Его губы чуть дрогнули, будто он пробовал заново вспомнить, как звучат слова. И тогда, с хрипотцой, надсадно, но удивительно ясно, он произнёс:
– Линь…
Это было не просто имя. В нём было всё. Воспоминания о детских ссорах и совместных играх… Горечь разлуки… Долгие месяцы болезни… И даже тихое извинение за всё, что он не смог защитить.
Её плечи затряслись. Она наклонилась ниже, прижимаясь лбом к его ладони. Но когда почувствовала, как его пальцы слабо, но намеренно сжали её руку, её грудь словно прорвал плотный комок – наконец-то он действительно здесь, с ней.
Вокруг кто-то ахнул, кто-то всхлипнул, а кто-то молча отвёл взгляд, понимая, что подглядывать за этим моментом – почти святотатство. Даже Андрей, стоявший чуть в стороне, невольно задержал дыхание, наблюдая, как невидимая нить между братом и сестрой вновь натянулась и зазвучала. Словно в эту секунду душа Хун Со Джуна действительно вернулась в семью.
Андрей стоял чуть в стороне, скрестив руки, и всё это время внимательно следил за тем, как Хун Линь держит ладонь брата, как в её лице постепенно тает застывший холод. А когда он услышал тихое, почти шёпотом произнесённое “Линь”, что-то в атмосфере палатки изменилось. Даже шум снаружи – шаги стражи, треск факелов, далёкие голоса – будто стал приглушённым.
Он позволил себе ещё мгновение наблюдать, а затем, едва заметно выдохнув, отвёл взгляд в сторону. Не потому, что это было трудно видеть – нет, скорее потому, что это был не его момент. Чужая, семейная тишина, в которую его присутствие было бы лишним звуком.
Он медленно отошёл на полшага, будто давая невидимую грань, и развернулся так, чтобы смотреть на полог палатки, освещённый колеблющимся светом лампы. В его голове, как всегда в подобных случаях, мысли шли холодно и упорядоченно – привычка, привитая долгими годами осторожности.
“Сколько бы она ни стоила…” – Он невольно коснулся пальцами внутреннего кармана, где уже хранился пустой футляр от пилюли. Цена такой вещи могла бы стать целым состоянием, вызвать войны между родами, купить армии, изменить судьбы. Но сейчас, когда он видел, как дрожащие пальцы брата цепляются за руку сестры, он точно знал: эти несколько секунд стоят дороже. Даже если завтра всё рухнет, это мгновение останется.
Он чуть усмехнулся краем губ, почти незаметно для других, и только он сам знал, что в этой усмешке не было ни капли сожаления. Уже собираясь выйти, он краем глаза уловил движение.
Взгляд княжны Линь, скользнувший в его сторону, был не тем острым, отстранённым орудием, каким она пользовалась прежде. В нём не было холодного высокомерия – наоборот, там пряталось что-то новое, осторожное, как пробный шаг на незнакомой тропе. Не признание, нет. Но… Намёк на какое-то понимание. Словно она впервые допустила мысль, что он не просто случайный чужак в их мире, а человек, чьё присутствие имеет вес.
Андрей выдохнул тяжело и почти бесшумно, не пытаясь скрыть этого от самого себя. Он прекрасно помнил, что видел раньше в её глазах. Презрение, порой едва замаскированное, и то особое отвращение, которое здесь так легко испытывали к тем, кто родился без имени и положения.
Ну, ещё бы… Для неё он всегда был ничем – слугой, фактически рабом, человеком, который в нормальных обстоятельствах не имел бы права даже заговорить первым.
И всё же теперь обстоятельства менялись. Даже дураку было ясно, что человек, способный не только держать в руках такую силу, но и изготавливать пилюли восьмого ранга как минимум, для её рода – находка бесценная.
В их мире подобные браки – не история о чувствах, а сделка, облечённая в ритуал. Всё шло к тому, что вопрос о “союзе” рано или поздно встанет. Он отвёл взгляд, отвернувшись к пологу, словно отсекал тонкую нить, которую этот миг мог натянуть между ними.
Не потому, что не видел выгоды. А потому, что выгода его не интересовала. Не сейчас. Не с ней. Линь, похоже, этого не поняла. В её взгляде промелькнула неуверенность – лёгкая растерянность, которую она не успела скрыть. Словно она пыталась понять, почему человек, которого она только что, пусть и молча, признала… Не рад подобному изменению в отношении с её стороны.
В тишине, наступившей после ухода Андрея, княжна Линь ещё долго не могла стряхнуть с себя выражение лёгкой растерянности. Оно прилипло к её лицу, словно тень, не давая мыслям вернуться в привычное русло. Она сидела рядом с братом, ощущая тепло его пальцев, всё ещё слабо сжимающих её ладонь, но в глубине сознания упорно крутилась одна и та же сцена – взгляд этого парня, спокойный и отстранённый, словно он уже давно знал, что произойдёт, и не ждал от неё ни признательности, ни мягкого слова.
