Дважды? Наверняка «синьор начальник».
– Начальник отделения?
– Так точно, синьор комиссар.
– Соедини, – сказал он, включая громкую связь.
– Монтальбано?
– Здравствуйте, синьор начальник, слушаю вас.
– Не могли бы вы немедленно явиться? Простите за беспокойство, но дело очень серьезное и разговор не телефонный.
Тон начальника был такой, что комиссар немедленно дал согласие.
Повесил трубку, переглянулся с коллегами.
– Когда он так говорит, дело наверняка серьезное, – заметил Мими.
16
В приемной начальника отделения Монтальбано, конечно же, столкнулся с синьором Латтесом, слащавым и церемонным шефом канцелярии. И что тот вечно ошивается в приемной? Время девать некуда? Шел бы уже к себе в кабинет – баклуши бить. При одном его виде у Монтальбано начинал глаз дергаться. Приметив комиссара, Латтес состроил такую физиономию, будто только что узнал, что выиграл в лотерею пару миллиардов.
– Как я рад вас видеть! Ну до чего же приятно! Как дела, дражайший?
– Хорошо, спасибо.
– А супруга ваша?
– Потихоньку.
– А детки?
– Растут, хвала Мадонне.
– Воздадим хвалу Богородице.
Латтес был убежден, что комиссар женат и имеет минимум двоих детей. После сотни тщетных попыток объяснить, что холост, Монтальбано сдался. А присказка «хвала Мадонне» в общении с Латтесом была обязательной.
– Синьор начальник мне…
– Постучитесь и входите, он вас ожидает.
Постучался, вошел.
На мгновение застыл на пороге, увидев Ванни Аркуа, сидевшего у письменного стола начальника управления. Что тут делает шеф криминалистов? Его тоже срочно вызвали? А почему? Уровень неприязни к Аркуа мигом зашкалил.
– Входите, прикройте дверь и садитесь.
Обычно Бонетти-Альдериги намеренно оставлял дверь открытой. Чтобы можно было ощутить расстояние между ним, начальником управления, и комиссаром крошечного участка. Однако сегодня «синьор начальник» повел себя иначе. За мгновение до того, как Монтальбано сел, он поднялся со стула и протянул ему руку. Комиссар начал буквально цепенеть от ужаса. Что должно было такого случиться, чтобы начальник стал обращаться с ним вежливо, как с нормальным человеком? Через пять минут ему зачитают смертный приговор?
Комиссар приветствовал Аркуа легким кивком. С учетом теплоты их отношений, это можно было зачесть как бонус.
– Монтальбано, я хотел вас видеть, потому что речь идет об одном деликатном деле, которое меня сильно беспокоит.
– Слушаю, синьор начальник.
– Так вот. Как вы наверняка знаете, доктор Паскуано провел вскрытие трупа, обнаруженного в предместье Спиночча.
– Да, знаю. Но отчет еще не…
– Я его поторопил. После обеда пришлет. Но дело не в этом. Дело в том, что доктор Паскуано проявил завидную прыть и, достав пулю из трупа, сразу отправил ее экспертам.
– Он мне говорил.
– Хорошо. Синьор Аркуа, изучив пулю, с удивлением… Но, возможно, будет лучше, если он сам расскажет.
Ванни Аркуа говорить не стал. Вытащил из кармана запаянный пластиковый пакетик и протянул комиссару. Лежавшую в нем пулю слегка покорежило выстрелом, но в целом она хорошо сохранилась.
Монтальбано не нашел в ней ничего странного.
– И что?
– Парабеллум девятого калибра, – сказал Аркуа.
– Сам вижу, – слегка раздраженно отозвался Монтальбано. – И что дальше?
– Такими стреляют только наши, – сказал Аркуа.
– Нет, уж позволь тебя поправить. Не только полицейские. Еще карабинеры, налоговая полиция, вооруженные силы…
– Хорошо-хорошо, – прервал его начальник.
Комиссар прикинулся, будто не слышал, и продолжил:
– …и все те уголовники, а их много, я бы даже сказал – большинство, которым удалось так или иначе раздобыть боевое оружие…
– Это я отлично знаю, – сказал Аркуа, ухмыляясь так, что Монтальбано внезапно захотелось хорошенько его отметелить.
– Тогда в чем проблема?
– Давайте по порядку, Монтальбано, – сказал начальник. – То, что вы говорите, совершенно правильно, но надо полностью отмести малейшие подозрения.
– Какие конкретно?
– Что его убил один из наших. Вам поступали сведения о перестрелке в прошлый понедельник?
– Не припомню, чтобы…
– Так я и думал. Это все усложняет, – сказал начальник.
– Почему?
– Потому что, если об этом разнюхают журналисты, можете себе представить, сколько помоев, подозрений, наветов на нас выльется!
– Просто надо сделать так, чтобы они не разнюхали.
– Совсем не просто. Опять же, если этого человека убил один из наших, скажем, по личной причине, я хочу это знать. Мне тяжело, больно и неприятно думать, что среди нас может быть убийца.
Монтальбано взъярился:
– Я понимаю ваши чувства, синьор начальник. Но можно ли узнать, почему вызвали одного меня? Вы что же, думаете, что убийцу надо искать именно на моем участке и нигде более?
