После нашего небольшого милого завтрака во вторник утром Крис поехал в Квилтервилль рассказать о происшествии, послать нормальную телеграмму доктору Джо и послать тебе сумасшедшую лживую телеграмму, которую они с Ирен специально придумывали вместе.
Газ Уилдок вместе с Хэнком Бакермэном (теперь он коронер) и еще парой полицейский отправились на ранчо вместе с Крисом. Думаю, Газ и Хэнк вели себя весьма достойно в сложившихся обстоятельствах. Другие же ребята пустились в эмоции и силой заставляли себя участвовать. Но опять же, в сложившихся обстоятельствах, как полезно иметь при себе несколько заученных клише. С тем их и оставим.
Дедушка взял на себя командование Газом и Хэнком. Газ вел себя так, будто готов пойти на все, о чем его попросит дедушка. Они пробыли у нас с час, держа в руках свои сомбреро и мотая головой, а затем уехали. Хэнку было не по себе, потому что скоро придется проводить расследование. Он все время извинялся перед дедушкой за это. Когда дедушка сказал, что, возможно, расследование можно было бы обсудить позже, Хэнк ответил «конечно», когда только мы скажем, и так далее и так далее… просто пустой треп.
Газ с Хэнком снова появились на ранчо рано утром в среду, как раз когда приехал доктор Джо. Еще приехал Слим Хайд на своем катафалке. Доктор Джо привез его с собой, потому что хотел произвести вскрытие в Квилтервилле. Хэнк уже не так переживал насчет расследования, но доктор Джо сказал ему, что нам в ближайшие несколько дней будет не до этого. Время расследования назначили на утро пятницы. Странно, что предстоящий допрос наводит на меня ужас, особенно учитывая то, что коронер — старина Хэнк. Если бы я был убийцей, клянусь, я бы боялся не сильнее, чем боюсь сейчас. Хэнк вел себя очень достойно. Все время настаивал, что эта процедура — чистая формальность, и советовал дедушке даже не приходить. Далее он сказал, что пошлет за нами, если мы все же изъявим жгучее желание присутствовать в пятницу утром. Все, что ему нужно, — это один-два человека, которые могут прийти и вкратце рассказать о том, что произошло.
Сам Хэнк, я чуть не забыл тебе об этом сказать, почти мгновенно состряпал теорию, которая его совершенно удовлетворила. Кто-то, заявил он, застрелил отца через открытое окно. А поскольку для Хэнка совершенно ничего не значил тот факт, что около отцовской комнаты не растет ни одного дерева, и что пока люди не отрастили крылья, и поэтому убийца должен был стоять на крыше веранды, чтобы попасть в цель, никто не стал утруждать себя спорами с Хэнком ни по этому поводу, ни по поводу самого распахнутого окна.
Доктор Джо просидел у нас до полудня. Он был очень занят, сначала с нашей семьей, а затем опрашивал и отпускал назойливых соседей, которые со вчерашнего дня тянутся к нам в дом, как муравьи к банке с сиропом.
Мы с Крисом не видели большого смысла во вскрытии. Мы знали, что в отца выстрелили, и умер он от пулевого ранения. Но доктор Джо уперся рогом, так что нам пришлось сдаться. В среду вечером они со Слимом отвезли тело отца в Квилтервилль. Там оно и останется до окончания расследования, а затем его привезут обратно; похороны, кажется, назначены на субботу.
Я всю ночь подводил к этому, чтобы нам с тобой было от чего оттолкнуться. Я хочу, чтобы по прочтении письма, ты знала обо всем так же, как и я. Сейчас пробегусь по нему глазами и проверю, не упустил ли чего. Если нет, то вместе с Крисом, как только он проснется в шесть, поеду в Квилтервилль и отправлю письмо на номере двадцать два.
Я обнаружил, что упустил несколько моментов, связанных с историей Ирен. Как только она услышала выстрел, она прошла через все комнаты на нижнем этаже, а затем поднялась по передней лестнице. Дверь к ней заперла сама Ирен, и она так и осталась закрытой. Получается, что никто не мог спуститься по передней лестнице, иначе она бы заметила. Дверь к задней лестнице была так же заперта со стороны гостиной. Кто-то мог пробежать по коридору и спрятаться на задней лестнице или в ванной, она была не заперта. Кто-то мог пробраться на чердак. Дверь на чердак так же была открыта. А после, когда мы все собрались в комнате отца, этот кто-то мог тихо пробраться по темному коридору и спрятаться еще где-нибудь. Какими бы ни были планы этого кого-то, они не включали в себя одного не запертого в комнате члена семьи, который мог отпереть остальные двери. Как не включали в себя и ситуацию, когда его могут запереть на верхнем этаже с помощью лестничных дверей на щеколдах.
Я знаю, что ты сейчас думаешь: проблема заключалась в том, чтобы найти кого-то, кто прячется в доме. Мне бы и самому так показалось, если бы я не был здесь. Джуди, ты должна мне поверить на слово. Никто в доме не прятался ни в понедельник ночью, ни во вторник утром. Человеческому существу, даже ребенку, требуется довольно большое пространство, чтобы спрятаться. Но мы прочесали каждый сантиметр дома с фанатичной тщательностью еще до рассвета.
Я уже вижу, как ты сидишь и думаешь о местах, в которые мы не заглянули. Нет, милая. Да, мы смотрели в старой печке и тыкали туда, хотя даже Люси бы не поместилась в топке. Да, мы смотрели во всех шкафах для веников и фруктов. Мы заглядывали в ведра с мукой и сахаром, в котлы, в маслобойки и в ящики письменных столов. Мы вели себя так, будто ищем запонку, а не человека. И помни, что тетушка Грасия, и в то время и еще раз после, осмотрела каждый квадратный сантиметр дома. Ты знаешь, что она может найти любую мелочь в доме так же легко, как мы — слово в словаре. Ирен (в своем репертуаре) предположила возможность наличия секретных ходов и отодвигающихся панелей. Было бы удобно иметь такие в доме, не правда ли?
