– А ему известно содержание завещания? Если нет, выходить на свет довольно рискованно. Кроме того, почему бы не просто появиться? Зачем полиции эти головоломки? Да и вообще, пусть это невежливо, но должен сказать: если уж непременно головоломки, то можно и попроще. Я даже испытываю нечто вроде гордости от того, что мне удалось ее решить.
– Но все-таки он мог бы и догадаться, что мы уже перехватили письмо, посланное в Уайт-Брэктон… Не знаю, конечно, но мне кажется, вы правы насчет Дерека. Думаете, Найджел из Паддингтона отправил открытку сам себе?
– Именно. И мы все еще не знаем точно, жив Дерек или нет. Я вообще не уверен, что Дерек знал, или знает, что на его имя в Уайт-Брэктон было послано письмо. Но Найджел знает и имеет все основания предполагать, что, учитывая всю эту свистопляску с розысками, оно было перехвачено, не так ли? Вы согласны, мистер Кверк?
– Конечно, я тоже такого мнения. По-моему, очень странно, что никому не пришло в голову отправиться в Уайт-Брэктон, пока на меня не снизошло озарение.
– Но в чем план Найджела? – спросил Лейланд. – Он хотел, чтобы его шифр оказался в руках полиции, чтобы она решила – что? Что Дерек жив?
– Конечно. Если допустить, что Найджел потерял след Дерека, это наипростейший способ убедить полицию в том, что Дерек жив, по крайней мере, был жив на момент смерти тетушки Альмы, когда ее завещание вступило в силу. После этого Дерек может умирать, сколько его душе угодно. Найджел не мог ему позволить умереть прежде тетушки, лишив себя таким образом наследства. А вам как кажется, мистер Кверк, стройное объяснение?
– Мне думается, вполне.
– Тогда мы с вами совершенно по-разному устроены. Мне тут видится одно огромное «но». Откуда Найджел мог совершенно точно знать, что миссис Кулмен оставила деньги Дереку и потому последнему необходимо выйти из тени? А если он этого наверняка не знал, то вряд ли стал бы действовать так оперативно, понимаете? С точки зрения первого наследства Дереку нужно было еще немножко побыть мертвым.
– Рискнуть, конечно, стоило, – кивнула Анджела. – На тот момент Дереку не нужно было быть покойником. Он мог спокойно воскреснуть в промежутке, а потом опять упокоиться.
– Не советовал бы ему усваивать обыкновение то упокаиваться, то воскресать, – покачал головой Бридон. – Подобные привычки могут вызвать подозрения и у самых простодушных законников.
– Я понимаю только одно, – перебил его Лейланд. – С какой стороны ни посмотри, нет оснований полагать, что Найджелу известно о кузене больше, чем нам. Если открытка его рук дело, то это явно выстрел наугад. А потому, прежде чем мы доберемся до Найджела Бертела, нам необходимо разыскать человека в плоскодонке.
– В определенном смысле да, – кивнул Бридон. – И все-таки если мы найдем Найджела, думаю, он кое-что нам прояснит.
– Если он жив. Но не забывайте, открытка отправлена из Паддингтона. Чтобы послать письмо из Паддингтона, необязательно обитать в Лондоне. Можно жить на любой станции Большой Западной железной дороги. Вы просто садитесь на лондонский поезд, а на следующем едете обратно.
– В одном пункте не могу согласиться с вашими умозаключениями, мистер Бридон, – сказал американец, стряхнув непродолжительную задумчивость. – Вы исходите из того, что Найджел хотел, чтобы его открытка попала в руки полиции. Но если так, почему он не послал ее на адрес лондонской квартиры Дерека? Во-первых, так она быстрее оказалась бы в полиции, и, во-вторых, он был бы в этом уверен, а не терялся в догадках.
– Вы правы, но лондонский адрес на открытке означал бы сговор. Поставьте себя на место Дерека, как это сделал Найджел: самым естественным было написать на оксфордский адрес.
– А знаете, – задумчиво проговорила Анджела, – как ни крути, похоже, мы примерно там же, где и были.
– Ты права, – согласился ее муж. – Вам не кажется, что пора кое-что нам рассказать, мистер Бертел?
Глава 18Без маски
Секунд пятнадцать собравшиеся в растерянности смотрели друг на друга. Выход из положения нашелся благодаря семейной слабости Бертелов – Найджел потерял сознание.
Когда бывшего мистера Кверка унесли в комнату и Анджела, не принимая возражений, отправилась ухаживать за ним, Бридон и Лейланд смогли свободно обсудить сложившуюся ситуацию.
– Сколько времени вы носили это в себе? – спросил Лейланд. – Вы сразу его узнали?
– Не совсем. Хотя что-то все время брезжило. Конечно, его мог узнать и персонал «Пескаря», но увы. Легко подозревать человека, когда он гримируется и маскируется. Куда сложнее догадаться, что человек вовсе без маски.
– Как это – без маски?
