В то же время есть свидетельства того, что климат в районе Тиауанако стал более холодным и менее благоприятным для выращивания сельскохозяйственных культур, чем раньше. Похолодание было настолько сильным, что современные культуры, такие, как кукуруза, здесь не созревают до конца, и даже картофель вырастает лишь до карликовых размеров.
Хотя трудно собрать воедино все элементы длинной цепочки событий, по-видимому, «период похолодания сопровождался новым усилением сейсмической активности», что привело к временному затоплению Тиауанако. Медленно, но верно «климат ухудшался и стал очень суровым. В конце концов произошла массовая миграция народов Анд в регионы, где борьба за выживание была не столь трудной».
Судя по всему, высокоцивилизованные обитатели Тиауанако, сохранившиеся в местных преданиях как «народ Виракочи», не сдались без борьбы. По всему Альтиплано встречаются озадачивающие свидетельства научных сельскохозяйственных экспериментов, проводившихся с большим усердием и изобретательностью и предназначавшихся для того, чтобы компенсировать последствия ухудшения климата. К примеру, недавние исследования показали, что в далеком прошлом здесь был предпринят поразительно сложный анализ химического состава многих ядовитых высокогорных растений и корнеплодов. Этот анализ сочетался с разработкой методов детоксикации потенциально питательных овощей, чтобы сделать их безвредными и съедобными. По признанию Дэвида Броумена, профессора антропологии из Вашингтонского университета, до сих пор «не существует удовлетворительного объяснения для разработки этих процессов детоксикации».
В те же отдаленные времена представители некой культуры, еще неизвестной науке, предприняли огромные усилия для строительства «приподнятых полей» на недавно обнажившихся участках земли, которые находились под водами озера; в результате этой процедуры появились волнистые полосы, состоящие из чередующихся высоких и низких участков. Лишь в 1960-х годах появилась правильная интерпретация системы чередующихся земляных помостов и мелководных каналов. До сих пор различимая в наши дни и известная среди местных индейцев под названием вару-ваару, она оказалась частью сложного сельскохозяйственного комплекса, доведенного до совершенства в доисторические времена и имевшего потенциал, «превосходящий методы современного землепользования».
В последние годы некоторые «приподнятые поля» были реконструированы археологами и агрономами. На этих экспериментальных делянках регулярно вызревало в три раза больше картофеля, чем на самых продуктивных обычных полях. С другой стороны, во время особенно сильных холодов заморозки «не причинили значительного ущерба экспериментальным полям». В следующем году посевы на приподнятых площадках пережили не менее сильную засуху. Как оказалось, эта простая, но эффективная методика, изобретенная такой древней культурой, что никто не помнит ее названия, оказалась настолько успешной в сельской Боливии, что привлекла внимание правительственных и международных агентств по развитию землепользования, и теперь проходит испытания в нескольких других частях света.
Другим возможным наследием Тиауанако и культуры виракочей, является язык местных индейцев аймара, — язык, считающийся некоторыми специалистами древнейшим в мире.
В 1980-х годах боливийский компьютерный специалист Айвэн Гусман де Рохас случайно обнаружил, что язык аймара не только очень древний, но и может являться искусно придуманной языковой системой. Наиболее примечателен был как будто искусственный характер его синтаксиса, жестко структурированный и недвусмысленный до такой степени, которая кажется невозможной в нормальной «органичной» речи. Эта синтетическая и высокоорганизованная структура означала, что язык аймара можно без труда превратить в компьютерный алгоритм, применяемый для перевода с одного языка на другой. «Аймар-ский алгоритм используется в качестве переходного языка. Язык оригинального документа переводится на аймара, а затем на любые другие языки».
Является ли обычным совпадением, что в окрестностях Тиауанако в наши дни говорят на близком к искусственному языке, синтаксис которого хорошо совместим с компьютерным алгоритмом? Может ли язык аймара быть наследием высокой цивилизации, которой обладали легендарные виракочи? И если да, то какие еще знания они могли нам оставить? Какие фрагменты древней и забытой мудрости могут быть разбросаны вокруг — фрагменты, возможно, внесшие свой вклад в богатство и разнообразие многих культур, развивавшихся в этом регионе в течение 10 000 лет до Конкисты? Может быть, обладание такими фрагментами сделало возможным создание линий на плато Наска и позволило предшественникам инков возвести «невероятные» каменные стены в Мачу-Пикчу и Саксайуамане?
У меня не выходили из головы образы «людей Виракочи», шагавших по водам Тихого океана или чудесным образом исчезавших в море, как гласили многие предания.
Куда ушли эти мореплаватели? Какова была их цель. И, если уж на то пошло, почему они так долго прилагали усилия в Тиауанако, прежде чем признать свое поражение и двинуться дальше? Почему это место имело для них столь важное значение и чего они пытались достигнуть?
