Мими возмущенно вскочил со стула.
– Ты куда?
– Ухожу. Вернусь, когда перестанешь цепляться к моим очкам.
– Ладно, садись. Клянусь, про очки больше ни слова.
Мими сел:
– На чем мы остановились?
– Сторож раньше видел напавшего на него типа?
– Никогда. Сторожа обнаружили Фирруцца и еще двое конюхов. Тот лежал связанный, с кляпом во рту и с сотрясением мозга.
– Значит, Ипполито никак не мог позвонить Эстерман, чтобы сообщить о краже.
– Ясное дело.
– Может, это был Фирруцца?
– Этот? Исключено.
– Тогда кто?
– По-твоему, это важно? Я могу продолжать?
– Прости.
– Фирруцца и остальные сразу заметили два пустых стойла и поняли, что увели двух лошадей.
– Как двух? – опешил Монтальбано.
– Именно. Двух. Коня синьоры Эстерман и коня Ло Дуки – они похожи.
– Ты хочешь сказать, что они никак не могли выбрать и на всякий случай увели обеих лошадей?
– Я спросил у Пиньятаро, и он…
– Кто такой Пиньятаро?
– Один из конюхов. Маттео Пиньятаро и Филиппо Сиркья. Пиньятаро утверждает, что из тех четверых или пятерых конокрадов хотя бы один разбирается в лошадях. Он заметил, что из сарая забрали упряжь, включая седла, для двух лошадей. Так что вряд ли воры действовали наугад – скорее всего, они знали, что делают.
– Как их вывезли?
– В специальном фургоне. Местами еще видны следы шин.
– Кто известил Ло Дуку?
– Пиньятаро. Он и скорую для Ипполито вызвал.
– Значит, это Ло Дука велел Пиньятаро позвонить Эстерман.
– Вот приспичило тебе выяснять, кто ей звонил! Можно хоть узнать почему?
– Да я и сам не знаю. Что еще?
– Это все. Тебе что, мало?
– Да нет. Ты неплохо справился.
– Спасибо, маэстро, за столь щедрую похвалу. Тронут до глубины души.
– Мими, иди ты знаешь куда!
– И как нам себя вести?
– С кем?
– Сальво, у нас не автономная республика. Наш участок подчиняется полицейскому управлению Монтелузы. Или ты забыл?
– И что?
– Расследование ведется в Монтелузе. Разве нам не надо поставить их в известность о том, как и где была убита лошадь синьоры Эстерман?
– Мими, ты сам подумай. Наши коллеги ведут расследование, и рано или поздно они допросят синьору Эстерман. Верно?
– Верно.
– А синьора Эстерман наверняка передаст им слово в слово то, что узнала от меня о своем коне. Верно?
– Верно.
– Тогда-то коллеги из Монтелузы и прибегут к нам с расспросами. А мы им должным образом ответим – тогда, но не прежде. Верно?
– Верно. Но почему сумма всех этих верных вещей дает неверный результат?
– В каком смысле?
– В том смысле, что наши коллеги могут спросить, почему мы сами не сообщили им…
– О, мадонна! Мими, у нас нет заявления от потерпевшей, а они не известили нас о краже лошадей. Счет равный, ноль-ноль.
– Тебе виднее.
– Вернемся к теме. Когда ты пришел на конюшню, сколько лошадей было в стойлах?
– Четыре.
– Значит, когда явились конокрады, лошадей было шесть.
– Да, но к чему эти подсчеты?
– Это не подсчеты. Я пытаюсь понять, почему конокрады, раз уж они проникли на конюшню, не увели всех лошадей.
– Может, им фургонов не хватило.
– Ты ведь шутишь, да?
– А ты сомневаешься? Знаешь что? На сегодня я сказал достаточно. Бывай.
Он встал.
– Мими, пусть не кардинально другую оправу, раз Бебе именно такие нравятся, но хотя бы немного посветлее…
Мими чертыхнулся и вышел, хлопнув дверью.
Что означает вся эта история с лошадьми? Куда ни кинь, везде что-нибудь да не сходится. Например: коня Эстерман похитили, чтобы убить. Но почему его не убили на месте, а довезли до пляжа в Маринелле? А лошадь Ло Дуки – ее тоже украли, чтобы убить? Где они этим занялись? На пляже в Сантоли или недалеко от конюшни? И если одну лошадь убили, а другую – нет, то что это должно означать?
Зазвонил телефон.
– Синьор комиссар, тут до вас вроде как синьора Стрёмстрём.
А Ингрид что понадобилось?
– По телефону?
– Так точно, синьор комиссар.
– Переключи.
– Привет, Сальво. Прости, что утром не попрощалась, но я вспомнила об одном деле.
– Ерунда.
– Слушай, мне звонила Ракеле из Фьякки – вчера осталась там ночевать. Она согласилась выступить на лошади Ло Дуки, сегодня днем будет ее объезжать, поэтому снова заночует во Фьякке. Несколько раз повторила, что будет рада, если ты приедешь на нее посмотреть.
– А ты все равно бы поехала, даже без меня?
– Поехала бы, хоть и с камнем на сердце. Всегда езжу смотреть, как выступает Ракеле.
Он прикинул так и эдак. Конечно, тамошняя надутая публика невероятно действует ему на нервы, но, с другой стороны, это отличная возможность получше разобраться в друзьях и возможных недругах синьоры Эстерман.
– А в котором часу скачки?
– Завтра в пять. Если ты согласен, я заеду за тобой в три.
Значит, ехать сразу после обеда, на сытый желудок.
– Ты что, два часа добираешься из Вигаты до Фьякки?
– Нет, но лучше приехать хотя бы за час. Невежливо являться, когда дают старт.
– Ладно.
– Да? Видишь, я была права!