– Видите ли, этот наш студент Найджел Бертел все время рядился. Например, он сутуловат, но исключительно дорогой портной умудрился сотворить из него стройного мужчину. Ведь хозяйка «Миллингтонского моста» запомнила джентльмена, который держался очень прямо, правда? По крайней мере, он производил такое впечатление, хотя, если точнее, тут постарался его портной. Эразм Кверк – это Найджел, каким его никогда не видели друзья. У настоящего Найджела на лице тоже было желтое пятно, которое вы, конечно, видели у Кверка всю эту неделю. Студент устранял этот дефект при помощи грима. Понимаете, он очень неплохой актер, и благодаря гриму ему в общем удавалось наводить тень на плетень… Хотя, думаю, некоторых его друзей не ужаснуло бы истинное положение дел, лишь придало бы Бертелу дополнительный шарм. Конечно, будь это естественный цвет лица, после десяти дней на реке он бы принял интенсивный красноватый оттенок, и никакого мистера Кверка не получилось бы. Но, наверно, решающее значение все-таки имела прическа. У него гладкие, лоснящиеся волосы, и обычно он носил их очень длинными и зачесывал назад. А когда коротко подстригся (в маленькой парикмахерской города Суиндона), стала заметна лысоватость, придавшая ему совершенно другой облик. Еще всем памятна его манера говорить – медленно, жеманно, растягивая слова и с отвратительной надменностью. Это тоже аффектация, и, когда возникла необходимость, ему было совсем нетрудно отказаться от нее и заговорить как американец.
– Он, конечно же, хороший актер. Удивительно, как он умудрился так здорово сыграть американца.
– Вы имеете в виду его английский, произношение? Это-то как раз было сравнительно нетрудно. Его мать, как вам известно, вышла замуж за американца, и отчий дом Найджела, если таковой у него вообще когда-нибудь был, в Штатах. На меня произвело большее впечатление то, как он сыграл отношение американцев к жизни – эту их занятную свежесть и простоту. Вот уж что совершенно чуждо его природе. Эта привычка всегда говорить, будто на том берегу Атлантики все совершенно иначе. Я бы не удивился, услышав от американца, что у них Земля вращается вокруг Солнца. Найджел, можно сказать, добился совершенства. И все же в каком-то смысле простота появилась, всего лишь когда он сбросил свои дьявольские напускные манеры. Не думаю, что были какие-то костюмные ухищрения, если вы понимаете, что я имею в виду, не считая, конечно, очков в роговой оправе, но они погоды не делают.
– Вы сказали, что не сразу узнали его. Но какие-то подозрения у вас все-таки возникли?
– А с какой стати? Я приглядывался к нему, чтобы убедиться, что он не Дерек. Но это было очевидно – во всем облике ни следа пристрастий к наркотикам. Мне не пришло в голову, что это Найджел, поскольку, когда он появился здесь, Найджела еще не хватились. Если бы, скажем, в два часа вы сообщили, что Найджел исчез, а в четыре подкатил бы Кверк, я бы тут же догадался, в чем дело. Но он вас опередил. Когда вы появились, он уже тут примелькался. Человеческий разум не может решать непоставленные проблемы.
– Он очень рисковал, заявляясь сюда.
– Так ведь он понятия не имел, что я здесь. Когда он приехал, я отсутствовал, а когда Анджела представила нас, было уже поздно давать задний ход. Как я уже говорил, мне на секунду показалось, что он на кого-то похож, но я отогнал эту мысль, я всегда так делаю. Конечно, если бы появился кто-нибудь из его оксфордских знакомых, Найджела могли узнать, но это было маловероятно – все разъехались. Что же касается персонала гостиницы, они в таких вопросах крайне невнимательны. Их работа – бесконечная череда незнакомых лиц; следовательно, для них никто ни на кого не похож.
– А когда вы заметили, что что-то не так?
– Наверно, первый звонок прозвенел, когда он сказал Анджеле, как, дескать, здорово, что я хороший фотограф. Откуда он это взял? Это меня озадачило. А потом история с бумажником, ну, вы помните.
– Вы о каком – том, что нашли на острове, или что выудил бойскаут?
– Втором. Конечно, нелепо было предполагать, что у Дерека было два бумажника. Значит, один из них обманка, ложный след. Логично было заключить, что ложный бумажник тот, в котором мы нашли визитную карточку. Ее слишком очевидно туда положили. Любопытно еще то, что скауты ныряли в том месте с понедельника по субботу, но бумажник нашелся только в субботу. Возможно ли, спросил я себя, что его просто туда подбросили ночью? Если да, то кто? Тут я вспомнил, что Кверк очень интересовался, где именно нашли каноэ, и накануне вечером ходил туда гулять. И мне захотелось побольше узнать про мистера Кверка.
– Слава богу, все разрешилось. Я уже думал, с ума от всего этого сойду.
– У меня до сих пор нет твердой уверенности, что Эразм Кверк – это Найджел Бертел. Я рассматривал возможность, что это какой-нибудь его друг из Америки, которого Найджел подрядил за мной присматривать. Не забывайте, я видел Найджела всего один раз, коротко, при довольно плохом освещении. Но подозрения возникли, и я решил, что было бы неплохо повнимательнее понаблюдать за Кверком, предоставив ему свободу действий. Хотя я бы никогда не сказал, что он способен на такую отвагу.
– Вы имеете в виду представление в «Миллингтонском мосту», ночь в двух номерах? Это действительно было смело. А зачем он рассказал нам эту частичку правды?