Её разум, привыкший к чётким иерархиям и ясным ролям, не мог уложить это в знакомую схему. Он ведь должен был… Радоваться? Пусть и сдержанно, но хотя бы внутренне удовлетворённо принять факт, что она, княжна рода Хун, впервые признала его вклад. Но он лишь тяжело выдохнул, отвернулся и ушёл, словно это признание было ему не в радость, а даже… В тягость…
Снаружи, за плотной тканью палатки, уже слышался отголосок ликующих голосов. Где-то вдалеке хлопали барабаны, раздавались радостные крики, глухо гремели гонги – гарнизон и собранные войска праздновали. Пахло дымом костров и свежеразрубленным мясом, которое спешно готовили для угощения. Множество отрядов всё ещё было в поле, преследуя остатки демонических сил. Но это уже было не отчаянное сражение, а охота на дичь, лишённую вожаков и подмоги.
Сама мысль о том, что основные силы врага были смяты прямо у стен города, наполняла воздух особой тяжестью, в которой смешивались усталость и сладкое предвкушение мира. Андрей уничтожил портал. Он сразил тех, кого даже старейшины считали почти неуязвимыми. А это значило, что демоны лишились возможности получить подкрепления из своего мира. Их союзники тоже будут раздавлены – пусть не сегодня, но скоро.
Княжна Линь слышала этот гул победы, но он не грел её так, как должен был. Потому что в её мыслях, среди образов рухнувших вражеских знамен и разорванных демонических тел, всё снова и снова всплывал он – Андрей, уходящий, не оглянувшись, оставив ей в сердце странную, непривычную пустоту. И теперь она не могла понять, что тревожило её больше – то, что он не ждал от неё благодарности… Или то, что он не хотел её вовсе.
Вне палатки жизнь закипала с новой силой. Сначала всё напоминало разомкнутую плотину – шум, радостные крики, стук кружек, звук разрываемых мешков с провизией и вино, льющееся прямо в горло без лишних церемоний. Кто-то уже вытаскивал из повозок запасённые бочки и ставил их прямо на землю, раздавая кружки всем желающим. Над кострами зашипело мясо – свежезабитые туши добытых поблизости зверей уже резали на куски, а в котлах бурлили густые похлёбки, аромат которых тянулся даже сюда, пробираясь в щели палатки. Молодые воины, обмотанные бинтами, подпрыгивали и смеялись, как будто забыли, что пару часов назад едва не лишились жизни. Старшие, более сдержанные, сидели у костров, но и их лица теперь были мягче, глаза – светлее.
Однако в этой праздничной какофонии постепенно рождалась другая нота – тонкая, почти неуловимая, но уже ощутимая для внимательного слуха. Люди начинали шептаться. Сначала это были обрывки фраз – то от кого-то, вернувшегося с поля боя, то от гонца, который лично видел, как Андрей уничтожил портал и сокрушил чудовищ, что вышли из него. Потом шёпоты обрастали подробностями, из которых половина рождалась прямо в процессе пересказа. Кто-то уверял, что он сражался с чудовищем размером с башню, кто-то – что остановил магический шторм одними голыми руками. А кто-то уже с жаром рассказывал, что Андрей – вовсе не человек, а переодетый небесный дух.
Эти истории разрастались, как искры в сухой траве. Толпа смеялась и пила, но то тут, то там можно было заметить короткие, быстрые взгляды в сторону палатки, где он находился минуту назад. В этих взглядах было любопытство, восхищение, но и что-то настороженное. Люди ещё не успели решить, что для них означает этот человек – спасение или опасность.
Все эти звуки и обрывки фраз доносились и до Линь. Она сидела внутри, в тишине, которую нарушал лишь приглушённый гул снаружи, и ощущала странный контраст. Мир словно праздновал конец кошмара, а её собственные мысли были заняты только тем, что не давало покоя – реакцией Андрея. И чем дольше она прокручивала в голове этот момент, тем сильнее чувствовала, что не понимает его.
Княжна Линь сидела, чуть опустив голову, и медленно перебирала в памяти каждую деталь последних часов, словно тянула за невидимые нити, пытаясь сложить из них цельный узор. Она уже привыкла к тому, что люди после боя ведут себя предсказуемо. Даже самые суровые и замкнутые, выжив, обычно позволяют себе хотя бы тень облегчения. Кто-то пьёт, кто-то смеётся, кто-то наконец-то даёт волю слезам. Человеческая природа в этот момент проста, понятна, даже примитивна – снять напряжение, отпустить, почувствовать вкус жизни.
Андрей же… был другим. Он не просто отказался от шумного веселья. Он будто отрезал себя от этого мира. Линь вспомнила его взгляд, когда он вышел из портала, и теперь понимала – в том взгляде не было победы. Не было и усталости. Лишь тишина, глубокая, тяжёлая, как неподвижная вода в колодце, из которой невозможно понять, насколько глубоко дно. Даже когда он разговаривал с другими, казалось, что часть его ума находится где-то ещё, за пределами видимого, и слушает совсем другие голоса.
Она пыталась примерить его к тем категориям, по которым обычно судила о людях. Кто он на самом деле? Герой? Нет, герои любят внимание, пусть и скрытно… Воин? Возможно, но воины редко так холодны после сражения, особенно если на кону стояли жизни целого лагеря… Мудрец? Но мудрецы не действуют так быстро и без колебаний, словно заранее знают, чем всё закончится…
С каждым новым вариантом Линь ощущала, как привычные схемы рушатся, и на их месте возникает что-то иное, чуждое, слишком сложное для простого определения. И в этом было что-то тревожное.