Глава 51
Лена проснулась рано. Она смотрела, как озаряется бледной синевой, потом розоватой дымкой высокий проем окна.
Когда взошло солнце, госпожа Слуцкая вспомнила ночной сон. Он возник мириадами блестящих осколков, которые складывались в волшебные картины и мгновенно рассыпались на сверкающие зеркальные кусочки.
Сначала из калейдоскопа осколков сложился портрет женщины с тонкими бровями и подведенными густой чернотой глазами. Ее веки покрывала позолота, а губы едва заметно улыбались. Женщина была одета в тонкие, облегающие тело одежды; плечи и грудь украшало широкое золотое ожерелье. Головным убором ей служила золотая сеточка, надо лбом выступало изображение змеи.
«Священный Урей! – догадалась Лена. – Значит, женщина – египтянка знатного рода. Может быть, царица?»
Лицо красавицы дрогнуло.
– Ты не знаешь, кто перед тобой? – спросила она низким мелодичным голосом. – Я Клеопатра, единовластная правительница Египта. Разве ты не призывала меня?
– Я?! – ужаснулась Лена и тут же вспомнила записку, которую она написала и послушно положила у портрета по совету госпожи Шамис. – Да… но…
– Что тебе нужно? – спросила Клеопатра. – Говори. Великий Ра подплывает на своей ладье к краю земли. Я должна уйти до его появления…
Лене вдруг показалось неимоверно глупым желание покорить Широкова. Как она об этом скажет? Перед блистающей таинственной Клеопатрой ее стремление утратило смысл, показалось жалким и недостойным внимания.
– Тебе нужен мужчина, – уловила ее мысли царица и засмеялась. – Тысячелетия ничего не изменили в природе женщин. И не изменят. Люди! Они относились ко мне по-разному: поклонялись, боготворили и люто ненавидели. Их всех объединяло одно – зависть! Ядовитая, как жало скорпиона, и мучительная, как смерть от этого же яда. Женщины ненавидели меня из-за любви мужчин, а мужчины – из-за неспособности повелевать мною. И те и другие готовы были пресмыкаться в прахе у моих ног и уничтожить меня, топтать, рвать на мелкие кусочки. Несчастные, пожираемые изнутри собственным огнем! Интересно… как меня сейчас называют? Все еще «александрийской куртизанкой» и «египетской блудницей»?
Клеопатра повела рукой в воздухе, и вокруг нее развернулась пестрая картина древнего города. Белоснежные храмы, синее небо и заросли жасмина… По вымощенной каменными плитами площади к храму Венеры устремляются сотни паломников. В глубине святилища, среди застывших мраморных колонн возвышается на постаменте золотая статуя Клеопатры.
– Это Рим времен Гая Юлия Цезаря, – едва слышно прошептала царица. – Смотри, какие божественные почести воздают эти лицемеры «нильской сирене». Они даже не боятся оскорбить своих Богов! Людское двуличие ужасает…
Она глубоко вздохнула и склонила набок рыжеволосую голову.
– Антоний приказал чеканить золотые монеты с моим профилем, а его легионеры выбили на своих щитах имя Клеопатры! Где теперь эти монеты и эти грозные щиты? Где прекрасные статуи и роскошные дворцы? Власть призрачна. Иллюзорное величие меркнет, подобно закату в преддверии ночи, – с горечью вымолвила царица. – Скоротечное время сметает с земли великие империи и храмы могущественных Богов. Равнодушные пески заметают некогда богатые и многолюдные города, усыпальницы грозных владык преданы забвению. Только память о любви остается и золотым оттиском горит в вечности…
Клеопатра опустила унизанную браслетами руку, и картина Рима исчезла.
– Открой мне свой секрет! – горячо взмолилась Лена, холодея от собственной дерзости.
Женщина-фараон улыбнулась, ее выпуклые глаза блеснули.
– Аромат лотоса сродни песне арфы: ни то ни другое невозможно передать словами.
– Я постараюсь понять, – торопливо сказала Лена, боясь, что царица растает так же, как храм Венеры секунду назад.
Клеопатра подняла руки и скрестила их на груди. Ногти на ее пальцах были покрыты золотыми пластинками.
– Хорошо, – сказала она. – Но ты услышишь не то, что ожидаешь.
Я не знала жалости к проигравшим. И когда сама проиграла – облачилась в царские одежды и покинула этот мир. Золотая барка Осириса унесла меня прочь…
Я не блистала красотой, но всегда была «неподражаемой», особенной и выбирала самого лучшего мужчину из всех. Сначала Цезаря, потом храброго Марка Антония…
Я не боялась искушать судьбу, изобретая события жизни, превращая ее в театр утонченных удовольствий вместо того, чтобы томиться в ожидании.
Я назначала смерть ценой ночи своей любви, и находились мужчины, которых такое условие не пугало.
Я всегда без страха смотрела в лицо смерти. Я играла с ней, приручала и лелеяла ее, как домашнего зверька; каждый день кормила ее с рук своими чувствами, своими мыслями. Я изучила облик смерти до мельчайших деталей, слилась с ней и впитала ее, как раскаленная земля впитывает дождевую влагу. Я сделала смерть своей тайной возлюбленной, и она меня не подвела. О, смерть! Мы с ней блестяще сыграли последний акт драмы под названием «Жизнь». Именно смерть придавала гипнотическое мерцание моему «золотому» образу, заставляя неистово желать моей любви, дабы погрузиться в гибельную истому, пронизанную дыханием вечности…
Клеопатра опустила скрещенные руки и развела их в стороны, приняв позу богини Исиды.