После нескольких недель работы на Альтиплано и поездок между Ла-Пасом и Тиауанако стало ясно, что ни загадочные руины, ни столичные библиотеки не дадут мне новых ответов. След остыл — во всяком случае, в Боливии.
Лишь в Мексике, за 2000 миль к северу от Боливии, я снова напал на него.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ОПЕРЕННЫЙ ЗМЕЙ:ЦЕНТРАЛЬНАЯ АМЕРИКА
Глава тринадцатаяКРОВЬ И ВРЕМЯВ КОНЦЕ СВЕТА
Чичен-Ица, Северный Юкатан, Мексика
За моей спиной поднимался храм Кукулькана, превосходный образец зиккурата высотой почти 100 футов. В каждой из его четырех лестниц насчитывалось по 91 ступени. Вместе с верхней платформой, которая считалась последней ступенью, это составляло 365 — число полных суток в одном солнечном году. Кроме того, геометрический план и ориентировка древней конструкции были откалиброваны с точностью швейцарских часов для достижения зрелищного и эзотерического эффекта: в дни весеннего и осеннего равноденствия сочетание треугольных узоров света и тени создавало иллюзию огромной змеи, извивавшейся по северной лестнице. В каждом случае эта иллюзия длилась ровно 3 часа 22 минуты.
Я отошел от храма Кукулькана в восточном направлении. Передо мной, опровергая распространенное заблуждение, что народы Центральной Америки никогда не пользовались колонной как архитектурным элементом, стоял лес белых каменных колонн, некогда поддерживавших массивную крышу. Солнце ярко сияло в голубом безоблачном небе, и глубокая прохладная тень этого места была притягательной. Я прошел мимо и направился к подножию крутой лестницы, ведущей к соседнему храму Воинов.
На вершине лестницы, которая стала полностью различимой после начала восхождения, находилась гигантская фигура идола под названием Чакмул. Он полусидел-полулежал в странно напряженной и выжидательной позе: согнутые колени смотрят вверх, мощные икры прижаты к бедрам, локти упираются в землю, руки сложены на животе вокруг пустого блюда, а спина согнута под неудобным углом, словно он только что собрался выпрямиться. Если бы он сделал это, то, по моим расчетам, его рост составил бы около восьми футов. Даже в полулежачем состоянии, откинувшись назад, он напоминал сжатую пружину, полную яростной и безжалостной энергии. Его квадратное тонкогубое лицо выглядело неумолимым, равнодушным и твердым, как камень, из которого оно было высечено, а взгляд был устремлен на запад — в направлении, традиционно символизировавшем тьму, смерть и черный цвет.
В довольно мрачном настроении я продолжил подъем по лестнице храма Воинов. В голову лезла назойливая мысль о том, что в доколумбовы времена здесь обычно исполнялись ритуалы с человеческими жертвоприношениями. Пустое блюдо, лежавшее на животе у Чакмула, некогда служило вместилищем для вырванных сердец.
«Если сердце жертвы предстояло вынуть из груди, — писал один испанский очевидец в XVI веке, — то человека проводили с большими почестями и укладывали его на жертвенный камень. Четверо держали его за руки и ноги, растягивая в стороны. Потом выходил палач с кремневым ножом в руке и с большим мастерством делал надрез между ребрами на левой стороне, пониже соска; затем он погружал руку и, словно голодный тигр, вырывал живое сердце, которое клал на блюдо…»
Что за культура создавала и чтила такие жуткие обряды? Здесь, в Чичен-Ице, руины которого насчитывают более 1200 лет, сформировалось смешанное общество из элементов культуры тольтеков и майя. Это общество ни в коей степени не было исключением в своем пристрастии к жестоким и варварским церемониям. Напротив, все великие туземные цивилизации, существовавшие в Мексике, практиковали убийство людей в ритуальных целях.
Вилъя-Эрмоса, провинция Табаско
Я стоял у «алтаря младенческих жертвоприношений», созданного ольмеками, так называемой материнской культурой Центральной Америки, более 3000 лет назад. На боковых сторонах блока из цельного гранита толщиной около четырех футов были вырезаны рельефные изображения четырех мужчин в необычных головных уборах. Каждый из них держал в руках здорового, упитанного ребенка, чей ужас выражался в отчаянном сопротивлении. Задняя сторона алтаря была пустой, а на передней изображена другая фигура, державшая на вытянутых руках безжизненное детское тело, словно в знак подношения богам.
Ольмеки являются самой ранней из известных высокоразвитых цивилизаций в Древней Мексике, и человеческие жертвоприношения были для них вполне обычным делом. Две с половиной тысячи лет спустя, к моменту прибытия испанцев, ацтеки были последним (но отнюдь не менее жестоким) народом региона, поддерживавшим эту старинную и глубоко укоренившуюся традицию.