Ему пришлось заложить ее часть, но он не позволил продать ни акра земли. Даже когда молодой кузен Дика Кристофер проматывал неплохую часть денег, слоняясь по Западу и Европе.
Далее по возрасту идёт Грасия Квилтер — сестра Дика, единственная дочь старого джентльмена. Она была здоровой, милой, нормальной девушкой, пока ее существование не омрачила несчастная любовь. После этого она совсем помешалась и опозорила семью, присоединившись к новомодной религиозной секте, называющей себя силоамитами. Вы больше о них, скорее всего, никогда не услышите, но они какое-то время достаточно крепко держались в Орегоне и Айдахо. Это были отличные люди с достаточно высоким положением. В обычной жизни не встретишь людей лучше. Пара красивых молодых миссионеров проходили мимо и как раз застали Грасию в этой любовной депрессии. Она была эмоциональна и немного загадочна — это она унаследовала от своей матери. Так что она вот так, как на духу, присоединилась к церкви, приняла крещение и все такое. Никогда никому не причинила вреда. Один из постулатов силоамитов — никогда не навязывать людям свою религию. Но все семейство Квилтеров и даже старый джентльмен были всем этим очень расстроены.
— Граничила ли ее религия с фанатизмом? Повлияла ли как-то на ее рассудок?
— Нет, нисколько. Вовсе нет. Я упомянул об этом лишь потому, что это кажется мне трещинкой в лютне Квилтеров. Это единственная за всю историю семьи вещь, совершенная Квилтером, которую не поддержали остальные Квилтеры. Знаете, как соседи Честертона, сидящие у забора и кричащие «Ура!». У Финеаса было что-то от Честертона. Хорошие ребята, оба. Правда Финеас определенно преподносил себя лучше.
Ну, теперь перейдём к Кристоферу. Он старший сын старого Кристофера. И, соответственно, племянник Фаддея Квилтера и кузен Дика. Крис был действительно ярким представителем семьи. Красив, говорили дамы, как греческий бог. Он был даже больше похож на своего дядю Финеаса, чем на отца. Правда вместо грёз о золотой жиле он мечтал писать пьесы. И если честно, я не знаю, почему он так этим и не смог заняться. Он получил прекрасное образование дома и за границей и сам от природы был весьма умён и сообразителен. Но писать так и не смог; потратил огромное количество семейных денег на свои попытки. Крис был эгоистичен и очень внушаем. И все равно трудно найти парня лучше Криса. Он и мужчина неплохой; я всегда говорю, что с каждым днём он становится все лучше и лучше.
Но как и его дядюшка Финеас женился на совершенно бесталанной восточной девушке. Ее греческое имя, Ирен, совершенно не соответствует ее натуре. Не могу сказать, чтобы она мне когда-то нравилась; но все же даже в моей неприязни к ней всегда было что-то дружелюбное. Она одна из этих вечно разражающихся женщин, имитирующих бурную деятельность. Никогда не видел, чтобы глупая женщина вышла замуж за настоящего умницу и не попыталась взять его жизнь в свои руки.
— Получается, вы говорите, что Ирен — миссис Кристофер Квилтер — была глупой женщиной? И к тому же эгоистичной?
— Была и остаётся ей. Смотрите. Она, как это модно сейчас говорить, над этим работает. Она, как бы это сказать… отчаянно пытается быть лисой, если вы понимаете, о чем я. Из тех, кто постоянно жалуется на жизнь. Но ей есть, что оставить после себя, и гораздо больше, чем мне: двое замечательных сыновей и сладкая дочурка, так что мне не за что ее принижать. Она всегда была за Криса горой.
Далее по списку — Джуди, миссис Джудит Квилтер-Уайтфилд, старшая дочь Дика. В ночь убийства она была в Колорадо, ухаживала за своим больным мужем. Только год замужем…
— Возможно, доктор Эльм, во избежание путаницы, может быть лучше будем придерживаться только тех, кто был на ранчо в день убийства?
— Да, пожалуй. Но я только что рассказал вам все о Финеасе, а его так же не было на ранчо в ту ночь.
— Это не имеет значения. Пожалуйста, продолжайте.
— Следующим по возрасту идёт Нил Квилтер. Сын Дика. Один из детей, писавших письма Джуди. Тот, на чей счет мы должны прояснить это дело. Он очень похож на своих отца и деда. Хорошо сложен. Невероятно умен. Никогда толком ничему не учился. Его отец и тетушка Грасия дали ему образование. Малыш в десять лет читал на латыни лучше, чем я. В восемнадцать он сдал вступительные экзамены в сельскохозяйственный университет Орегона, а уже через два года окончил его с отличием. Ему очень нравилось писать, каждую свободную минуту он что-то царапал на бумаге. Но парень не мог служить двум своим мечтам одновременно, а второй его страстью было К‑2. Дед был для него как идол, а отца он любил горячее, чем обычно любят мальчики. Сыновья Криса уважают своего отца, но отношения Нила с Диком были немного другими.
Дальше у нас идет Люси Квилтер — малышка, писавшая эти письма. Тогда ей было двенадцать — маленькая и грациозная, прелестная, как персик, — как, собственно, и сейчас. В двенадцать лет она была крошечным бутончиком, который расцвел сегодня в прекрасный цветок. Ну, догадываюсь, что мне не стоит вам говорить о том, что она сейчас из себя представляет.
