– Он умрёт через пару часов. – Ровно сказал Андрей. – Или прямо сейчас ты даёшь ему это. Не бойся. Она свежая. Я сам сварил её пару месяцев назад.
Её руки задрожали так, что пилюля чуть не выпала. В груди сжалось всё – страх за брата, ошеломление от того, что кто-то просто так, без торга, отдаёт ценность, которой нет цены… И – странная, почти болезненная благодарность. Она посмотрела на Андрея – пытаясь понять, кто он, что за человек способен на такое. Губы её дрожали, но голос всё же прорвался:
– Спасибо…
И она осторожно вложила пилюлю в уста брата, понимая, что, возможно, этот момент – перелом всей их судьбы. Казалось, что даже сам воздух в палатке будто стал плотнее, когда пилюля коснулась губ раненого князя.
Андрей же, уже прекрасно зная о том, что каждое мгновение решает исход, внимательно следил за тем, как брат княжны Хун с трудом глотает, и тёплая волна силы прокатывается вниз по его горлу.
Внутри тела пилюля словно распалась на тысячи крошечных сияющих капель, каждая из которых несла в себе концентрированную печать исцеления и огненное зерно, выжигавшее всё чужеродное. И сначала они пронизали его кровоток – лёгкая золотистая дымка, почти невидимая, но ощутимая магически, стала течь по сосудам, поднимаясь к сердцу и спускаясь к ногам. Демоническая энергия, до этого густо стелившаяся в жилах, чёрными жгутами оплетала органы, зашипела и попыталась отступить.
Но алхимическая матрица пилюли не оставляла ей шансов. Внутри каждого капельного искорка пульсировал крошечный круг печатей – они замыкались, захватывали куски демонической скверны, сжимали их и превращали в безвредный пепел, растворявшийся в духовной энергии. И, по мере того как всё больше сосудов очищалось, кожа брата княжны из пепельной и сухой становилась живой, порозовевшей. Его дыхание, рваное и хриплое, постепенно выравнивалось, будто лёгкие впервые за долгое время смогли напиться свежего воздуха.
Княжна Хун, вцепившаяся в руку брата, почувствовала, как его пальцы едва заметно шевельнулись, и горячая слеза скатилась по её щеке. На груди раненого те самые тёмные прожилки, ранее разраставшиеся словно корни, начали бледнеть, втягиваться внутрь, уступая место ровному золотистому свечению. В этот момент даже неопытный взгляд мог понять. Чудо уже произошло, и тот, кто ещё минуту назад был на грани гибели, начал возвращаться к жизни.
Андрей всё также стоял чуть поодаль, не вмешиваясь, но каждый его взгляд был острым, как лезвие скальпеля. Он видел не просто чудо исцеления. Перед ним разворачивалась живая алхимическая картина, где тело брата княжны Хун стало тиглем, а пилюля – идеально выверенным составом, созданным мастером, который понимал не только медицину, но и саму логику духовной энергии. И он уже привычно мысленно разбил весь процесс на фазы, как это делал в своих экспериментах.
Первая фаза – пробуждение ядра энергии пилюли. Сразу после того, как пилюля коснулась тёплой влажной среды организма, её поверхность растворилась не мгновенно, а слоями, точно мастер заложил в неё ступенчатый распад. Первые крошечные капли духовного настоя проникли в желудок, и Андрей почувствовал, как они “звенят” в потоке меридианов – так звучит гармоничная энергия, готовая к работе.
Вторая фаза – проникновение в систему каналов. Он наблюдал, как потоки энергии, окрашенные в мягкий золотисто-янтарный цвет, осторожно вошли в меридианы, не ломая их естественный ритм. Настоящий мастер всегда настраивает лекарство так, чтобы оно не навязывало силу, а пробуждало собственные резервы тела. Здесь было именно так: энергия пилюли подталкивала, а не давила.
Третья фаза – распознавание и нейтрализация скверны. Взгляд Андрея уловил тонкие изменения – словно изнутри тела княжича поднимался слабый дым, едва заметный на уровне восприятия духовной энергии. Это испарялись частички демонического тлена. Они сопротивлялись, и даже сейчас, несмотря на мощь пилюли, в крови ощущался резкий, колючий импульс – последняя оборона скверны. Но печати внутри лекарства были выстроены так, что каждая встреча с заражённым участком завершалась мгновенным “захватом” и обесцвечиванием.
Четвёртая фаза – гармонизация. Андрей особенно отметил этот момент. Пилюля не просто лечила – она перестраивала баланс сил в теле. Как искусный мастер возвращает разбитую вазу к изначальной форме, не оставляя трещин, так и эта алхимическая работа выравнивала ритм сердца, дыхание, движение крови. Даже кожа и волосы раненого начали понемногу возвращать прежний блеск, словно само тело благодарило за освобождение. Андрей не мог не оценить тонкость исполнения всей этой разработки:
“Тот, кто разработал рецепт этой пилюли… Точно понимал алхимию так, как немногие живые. Каждая печать внутри была вплетена в структуру вещества, а не просто наложена на него. Это не просто лекарство – это договор между энергией и телом.”
Он продолжал следить, словно учёный за реакцией в лаборатории, и в какой-то момент поймал себя на мысли, что этот процесс – почти искусство, сродни великой живописи, только красками здесь служили духовная сила и сама жизнь.