– Ты о чем?
– Ты запал на мою подругу.
– Что ты, я согласился, чтобы лишний час побыть с тобой.
– Какой ты жуткий лгун… Хуже, чем…
– Да погоди! Что мне следует надеть?
– Поезжай голышом. Нагота тебе к лицу.
5
Фацио – его не было видно весь день – явился в участок около пяти.
– Как улов?
– Неплохой.
– Прежде чем раскроешь рот, хочу сказать, что Мими сегодня рано утром съездил на конюшню Ло Дуки и узнал много интересного. – И он рассказал, что выяснил Ауджелло.
Когда комиссар умолк, лицо Фацио выражало сомнение.
– Что не так?
– Простите, комиссар, но не лучше ли нам связаться с коллегами из Монтелузы и…
– И сдать карты?
– Вдруг им следует знать, что одна из лошадей убита тут, в Маринелле, комиссар.
– Нет.
– Как скажете. Может, объясните почему?
– Может, объясню. Это личное. Не могу забыть, с какой бессмысленной жестокостью убито бедное животное. Хочу посмотреть в глаза этим уродам.
– Вы ведь можете пересказать коллегам, как убили лошадь! Во всех подробностях!
– Одно дело пересказать, а другое – увидеть самому.
– Комиссар, простите, что настаиваю, но…
– Ты что, сговорился за моей спиной с Ауджелло?
– Я?! – опешил Фацио.
Комиссар понял, что сморозил глупость.
– Прости, я весь на нервах.
И правда. Он подумал, что сказал Ингрид «да», а у него уже пропало желание ехать во Фьякку и выступать там в роли очередного воздыхателя Ракеле.
– Расскажи мне о Престии.
Фацио все еще дулся:
– Вы не должны были мне такое говорить, комиссар.
– Еще раз прошу прощения, ну?
Фацио достал из кармана листок. Комиссар понял: сейчас ему будут зачитаны полные персональные данные Микелино Престии и его компаньонов.
Как некоторые собирают марки, китайские эстампы, модели самолетов, раковины, так Фацио коллекционировал персональные данные. Комиссар даже думал, что, вернувшись с работы домой, тот вводил в компьютер данные, собранные в ходе расследования. А в выходной развлекался их перечитыванием.
– Могу? – спросил Фацио.
– Да.
В другой раз комиссар запретил бы ему это заунывное чтение под угрозой смертной казни. Но сейчас надо было загладить обиду. Фацио улыбнулся и начал читать. Примирение состоялось.
– Престия Микеле, называемый Микелино, родился в Вигате 23 марта 1953 года, у ныне покойных родителей Престии Джузеппе и Ларозы Джованны, проживает в Вигате по адресу Абате Мели, 32. Женился в 1980 году на Сторнелло Грации, родившейся в Вигате 3 сентября 1960 года, родители Сторнелло Джованни и…
– Может, пропустишь? – робко попросил Монтальбано, начиная потеть.
– Это важно.
– Ладно, продолжай, – смирился комиссар.
– …и Тодаро Марианна. У Микеле Престии и Сторнелло Грации был сын Бальдуччо, погиб в возрасте восемнадцати лет, разбился на мотоцикле. Престия получил диплом счетовода и в возрасте двадцати лет был принят на должность помощника бухгалтера в фирму «Коццо и Рампелло», в настоящее время владеющую тремя супермаркетами. Спустя десять лет был повышен до бухгалтера. Уволился в 2004 году. В настоящее время безработный.
Он аккуратно сложил листок и положил обратно в карман.
– Это все, что о нем можно узнать официальным путем.
– А неофициальным?
– Начну с женитьбы?
– Начинай откуда хочешь.
– Микеле Престия познакомился со Сторнелло на одной свадьбе. Начал ее обхаживать. Стали встречаться, успешно скрывая от всех свой роман. Девушка забеременела и была вынуждена признаться родителям. Тогда Микелино берет на работе отпуск и исчезает.
– Не хотел жениться?
– Даже в мыслях не держал. Но не проходит и недели, как он возвращается в Вигату из Палермо, где прятался в доме у одного друга, и заявляет, что немедленно женится, чтобы исправить ошибку.
– Почему он передумал?
– Ему помогли.
– Кто?
– Сейчас объясню. Помните, я говорил, кто мать Сторнелло Грации?
– Да, но я не…
– Тодаро Марианна. – И многозначительно посмотрел на комиссара.
Но тот оказался не на высоте:
– А кто это?
– Как – кто? Одна из трех племянниц дона Бальдуччо Синагры.
– Погоди, – прервал его Монтальбано. – Ты хочешь сказать, что за подпольными скачками стоит Бальдуччо?
– Не прыгайте, как кенгуру, комиссар, я еще ничего не сказал про подпольные скачки. Мы говорили о женитьбе.
– Ладно, продолжай.
– Тодаро Марианна идет к дядюшке: так, мол, и так, ее дочь – и так далее и тому подобное. Людям дона Бальдуччо хватило суток, чтобы отыскать Микелино в Палермо и привезти его ночью сюда, на виллу.
– Похищение.
– Можно подумать, дона Бальдуччо этим испугаешь!
– Он ему угрожал?
– По-своему. Два дня и две ночи его держали в пустой комнате без еды и воды. Каждые три часа в комнату входил тип с пистолетом, щелкал затвором, глядел на Микелино, наставив на него дуло, потом отворачивался и выходил, не сказав ни слова. На третий день заходит к нему дон Бальдуччо, извиняется за долгое ожидание – сами знаете, каков дон Бальдуччо, с его улыбочками и реверансами, – и тут Микелино падает перед ним на колени и, рыдая, просит оказать ему честь и позволить жениться на Грации. Когда малыш родился, ему дали имя Бальдуччо.