— Едва ли. Было бы чудесно узнать о ней побольше.
— Именно так и я думаю, когда я от нее далеко. Как только я оказываюсь рядом с ней, сразу же забываю о том, что она знаменитая дама, и говорю ей, как правильно ухаживать за ее детьми, даю здоровые советы и тому подобное. Она такая же простая, как здравый смысл, — и такая же редкая. Итак, Нил, Люси. Да, думаю это все.
— Нет слуг? Гостей?
— 1893–1900 были семь голодных лет на ранчо К‑2. У них был один китайчонок на побегушках, Донг Ли. А кроме него всю домашнюю работу делали Грасия и Джуди (пока не уехала), и им со всем помогала Люси. За всем, что происходило вне дома, следили Дик с Нилом. Конечно, им нужна была помощь; для того они время от времени приглашали одного соседа. В 93–94 так много ранчо погибли, что найти себе помощника было не так уж и сложно. Но Донга Ли не было в доме в ночь трагедии. У мальчишки тогда болел зуб, и он поехал в Портленд к дантисту.
Теперь что касается гостей. У Грасии была пара друзей из церкви, миссионеры, гостили в доме около десяти дней. На чердаке была одна комната, и ребят поселили туда. Но они уехали за день до убийства. Хорошие, чистые ребята, оба. Я всегда думал, что им очень повезло не вляпаться в эту историю.
— А вы уверены, что они оба уехали?
— Послушайте. Дика убили около полуночи в ночь на понедельник. Вечером того же понедельника эти двое ребят были у меня в офисе в Портленде — в двухстах милях от места происшествия (помните, что в то время автомобилей у нас еще не было), — как раз передавали послание от Дика. Он хотел, чтобы я выписал и отправил ему рецепт.
— Он был болен?
— Да. У него были проблемы с животом.
— Болезнь как-то повлияла на его характер, может с ним стало труднее жить?
— Нет. Он ни на грош не изменился. Думаю, что теория о том, что болезнь меняет людей в худшую сторону, просто высосана из пальца. Если они от природы тщедушны, то она просто дает им свободу показывать себя во всей красе. Мой опыт показал, что настоящее страдание может как разжечь, так и укротить. Но думаю, это уже другая тема для разговора.
— Нет, я так не думаю. Но давайте вернемся к гостям. Полагаю, вы уверены, что те двое мужчин, что прибыли к вам в офис с сообщением, были теми самыми гостями, десять дней жившими на ферме?
— На ранчо? Да, совершенно уверен. Я уже знал их до этого. И после тоже. Тут не может быть и тени сомнения.
— Понятно. Итак, доктор Эльм, ситуация, которую вы мне только что описали, сводится к следующему:
Во-первых, вы рассказали мне о величественных, неприступных традициях. Традициях, демонстрирующих целостность, нерушимость и отвагу в течение двух сотен лет. Далее вы поведали мне историю о составе семьи Квилтер в 1900 году, в точности соответствующую этим традициям: мудрые, достойные, культурные, преданные семье люди. Самый почитаемый и любимый член семьи был найден мертвым ночью в своей спальне. Предположение о виновности одного из описанных вами членов семьи Квилтер в этом зверском преступлении совершенно выходит за границы разумного.
Но в ту ночь земля была покрыта свежим снегом. И никто не мог покинуть дом, не оставив на нем следов. Вы заявляете, что никаких следов нигде обнаружено не было. Кто-то мог спрятаться в доме и оставаться в засаде до появления возможности выбраться. По вашим изначальным словам об ответственности и тщательности людей, обыскивавших дом, никто там спрятаться не мог. Так же дом очень внимательно охранялся, так что побег уже через час после убийства был просто невозможен.
Видите? Вы устранили все возможности предположить, что убийство было совершено кем-то из семейства Квилтер. Вы так же устранили все возможности предположить, что убийство было совершено кем-то не из семейства Квилтер. И вы утверждаете, что это произошло двадцать восемь лет назад.
Подождите. Вы вменяемый, разумный человек. Почему же вы мне сразу не сказали, что вы не ожидаете, да и не очень-то и хотите, чтобы я добралась до истины? Что вам просто нужна была красивая и правдоподобная теория, которую можно выжать из писем и которая, обозначив какого-то определенного виновного, смогла бы вылечить вашего друга от психического расстройства? Я могу для вас это сделать. Если это не причинит никому вреда, я это сделаю. И вам лучше меня известно, что я не могу сделать ничего больше.
— Мне грустно слышать это от вас, моя дорогая. Заканчиваете, еще даже не приступив. Я побеспокоил вас ради чего-то большего. То, что меня в вас восхищает, — это ваша отвага и…
— Утихомирьте свое восхищение, доктор Эльм. Вы сейчас не у себя в приемной, сами понимаете.
— Не очень хорошо с вашей стороны, мисс Макдоналд, смущать седого старика.
— Жаль только, что я лишь подумала об этом. Ваши методы позорят Макиавелли. Я просто в ужасе от вас. Вы заставили меня взяться за чтение этих писем. Вы заставили меня пообещать придумать безобидную ложь. Если безобидная ложь покажется вам неадекватной, вы несомненно заставите меня придумать более вредную.