Полотно света и тени, льнущее сквозь полог палатки, дрогнуло, когда князь Хун едва заметно шевельнулся. До этого он лежал словно обожжённая статуя – неподвижный, безжизненный, с пустыми глазами, затянутыми дымчато-серой пеленой демонического заражения. Но теперь в глубине его зрачков пробежала едва уловимая искра, будто кто-то с трудом, но зажёг крошечный огонёк в погребённой под камнями лампе.
Сначала это была лишь тень движения – лёгкий подрагивающий блик, неуловимый для случайного взгляда. Но княжна Хун, стоявшая рядом, почти не дыша, заметила его. Сердце её ударило в груди так громко, что казалось, его слышат все. Она вцепилась пальцами в край циновки, не веря собственным глазам, и боялась даже моргнуть, чтобы не потерять этот момент.
И тогда он медленно, с усилием, словно преодолевая толщу ледяной воды, приподнял веки. На этот раз сомнений не было – в его взгляде мелькнул свет. Тусклый, едва зарождающийся, но живой. Серые, мёртвые тени отступали, уступая место глубине, в которой отражался сам процесс возвращения.
По палатке прокатилась волна тихих возгласов. Лекари, которые уже почти смирились с исходом, переглянулись, и в их глазах впервые за всё это время мелькнула надежда. Несколько воинов из охраны семьи Хун отступили на шаг, будто опасаясь нарушить святость происходящего.
Всё также стоявший чуть поодаль, парень молча наблюдал, как в глазах раненого возвращается фокус – не случайный, а осмысленный. Это был тот взгляд, который говорит:
“Я здесь. Я жив. Я снова вижу вас.”
Княжна не выдержала и опустилась на колени рядом, осторожно обхватывая ладонь брата. Её губы дрожали, но на лице сияли слёзы облегчения – не горя, а чистой, почти оглушающей радости. В этот момент в палатке стало тише, чем в пустыне перед бурей. Даже дыхание казалось громким. Потому что все, кто был рядом, понимали. Все они только что стали свидетелями возвращения с самой грани между жизнью и смертью.
Тишина после пробуждения князя Хуна длилась дольше, чем ожидал кто-либо. Казалось, даже полог палатки затаил дыхание, пропуская внутрь лишь редкие порывы ветра, шевелившие края шёлковой занавеси. Княжна всё ещё держала руку брата, но, заметив, что его взгляд стал осмысленным, она медленно поднялась на ноги. Лицо её было влажным от слёз, но уже собиралось обратно в привычную для неё маску холодной сдержанности.
Андрей остался стоять чуть в тени, не двигаясь и не делая попыток подойти ближе. Он знал, что в этот момент брат и сестра должны говорить без слов, и не вмешивался. Но всё же именно он почувствовал первым, как княжна Линь повернулась к нему.
– Это… было твоей работой? – Тихо спросила она, не повышая голоса, но каждое слово прозвучало с отчётливой отточенностью, словно клинок прошёлся по камню.
Андрей встретил её взгляд без вызова и без попытки принизить значение того, что сделал. Он лишь кивнул – коротко, так, будто речь шла не о подвиге, а о выполненном долге.
В глазах княжны тут же мелькнуло что-то противоречивое. То ли раздражение от того, что этот человек, когда-то стоявший ниже её по положению, сумел сделать то, чего не смогли лучшие лекари и мастера клана… То ли признание, которое она не хотела бы произносить вслух…
– Мой брат… жив… – Она произнесла это скорее для себя, чем для него, но всё же так, чтобы он услышал. – И я должна… – её голос на мгновение дрогнул, но тут же окреп, – …знать, что именно ты сделал.
– Всё, что было нужно. – Спокойно ответил Андрей. Его слова были лишены хвастовства или просьбы о благодарности. Но в них было и другое – намёк на то, что это “нужно” стоило ему гораздо большего, чем она может представить.
Княжна тут же ощутила этот подтекст. И потому её губы на миг дрогнули, будто она собиралась что-то добавить, но потом она лишь едва заметно склонила голову – жест, который нельзя было назвать поклоном, но который, в её случае, уже был шагом.
– Теперь я понимаю. – Сказала она, отворачиваясь обратно к брату. – Почему он… И старейшины нашей семьи… Проявили к тебе такой сильный интерес.
В её голосе ещё жила заноза презрения, словно она пыталась напомнить себе, что перед ней всё ещё “бывший слуга”. Но под этой занозой уже пробивался слой новой осторожности и… Того самого уважения, которое она не готова была признать.
Андрей не стал ничего отвечать. Он просто остался стоять в полумраке, позволяя ей самой переварить всё, что только что произошло…
…………
Хун Со Джун медленно, с усилием перевёл взгляд с потолка палатки на сидящую рядом девушку. В его глазах ещё теплилась тень усталости и недавней боли, но сквозь неё уже пробивалось что-то живое, человеческое. Зрачки, недавно мутные от жара и мрака демонической энергии, начали проясняться, а дыхание стало ровнее.
Княжна Линь, наклонившись, всё ещё сжимала его руку, словно боясь, что малейшее ослабление хватки снова уведёт его туда, откуда уже не возвращаются. Она даже не заметила того, как по щеке скатилась тонкая дорожка слёз, впитавшись в ворот её платья.