– Так ведь тело нашли между Вигатой и Джардиной, а оба предместья находятся в вашем ведении, – сказал Аркуа. – Так что логично предположить, что…
– Да ничего это не логично! Этот труп могли привезти туда из Фьякки, из Фелы, из Галлотты, из Монтелузы…
– Не лезьте в бутылку, Монтальбано, – вмешался начальник. – То, что вы говорите, резонно, но ведь с чего-то надо начать, правда?
– Да что вы пристеба… Почему настаиваете на том, что это может быть кто-то из полиции?
– Вовсе я не настаиваю, – сказал начальник. – Моя цель – доказать со всей определенностью, что его убил не полицейский. Желательно до того, как поползут злые слухи.
Он был, несомненно, прав.
– Быстро не получится.
– Что поделать. Сколько понадобится, никто нас не подгоняет, – сказал Бонетти-Альдериги.
– Какие будут инструкции?
– Во-первых, проверьте, со всей деликатностью, нет ли в барабанах пистолетов сотрудников вашего участка недостающих гильз.
В это самое мгновение пол под ногами Монтальбано бесшумно разверзся, и он провалился в бездну вместе со стулом. Его как громом поразило. Комиссар еле сдержался, чтобы не выдать себя: не шелохнулся, не вспотел и даже не побледнел. Ценою как минимум года жизни даже выдавил из себя улыбку.
– Что это вы заулыбались?
– Так ведь следователь Галлуццо в понедельник утром дважды стрелял в напавшую на меня собаку. Он подвез меня домой в Маринеллу, и только я вылез из машины, а эта собака… Там и старший следователь Фацио был.
– И что же, он ее пристрелил? – поинтересовался Аркуа.
– Не понял вопроса.
– Если пристрелил, мы постараемся ее найти, достанем пулю и поймем…
– Что значит «если»? По-вашему, мои люди стрелять не умеют?
– Отвечайте же, Монтальбано, – вмешался начальник. – Он попал в собаку?
– Нет, промахнулся, а повторно выстрелить не смог, пистолет заело.
– Можно мне взглянуть? – невозмутимо спросил Аркуа.
– На что?
– На оружие.
– Зачем?
– Хочу провести сравнение.
Если Аркуа проведет сравнение, выстрелив из этого пистолета, все окажутся в полном дерьме: он, Галлуццо и Фацио. Надо любой ценой этому помешать.
– Спроси в оружейной. Думаю, он еще у них, – сказал Монтальбано.
Потом встал – бледный как полотно, ноздри раздуты, руки трясутся, безумный взгляд – и произнес дрожащим от возмущения голосом:
– Уважаемый начальник, синьор Аркуа глубоко оскорбил меня!
– Полноте, Монтальбано!
– Именно, глубоко оскорбил! А вы были тому свидетелем, синьор начальник! И я прошу вас это подтвердить! Своей просьбой синьор Аркуа поставил под сомнение мои слова. Пистолет в его распоряжении, но и он, синьор Аркуа, в свою очередь, должен быть в моем распоряжении.
Аркуа перепугался, что его и впрямь вызовут на дуэль.
– Но я не имел в виду… – начал он.
– Полноте вам, Монтальбано… – повторил Бонетти-Альдериги.
Монтальбано добела сжал кулаки:
– Нет, синьор начальник, прошу меня извинить. Мне нанесено смертельное оскорбление. Я готов исполнить все ваши приказания. Но если синьор Аркуа потребует оружие моего следователя, вы получите его вместе с моим прошением об отставке. И вытекающим из него публичным заявлением. Всего хорошего.
И прежде чем Бонетти-Альдериги успел открыть рот, чтобы ответить, он развернулся к ним спиной, открыл дверь и вышел, поздравляя себя с успешно сыгранной трагической мизансценой. Он сделал бы блестящую карьеру в Голливуде. Может, даже «Оскара» бы отхватил.
Ему срочно нужно было удостовериться в услышанном. Комиссар сел в машину и поехал к Паскуано.
– Доктор на месте?
– Да, но он…
– Я сам зайду.
В зале, где работал Паскуано, двери были с круглыми стеклянными окошками.
Прежде чем зайти, он заглянул. Доктор мыл руки, халат испачкан кровью. Стол для вскрытий пустовал. Комиссар толкнул дверь.
Завидев его, Паскуано разразился проклятиями:
– Чтоб вам пусто было! И здесь будете меня преследовать? Располагайтесь на столе, я мигом вас обслужу! – И схватил костную пилу.
Монтальбано попятился – с Паскуано лучше перебдеть.
– Доктор, да или нет – и я уйду!
– Клянетесь?
– Клянусь. Покойнику из Спиноччи делали трепанацию черепа или вроде того?
– Да, – ответил Паскуано.
– Спасибо, – ответил комиссар, спешно ретируясь. Теперь у него было необходимое подтверждение.
– Ай, синьор комиссар! Я вам сказать хотел, что…
– Потом скажешь. Срочно вызови ко мне Фацио и ни с кем не соединяй! Меня ни для кого нет!
Бегом явился Фацио:
– Что такое, комиссар?
– Входи, закрой дверь и садись.
– Слушаю.
– Я знаю, кто этот покойник из Спиноччи.
– Правда?!
– Гуррери. А еще я знаю, кто его убил.
– Кто?
– Галлуццо.
– Вашу ж мать!
– Вот именно.
– Так мертвец – Гуррери? Значит, он один из тех двоих, что в понедельник собирались спалить ваш дом.
– Да.
– А вы уверены?
– На все сто. Доктор Паскуано сказал, что нашел следы операции на голове, трехлетней давности.