– Беатриче упала, – сказала Ингрид. И ехидно добавила: – Видимо, не успела дойти до нужной кондиции, чтобы почувствовать лошадь.
– Дамы и господа, сообщаю вам, что амазонка Беатриче делла Бикокка упала, но, к счастью, обошлось без последствий.
На втором круге вела по-прежнему Бенедетта, за ней шла наездница, которую комиссар не мог разглядеть.
– Кто это?
– Вероника дель Боско, она не опасна для Ракеле.
– Почему Ракеле не воспользовалась падением?
– Не знаю.
В начале последнего круга Ракеле вышла на вторую позицию. Метров сто они, поравнявшись с Бенедеттой, шли ноздря в ноздрю, вызвав горячий энтузиазм зрителей – все орали как полоумные.
Сам Монтальбано не выдержал и завопил:
– Ракеле! Давай, Ракеле!
Но метров за тридцать до финиша лошадь Бенедетты рванула вперед, будто у нее враз отросло двенадцать ног, так что у Ракеле не оставалось шансов.
– Какая жалость! – сказала Ингрид. – На своей лошади она бы наверняка победила. Ты расстроен?
– Ну, немного.
– Особенно тем, что тебе не достанется поцелуя Ракеле, да?
– А теперь что будет?
– Барон зачитает результаты.
– Какие результаты? Мы ведь уже знаем, кто победил.
– Это интересно. Подожди.
Монтальбано закурил. Трое или четверо стоявших рядом зрителей возмущенно отодвинулись.
– Дамы и господа! – произнес барон с вышки. – Имею удовольствие объявить, что общая сумма ставок составила шестьсот тысяч евро! Премного вам благодарен!
С учетом того, что присутствовало человек триста, и все сплошь благородных кровей, деловые и состоятельные, непохоже было, чтобы они сильно раскошелились.
– Амазонка, набравшая высшее число ставок, – синьора Ракеле Эстерман!
Аплодисменты. Ракеле проиграла забег, но принесла больше всего денег в кассу.
– Прошу уважаемых гостей на время покинуть лужайку, пока на ней будут расставлять столы для ужина. Вы можете провести время в залах виллы.
Последнее, что видели Монтальбано и Ингрид, уходя с ипподрома: двое официантов, подхватив полковника Ромереса, стаскивали его с вышки.
– Сгоняю переодеться, – бросила Ингрид, убегая. – Увидимся через часок в зале предков.
Монтальбано пошел в зал и уселся в кресло, чудесным образом оставшееся незанятым. Ему предстояло провести час, стараясь не думать о том, что он заметил, наблюдая за скачками, и что заставило его разнервничаться. Он стал хуже видеть, факт. Всякий раз, когда лошади бежали по второй половине круга, противоположной той, где он стоял, ему не удавалось разглядеть камзолы наездниц. Все сливалось, контуры расплывались. Если бы не Ингрид, он бы и не понял, что упала Беатриче делла Бикокка.
– Ну и что тут странного? – спросил его внутренний голос. – Это старость, прав Мими Ауджелло!
– Что за чушь ты несешь? – возразил ему Монтальбано. – Мими Ауджелло говорит, что во время чтения я отставляю подальше руку. Это дальнозоркость, у всех стариков такое бывает. А тут скорее близорукость, и возраст ни при чем!
– А что при чем?
– Возможно, усталость, временное ухудшение…
– В любом случае пора пойти провериться…
Дискуссию прервал неожиданно возникший перед креслом субъект:
– Комиссар Монтальбано! Ракеле сказала, что вы здесь, но я никак не мог вас найти.
Это был Ло Дука. Лет пятидесяти, высокий, суперухоженный, суперпокрытый салонным загаром, суперсверкающая улыбка, волосы с проседью супертщательно уложены. Все-то у него супер. Монтальбано встал, они пожали друг другу руки. Этот тип еще и супернадушен.
– Давайте выйдем на воздух, – предложил Ло Дука. – Тут нечем дышать.
– Но барон сказал…
– Неважно, пойдемте со мной.
Они снова прошли через зал доспехов и вышли через одно из французских окон, но вместо того чтобы двинуться по аллее, Ло Дука сразу свернул налево. Там был ухоженный сад с тремя беседками. Две были заняты, третья – свободна. Уже смеркалось, в одной из беседок горел свет.
– Хотите, включу свет? – спросил Ло Дука. – Но лучше не стоит. Нас заживо съедят комары. Впрочем, это и так случится – во время ужина.
В беседке было два удобных плетеных кресла и столик, на котором стояли вазочка с цветами и пепельница. Ло Дука достал пачку сигарет и протянул комиссару.
– Спасибо, я предпочитаю свои.
Они закурили.
– Извините, я сразу к делу, – сказал Ло Дука. – Возможно, вам сейчас не хочется говорить о вопросах, связанных с работой, но…
– Нет, что вы, прошу вас.
– Спасибо. Ракеле, – начал Ло Дука, – сказала мне, что ходила в участок заявить о похищении своей лошади, но передумала подавать заявление, когда вы сообщили ей, что лошадь убили.
– Ну да.
– Вероятно, Ракеле была слишком потрясена, когда вы сказали ей, что лошадь убита с особой жестокостью, и потому оказалась не в состоянии быть более точной…
– Ну да.
– Но как об этом узнали?
– Случайно. Лошадь умерла прямо под окнами моего дома.