Земля все еще покрыта снегом. Кроме тропинок ко входам в дом и обратно, к конюшням и туалетам да собачьих следов, весь остальной снег, насколько видит глаз, нетронут. Это говорит о том, что любой, кто покидал наш дом с вечера понедельника, делал это через переднюю и заднюю двери. Никто не выходил на боковую веранду — снег от той двери до сада так же нетронут. Следы мешались, много народу ходило, мы ничего не могли с этим поделать. Все входы мы запираем, ключи есть только у Криса. Никто не может открыть эти замки шпилькой или перочинным ножом. Мы привязали Чтотку и Кипера у парадного и заднего входов. Ну ты сама знаешь, что делает эта парочка при виде незнакомца, если им было приказано наблюдать.
После всего этого, конечно, вряд ли стоит говорить о находке Криса под отцовской кроватью. Но я скажу. Кровать кто-то сдвинул с места на три или четыре дюйма — рядом с ножками на ковре образовались глубокие следы, будто по нему прошлись чем-то тяжелым. Крис не устает повторять, что это может что-то значить. Но что это может значить? Вспомни, веревка была покрыта снегом. Снег на подоконнике и на крыше веранды был нетронут. Это говорит о том, что в ближайший час до смерти отца из окна никто не вылезал; уж тем более следующие двадцать минут после смерти. Крис продолжает бормотать что-то о том, что веревку использовали для чего-то другого перед началом снегопада. Ирен предположила, что убийца мог залезть в комнату через окно. Видимо закинул лассо на ножку кровати и залез по веревке.
Думаю, на этом все, кроме, разве что, еще одной детали. Народ по какой-то причине очень хочет, чтобы вы с Грегом ни о чем не знали. Время от времени кто-то обязательно останавливается и благодарит Бога за то, что вы двое не здесь. Я не прошу, чтобы ты после моего письма притворилась, будто его не было; но в какой-то степени мне бы этого хотелось. Тут и так все хуже некуда, еще не хватало, чтобы семья на меня обиделась. Придет время, и им все равно придется тебе все рассказать. А то тех пор, если бы ты могла принимать их надутые письмеца «у-нас-все-в-порядке» и не подавать виду, что ты уже в курсе, это бы мне очень помогло.
Я буду каждую ночь писать тебе правду обо всем, что происходит в доме. Мне ты, конечно, можешь отвечать все, что хочешь. Как я уже говорил, мне нужна твоя помощь. Но опять же, если ты откажешься принимать в этом участие, я пойму. Возможно, было бы лучше сказать, что ты можешь делать то, что должна. Но это не важно, правда. А что тогда важно?
Твой любящий брат,
ГЛАВА XIII
I
11 октября 1900, ночь четверга
Дорогая Джуди,
Я обещал снова написать ночью, но мне почти нечего добавить к своему последнему письму.
Весь день меня мучили сомнения по поводу целесообразности этого. Но я его начал, и тебе нужно описание развития событий, а мне нужна твоя помощь; так что я его все-таки напишу. Уверен, что тебя в особенности интересуют семейные новости. Сейчас все неустанно твердят, как же хорошо с этой ситуацией справляется дедушка. У него есть трость, с которой Крис ходил на Востоке, и он ковыляет с ней по дому, делая вид, что вообще-то вполне может обойтись и без этого. Физически с ним все очень плохо. Но морально, черт подери, Джуди, я даже не могу сказать. Подумай над этим. Похоже ли это на дедушку: настаивать, несмотря ни на что, без всякой на то причины, на том, что кто-то проник в дом с улицы, убил отца и сбежал? Нет, сэр, это совершенно на него не похоже. Но именно так он говорит. Я решил, что либо дедушка думает, что это сделал я, и накручивает всю эту болтовню, чтобы меня выгородить, либо он немного тронулся умом.
Это наводит на интересные размышления о том, будет ли он и дальше меня выгораживать. Я знаю о нем одно. Что он самый замечательный, прямолинейный и мудрый человек из всех, кого мне доводилось встречать (если бы отец был жив, он в старости стал бы таким же, как и дедушка. Но дедушка опережает отца на тридцать три года жизни, опыта, знаний и мудрости). И если бы любой человек с такими качествами был абсолютно уверен в том, что его внук убил собственного отца, даже по ошибке вместо другого человека, то стал бы он прикрывать своего внука и позволил бы ему гулять на свободе? Думаю, что да. Ты знаешь, что дедушка всегда яро выступал за идею о сочетании пользы с нравственностью и отстаивал принцип благополучия большинства. Он бы подумал, что мое спасение от наказания спасёт всю семью от ещё большего наказания. И если мое наказание будет совершенно справедливо, то остальные этого совсем не заслуживают. Наша фамилия будет запятнана. Вас с Люси будут знать как сестёр убийцы — отцеубийцы. Дядя ваших детей будет казнен. Нет, дедушка этого бы не допустил. Несколько месяцев назад он написал Люси: «Будь милосердной, а не справедливой». Именно так бы он и поступил. Он позволил бы мне ускользнуть от правосудия — это милосердный поступок по отношению ко всей семье. Он бы спас меня, чтобы спасти наши идеалы, традиции и будущее других Квилтеров. Любой из нас так бы поступил. Я это знаю.