III. Отец не находился под действием наркотиков. Он полностью собой владел.
Правда ли это? Или доктор Джо любезно солгал?
IV. Никто из нас никогда не пользуется задней лестницей.
Мы все ей пользуемся, за исключением, быть может, Ирен.
V. Раз убийцы не было в нашем доме, он сбежал.
Не стоит и акцентировать внимание на том, какая это софистика.
VI. Мы все были заперты в своих комнатах. Доказательство: Ирен нашла семь ключей, отперла семь дверей и оставила семь ключей в замках снаружи.
На верхнем этаже по коридору у нас десять комнат. Ирен нашла и использовала семь ключей. Подумай над этим. Не собираюсь об этом писать. Помни, что все ключи от спален были одинаковыми. В двери на чердак не было ключа. Сейчас есть. Я нашел его все в той же коробке. Вот и я немного побыл ищейкой. Но было ли это его первое или второе путешествие вниз с чердака за эту неделю, ключ не сказал.
IV
Джуди, я не сумасшедший. Но иногда меня охватывает чувство, будто это так. Я не пытаюсь своими каракулями доказать, что кто-то из нашей семьи убил отца. Кажется, что единственная оставшаяся у меня надежда — доказать, что никто из нашей семьи не убийца. Но я собираюсь придерживаться дедушкиного отношения к правде. Мне придется добывать свои доказательства через правду — иное меня не устраивает. Мне нужно установить невинность Квилтеров и восстановить семейную честь, прежде чем я смогу начать попытки доказать что-то другое.
Тетушка Грасия доказала невинность Квилтеров шестерым хорошим людям. Я бы дал тысячу самых плодородных акров К‑2, чтобы она смогла доказать это мне. Я бы дал гораздо больше. Свою жизнь — хотя она не стоит и выеденного яйца. Я бы дал жизнь Люси или дедушки, так же, как и они сами, за эту определенность.
Знаешь, я придумал, как можно к ней приблизиться. Но это не имеет ничего общего ни с веревками, ни с ключами, ни с керосином. А так же никак не связано со следами, мотивами или лекарствами.
Я делаю вот что. Я беру всех нас, каждого по очереди. Я перебираю всех от дедушки до Люси. И останавливаюсь на каждом имени. Я думаю. В эти размышления я вкладываю все мельчайшие детали, которые мне известны об этом человеке, и извлекаю из них каждую частичку предрассудка и каждый атом любви или восхищения. Я оцениваю их так же объективно и непредвзято, как оцениваю скотину для продажи или размножения. И каждый раз на выходе я получаю четкий список. Именно этот метод и ничто другое дает мне такую уверенность, объективное знание о том, что ни один член семьи Квилтер не виновен в этом преступлении.
А после разумного разбора все это превращается в ложь. Это дает мне уверенность — за одним исключением. Именно поэтому я не прибегаю к своему методу чаще. Именно поэтому я боюсь своей уверенности. Ведь после каждого прогона всей этой информации я все лучше начинаю понимать, что здесь не хватает одного человека. Наверное не стоит и говорить, кто это. Нил Квилтер.
Нил Квилтер мог это сделать. Допустим, что так. Допустим, что он все тщательно спланировал от начала и до конца. И тогда, как сказала тетушка Грасия, раз уж мы имеем дело с предположениями, допустим, что страх совершить это деяние совершенно стер сам факт его совершения у убийцы из головы: произошел своеобразный мозговой штурм, унесший за собой все детали, связанные с преступлением.
Хотел бы я получше разбираться в функционировании человеческого сознания. Хотел бы я знать, происходило ли когда-то нечто подобное или возможно ли, что когда-нибудь произойдет. Крис говорит, что в следующем десятилетии будет сделан большой скачок в развитии психологии. Я пытался его расспрашивать об этом, ведь он интересуется данным вопросом. Но разумеется, поскольку я совсем не хотел рассказывать ему то, чем делюсь с тобой, удовлетворительного ответа я так и не получил. И все же, раз существует общепризнанный факт, что человек может полностью забыть свое прошлое, включая собственное имя, и все равно оставаться обыкновенным нормальным человеком, не понимаю, почему бы ему не смочь забыть какой-то очень напугавший его эпизод.
Если предположить возможность амнезии, то я вполне мог это сделать. Я мог подняться вечером наверх и привязать эту веревку к кровати, а так же пройтись по всем комнатам и собрать ключи (где я взял пистолет и что делал позже, конечно, я тоже забыл. Могу лишь реконструировать ситуацию в соответствии со словами других. Вспомнить не могу). Затем уже ночью, перед тем как отец потушил свет, я мог пройти по коридору к его спальне. Если бы я зашел туда, угрожая ему пистолетом, то думаешь, он выпрыгнул бы из кровати, чтобы забрать его у меня? Думаю нет. Тетушка Грасия была права на этот счет. Отец ни за что бы не испугался никого из нас. И правда, даже я бы посмеялся, если бы кто-то из наших зашел в мою комнату, размахивая пистолетом. Или, возможно, стоит сказать, что я посмеялся бы еще неделю назад.
Но допустим, что я не показал пистолета. Скажем, что я спрятал его в заднем кармане, и мы с отцом сели разговаривать и проговорили целый час. Если бы я решил скорее убить его, чем позволить ему сходить сума, мне бы понадобился длинный убедительный разговор. И пока мы не принимаем в расчет веревку (Крис до сих пор настаивает, что на не имеет никакого отношения к убийству), нельзя предполагать, что я собирался застрелить Криса, а по ошибке убил отца. Однако просто нельзя исключать веревку, которая около часа свисала из окна на крышу веранды.