– Я загадывала загадки, на которые не было ответа, – прошептала она. – Ибо Любовь есть постижение непостижимого…
Золотое сияние окутало фигуру царицы и растаяло во мраке ночи.
Лена встала с постели, на негнущихся ногах сделала пару шагов вперед и протянула руки туда, где только что стояла ослепительная Клеопатра.
Ничего…
Пустота, наполненная слабым, неуловимым запахом сандалового дерева и заморских благовоний.
Или это ей пригрезилось со сна?
– Я спала или не спала? – вслух спросила Лена. – Конечно, спала! Не хватало еще перепутать сны с реальностью…
В десять утра ей позвонил Широков.
– Как вы себя чувствуете? – осведомился он. – Как нога?
– Лучше, – ответила Лена, проклиная себя за нерешительность. – Театр утонченных удовольствий! – хихикнула она, вспомнив приснившуюся царицу.
– Что? – не понял Широков.
– Жизнь – это театр утонченных удовольствий! – охотно объяснила госпожа Слуцкая. – Выходите из машины – в вас стреляют, я подворачиваю ногу, а погибает охранник.
– Не вижу ничего смешного, – холодно заметил Павел.
– Кто сказал, что удовольствия обязательно должны быть смешными? – возразила она.
Широков шумно вздохнул.
– Завтрашний день туманен, – улыбнулась Лена. – Никто не знает расклада игральных костей.
«Пережитый стресс сказался на ее психике, – подумал бизнесмен. – Надеюсь, это пройдет».
Вслух он вежливо пожелал соседке скорейшего выздоровления, попрощался и положил трубку.
– Позвонил-таки! Позвонил, позвонил! – засмеялась она и поковыляла на кухню готовить завтрак.
После еды она решила заняться своей красотой. Сделать маску по рецепту египетской царицы. Достала листочек с записями госпожи Шамис и добросовестно принялась за изготовление «средства Клеопатры».
«Пшеничное тесто замесить на ослином молоке… добавить порошок из нильских улиток, смешать с бобовым отваром…»
– Где же я возьму ослиное молоко? – возмутилась Лена. – Ну, ладно, в крайнем случае его можно заменить коровьим. А как быть с нильскими улитками? Ох-хо-хо… Непростое это дело.
Проще всего было с бобовым отваром, но… если заменить все ингредиенты, средство не получится таким, как задумано, и не возымеет должного эффекта.
Лена позвонила Розе Абрамовне.
– Где ваша матушка брала ослиное молоко и нильские улитки?
Пожилая дама задумалась.
– Не знаю, – после долгой паузы призналась она. – Про это в дневнике маменьки ничего не сказано. Покупала, наверное.
– Где? В Елисеевском или на рынке? Может, ей прямо из Египта все это присылали?
– Ну-у… – госпожа Шамис задумалась. – При папенькиных-то доходах вполне вероятно. Могли выписывать из Египта. Или из Парижа.
– А мне что делать прикажете? – возмутилась Слуцкая. – Мой папенька имеет в собственности только квартиру, дачу и военную пенсию. Это далеко не ломбарды и ювелирные магазины.
– Из всякого положения есть выход, – не сдавалась дочь Агриппины Стрельниковой.
Лена в отчаянии закрыла глаза, и тут же перед ней предстала Клеопатра, окутанная дымкой коварства, любви и смерти, – «роковая женщина», царица-куртизанка, «злой гений Египта», которая была и осталась тайной. В присутствии ее «золотого» образа таким вздором вдруг показались улитки и ослиное молоко… что аж скулы свело.
Лена решительно высыпала муку и бобы в мусорное ведро и с облегчением вздохнула…
Глава 52
Унно Мар
Летательный аппарат, похожий на огромную улитку, мягко опустился на каменную площадку. Из него вышел мужчина, осмотрелся и присел на твердый, оглаженный ветрами валун. Тело мужчины обтягивал костюм в виде золотой «чешуи».
Мужчина глубоко задумался. По его лицу пробегали тени, глаза были закрыты.
Внизу, у подножия скалы, глухо ворчало море, с рокочущим гулом заливая скальные пещеры. Отступая, оно шумело и пенилось, оставляло на каменных обрывах синие водоросли – лании. Застывшие толщи вулканической породы торчали из воды, как зубья гигантского гребня. Целые колонии ланий колыхались в прозрачной воде, которая казалась черной от цвета скал. Это место так и называлось – Ланийский Гребень.
Сесть на крошечные каменные площадки Ланийского Гребня удавалось только самым искусным и опытным пилотам. Место считалось непригодным для прогулок ни по воде, ни по воздуху и потому пустовало.
Унно Мар уединялся среди скал Ланийского Гребня, когда ему надо было подумать.
Пеллактур переживал свой расцвет, но тем, кто приводил в движение скрытые механизмы власти, стало ясно – наметилась тенденция упадка. Пока этого никто не замечает, но…
Основатели слишком хорошо знали, как это начинается. Память о закате Города все еще не угасла. Стерлись подробности, притупились чувства. Однако признаки грядущей угрозы внушали тревогу.