изменения, каждый удар сердца вбивал их глубже в его плоть. Возврата к прежнему телу, прежнему Андрею, уже не существовало. Мир ещё не успел понять, что в нём появляется новая сущность, но он сам уже чувствовал, что сейчас в нём теперь бьются три силы – человек, кость Падшего Бога и кровь Бога. И все они начали сходиться в нечто единое.
Когда трансформация Андрея достигла пика, она перестала быть внутренним процессом – тело парня стало источником чистой, несгибаемой силы, и пространство вокруг начало реагировать на это.
Ущелье словно ожило. Скалы трещали, как будто сама каменная плоть пыталась адаптироваться к новым вибрациям энергии. Камни взлетали в воздух на мгновения, вибрации проходили сквозь землю, вызывая лёгкое подрагивание в каждой щели и расщелине. Пыль поднималась вверх и вращалась, образуя спирали, которые отражали внутренние вихри силы, кипящей в венах Андрея. Лёгкие порывы ветра, казалось, следовали за его дыханием, меняя направление, и резонанс этого потока заставлял листву на деревьях сжиматься и раскрываться в такт биению новой энергии.
Каждое движение парня, шаг или взмах руки, ударяло по самому пространству, создавая волны, которые отбрасывали врагов назад ещё до того, как они успевали среагировать. Атмосфера ущелья наполнялась тяжёлым ароматом чего-то чуждого, почти осязаемого, будто сам воздух впитывал силу сущности древней кости Падшего Бога и крови Бога, и пытался передать её обратно в мир.