Я мог привязать эту веревку в одиннадцать часов, решив, что использую ее в следующие пять минут. А после этого что-то могло меня заставить отложить эту идею на час. Этот фокус с веревкой уж точно заставил бы отца не воспринимать меня и мои угрозы всерьез. Можешь представить себе наш разговор?
— Что ты собираешься делать с этой веревкой для белья, сынок?
— Я собираюсь по ней вылезти из окна после того, как пристрелю тебя.
Мы оба знаем, что отец бы надо мной посмеялся; если бы конечно не решил, что я сошел с ума. В этом случае он мог бы предпринять попытку встать с кровати, чтобы забрать у меня пистолет.
Ладно, тогда скажем, что я привязал веревку. Я застрелил отца. Я подошел к окну и увидел, что идет снег. Я понял, что по веревке спускаться уже нельзя, потому что следы на крыше сразу меня выдадут. Что же я мог сделать? Все до смешного просто. Я мог тихонько пройти в свою комнату и запереться изнутри ключом от чердака. Да, я уже говорил, что нашел ключ от двери на чердак в коробке на самом чердаке. Но если бы дедушка или тетушка Грасия нашли в моей комнате лишний ключ, когда обыскивали дом, то стали бы они всем об этом рассказывать или же просто спрятали бы его обратно на чердак?
Зачем мне нужен был ключ, если я планировал побег из окна, я не знаю. И почему я спланировал побег из окна тоже сложно сказать. Возможно, я придумал какую-то хитрую схему с ключом и веревкой. Или вообще вся эта идея с веревкой — одна из самых дурацких ошибок, которую, в лучших традициях, всегда совершают убийцы. Оставить дверь между нашими с Люси комнатами незапертой тоже было бы еще одной ошибкой. Здесь все вопрос времени. И правда, после того, как прогремел выстрел, мне нужно было выглянуть в отцовское окно, затем через всю комнату тихо выбежать в коридор в свою собственную спальню, запереться, взять стул и начать колотить им по двери. А Люси в это время должна была встать с кровати, обуть тапочки, зажечь лампу, подбежать к нашей общей двери и ее открыть. В принципе такое возможно. Не знаю. Думаю, я не смог бы исполнить все эти действия за две минуты. Но тут мне вспоминается, как долго тянулись две минуты, когда ты мерила Грегу температуру.
В общем, кажется, время играет против меня. А вот то, что я мог бы сделать с пистолетом, играет в мою пользу. Когда вспоминаю, как тщательно обыскивался дом, начинаю понимать, что я просто не мог нигде спрятать этот пистолет. Его бы обязательно нашли. Выкинуть его из окна я не мог. Его было бы видно на снегу. Но, конечно, у меня тренированные бейсболом руки, так что я вполне мог выкинуть его куда-нибудь подальше из отцовского окна. Нет, бред какой-то. Его бы все равно уже давно нашли. Однако пропажа пистолета не такая уж значимая зацепка и с лихвой перекрывается тем фактом, что в ту ночь никто не выходил из дома и в доме не прятался.
Думаю, что Крис мог совершить это преступление равно так же, как и я. Нет, так не пойдет. Крис любил отца: не настолько, чтобы скорее убить, чем позволить ему потерять превосходный рассудок, но достаточно, чтобы не убивать его по какой-либо другой причине. Отец бросил попытки отговорить Криса продавать ранчо. Крис использовал плохое здоровье и слишком высокую загруженность отца в качестве весомого аргумента для покупки новой земли поменьше. Отцовское мастерство ведения хозяйства, видимо, успокаивало совесть Криса, когда он намеревался запихнуть нас на какую-то крошечную долинную ферму. А так же Крис у нас знатный сентименталист и — можно сказать, следовательно, — немного трус.
Но все же мне стоит говорить о нем мягче. Последние несколько дней из головы у меня не выходит одна мысль: а борясь с тем, что я всегда называл «квилтеровской сентиментальностью», не боролся ли я с простой тонкой чувственностью, способностью любить, для которой сам я просто слишком груб и неотесан? Мысль о том, что я могу жениться на какой-нибудь королеве, тут же передать ей всю власть над собой и позволить называть меня «Атотой», вызывает у меня тошноту. Взгляни на дядю Финеаса, привязанного к Олимпии. Посмотри на Криса с Ирен! Вы с Грегом другие; но вы друзья. Вы сами печете свой хлеб вместо того, чтобы пировать на чужих дрожжах. И ты — ты настоящая Квилтер. Но я просто хотел рассказать о своих мыслях по поводу нехватки чувственности в себе: может быть она просто порождает во мне необъяснимые вспышки, яркие вспышки, возможно вспышки ярости.
И мне так же интересно, если отец убил того негодяя за несколько месяцев до моего рождения прямо на глазах у моей матери, могло ли это зрелище повлиять на мое развитие? Некоторые говорят, что все, что происходит с матерью во время беременности, влияет на плод. Я никогда в это не верил, потому что если бы это было верно для людей, то было бы верно и для животных. Но, с другой стороны, что мне об этом известно? Или вообще о чем-либо? Вот что скажу: я не думаю, что совсем не способен на любовь, если любовью называть то чрезвычайно серьезное и одновременно (в какой-то степени) очень забавное, цепкое чувство, которое я испытываю к нашей семье и К‑2. Но вот если этим словом называть эту показуху, как у Ирен с Крисом, то увольте.