– А правда, что тушу потом украли и спрятали?
– Ну да.
– У вас есть предположения о причинах?
– Нет. А у вас?
– Возможно, да.
– Скажите, если хотите.
– Конечно, скажу. Если вдруг будет найден мертвым Руди, мой конь, то, скорее всего, окажется, что его убили, как и другую лошадь. Тут явная вендетта, комиссар.
– Вы изложили эту версию моим коллегам из Монтелузы?
– Нет. Ведь вы тоже, насколько мне известно, до сих пор не сообщили своим коллегам из Монтелузы о том, что видели лошадь Ракеле мертвой.
Туше. Этот Ло Дука отлично фехтует.
Надо действовать осторожно.
– Вы сказали «вендетта»?
– Да.
– Можете выразиться яснее?
– Да. Три года назад я крепко поссорился с одним из тех, кто ходил за моими лошадьми, и в приступе ярости ударил его по голове железным прутом. Я не думал его покалечить, но он остался инвалидом. Естественно, я не только оплатил все расходы на лечение, но и выплачиваю ему месячное пособие, равное его прежнему жалованью.
– Но раз дело обстоит так, зачем этому человеку…
– Видите ли, уже три месяца жена не знает, где он. У него не все в порядке с головой. Однажды он вышел из дому, бормоча угрозы в мой адрес, и с тех пор его больше не видели. Ходят слухи, что он прибился к уголовникам.
– Мафиози?
– Нет. Бандиты. Обычные преступники.
– Почему же этот синьор не довольствовался кражей и убийством вашей лошади, но забрал и лошадь синьоры Эстерман?
– Думаю, когда он уводил лошадь, то не знал, что она не моя. Наверно, узнал уже после.
– И об этом вы тоже не сказали коллегам из Монтелузы?
– Нет. И думаю, что не стану говорить.
– Почему?
– Это означало бы спустить всех собак на несчастного, в чьем недуге виноват я.
– А мне почему решили рассказать?
– Мне сказали, что вы, когда хотите понять, понимаете.
– Раз я, по-вашему, такой понимающий, может, скажете, как зовут этого человека?
– Джерландо Гуррери. Но дайте мне слово, что никому не назовете его имя.
– Можете быть спокойны. Однако вы объяснили мне мотив, но не сказали, почему воры спрятали труп.
– Полагаю, Гуррери, как я уже сказал, увел двух лошадей, думая, что обе мои. Но кто-то из сообщников сказал ему, что одна из них – лошадь Ракеле. Тогда они ее убили и спрятали труп, чтобы заставить меня терзаться сомнениями.
– Не понял.
– Почему вы так уверены, комиссар, что лошадь, которую вы видели мертвой на пляже, – Ракеле, а не моя? Скрыв останки, они сделали опознание невозможным. А оставив меня мучиться неуверенностью, они делают мое страдание еще горше. Я ведь сильно привязан к Руди.
Правдоподобная версия.
– Утолите мое любопытство, синьор Ло Дука. Кто сообщил синьоре Эстерман о краже лошади?
– Я полагал, что это сделал я. Но выяснилось, что меня опередили.
– Кто?
– Возможно, один из конюхов. Ракеле ведь оставила сторожу номера телефонов, по которым можно ее найти. А сторож повесил этот листок у себя за дверью. Он и сейчас там висит. А разве это важно?
– Да, очень.
– Объясните-ка.
– Видите ли, синьор Ло Дука, если с вашей конюшни никто не звонил синьоре Эстерман, значит, ей позвонил Джерландо Гуррери.
– Но зачем?
– Возможно, он думал, что вы до последнего будете скрывать от синьоры Эстерман факт кражи, надеясь отыскать лошадь в ближайшее время, пусть и ценой большого выкупа.
– Иными словами, чтобы публично меня опозорить?
– Это ведь вполне вероятная версия, вам не кажется? Но если вы скажете, что Гуррери, с его съехавшей крышей, не в состоянии так тонко мыслить, моя версия рухнет.
Ло Дука призадумался.
– Ну, – наконец сказал он, – историю со звонком мог придумать не Гуррери, а кто-то из преступников, с которыми он в сговоре.
– И такое возможно.
– Сальво, где ты? – донесся до них голос Ингрид.
8
Саверио Ло Дука встал. Монтальбано тоже.
– Простите, что столь надолго вас задержал, но, сами понимаете, не хотелось терять такую драгоценную возможность.
– Сальво, ты где? – снова позвала Ингрид.
– Ну что вы! Это я должен искренне поблагодарить вас за то, что вы так любезно поделились со мной информацией.
Ло Дука слегка поклонился. Монтальбано тоже.
Пожалуй, и в девятнадцатом веке между виконтом Кастельфомброне, «чьим предком был Бульоне», и графом Ломанто (героями песенки квартета «Четра») не мог бы развернуться столь изысканный и изящный диалог.
Они свернули за угол. Ингрид, сама элегантность, стояла в проеме французского окна, ища его глазами.
– Я здесь, – подал голос комиссар, подняв руку.
– Простите, мне придется вас покинуть, я должен встретиться с… – заторопился Ло Дука, ускоряя шаг и так и не назвав имени того, с кем собирался встретиться.
В то же мгновение раздался гулкий удар гонга. Возможно, к нему поднесли микрофон: звук был такой, будто начинается землетрясение. Оно и началось.
Из виллы донесся нестройный возбужденный хор голосов: