Зачем Алиса это делала? Намекала, что потом, когда они добьются правды, все может получиться, почему бы и нет?
Почему бы и нет…
Алиса не хотела задумываться. Во всяком случае, не теперь. Потом. Потом… А пока… Будем продолжать игру и морочить голову, хотя он не идиот и все понимает. Тень Лаки будет стоять между ними до тех пор, пока мир не признает, что он пожертвовал собой и должен быть вознагражден – пусть и после смерти. Потом… возможно, потом призрак успокоится и уйдет, освободив Алису. Как знать.
Алиса впервые пыталась взглянуть на свою судьбу и привязанность к Лаки почти отстраненно, под новым углом.
Ник? Почему бы и нет?
А до тех пор лучшей мотивацией для Ника – за неимением денег – будет надежда, пусть даже призрачная.
Алиса миновала Национальную галерею, машинально подсчитав, что не была тут двадцать один год. А когда-то проводила целые дни. В то время она учила французский.
Люди часто критикуют Америку, говорят, что в стране нет настоящего правосудия и справедливости, но в Вашингтоне все-таки существует одна очень важная привилегия. Свободный доступ к культуре всех граждан вне зависимости от цвета кожи и толщины бумажника. Вход в музеи бесплатный, их двери всегда открыты. В Национальную галерею не надо стоять в очереди, посетителей не обыскивают, не выдают им билетов в окошечке кассы. Вы входите в музей, как на вокзал, и можете провести здесь минуту или целый день перед полотнами Да Винчи, Боттичелли, Ван Дейка, Гойи, Ренуара, Кэссетт, Моне… Садитесь на скамейку, читайте газету, пишите письмо, ждите друга. Ни с кем не разговаривайте, если не хотите, и вам никто не станет задавать вопросов. Во время учебы в Вашингтоне, до войны, и с 42-го по 44-й год Алиса проводила в музее часы. Больше всего она любила импрессионистов. Почти ко всем экзаменам Алиса готовилась у картин. В галерее она впервые увидела пейзажи Нормандии, и они показались ей нереальными, просто сказочными. «Вот земля, – думала она, – на которой невозможно умереть».
Особенно ей нравилось большое полотно Ренуара «Девочка с обручем», на котором была изображена бледная малышка со странной улыбкой, не по возрасту серьезная. Ее волосы подхватывала лента благородного, строгого синего цвета. Девочка стояла на гравийной дорожке сквера и смотрела на зрителя, пристально и встревоженно. Что скрывала эта малышка, до того печальная, что обруч у нее в руках выглядел неуместным?
Прожив много лет в Австралии, Алиса успела забыть девочку. А сегодня вспомнила и устыдилась, словно та была подругой ее детства, которой она ни разу не написала, а ведь обещала.
Алиса вошла в музей, но не направилась к Ренуару, а принялась бродить, разглядывая невыразительных итальянских красавиц эпохи Возрождения, кровавые ужасы испанской истории, первые кубические опыты Пикассо. Она почти пробежала мимо пейзажей Нормандии и портретов прославленных американских первопоселенцев – уж слишком они напоминали ей одну из нынешних обитательниц Капитолия.
Девочка ждала Алису в дальнем углу зала.
На ее молочно-белом лице не появилось ни одной морщинки. Она смотрела на Алису глазами ожившей куклы, и взгляд ее был не таким уж и грустным.
Да, девочка смотрела именно на Алису, забыв о других детях, гуляющих в парижском парке. Она бросила игру и повернулась, чтобы взглянуть на посетительницу.
Нет, Алиса не была невидимкой.
20Короткое замыкание
3 сентября 1964
Индиана-авеню, 318, Вашингтон
Нельсон Рэйфл сидел на обычном месте, прислонясь к стене дома № 318 по Индиана-авеню. Его вытянутые вперед ноги перегораживали половину тротуара так, что прохожие были вынуждены перешагивать через них. Нельсон зорко смотрел по сторонам, карауля появление Алисы: она каждый день ненадолго выходила – прогуляться или купить продукты. Сегодня в руках у нее ничего не было и она впервые улыбалась – по-настоящему! – и казалась счастливой. Возможно, причиной тому стало ласковое сентябрьское солнце. Нельсон был опытным наблюдателем, умел незаметно перехватывать взгляды, чем и зарабатывал на хлеб. Он порадовался тому, как выглядит Алиса. Обычно она бывала просто красивой, а сегодня еще и веселой. Женщина сияла. Она и в печальном настроении не забывала бросить монетку в его бейсболку, лежавшую на асфальте козырьком к пешеходам, а вот сегодня прошла мимо и не задержалась рядом с ним.
Счастье делает людей эгоистами, с философской обреченностью подумал Нельсон. Мгновение спустя Алиса вернулась и улыбнулась ему:
– Простите, Нельс, я задумалась и едва не забыла про вас.
Она положила ежедневную дань в бейсболку.
Досадно, подумал Нельсон – отличный наблюдатель, но безнадежный пессимист. Должно быть, ее счастье пока не совершенно.
Алиса набрала код, нажав на стертые кнопки домофона, вошла в дом и медленно поднялась на шестой этаж к своей квартире, впервые за два месяца читая фамилии на табличках. У порогов лежали цветные коврики, на дверях красовались наклейки, на стенах – граффити, признания в любви или ненависти.
Алиса знала, что свет скоро погаснет, – времени хватает, чтобы дойти до квартиры, достать ключи и отпереть дверь, – но сегодня не думала о прозе жизни и сознательно не торопилась.
Она думала о суде, который наверняка выиграет, и о том, какое пристыженное лицо будет у миссис Арлингтон. Сенаторше придется признать, что ее сын был гнилым отбросом и жадным уродом. Эмилии придется не только заплатить, но и извиниться. Не перед ней, а перед Лаки – от имени покойного сына.
Ключ в третьем замке Алиса поворачивала уже в темноте. Она толкнула дверь и протянула руку, пытаясь нащупать выключатель, не входя в квартиру: ей не хотелось топтать конверты, которые почтальон подсовывал под дверь.
Черт, да где же эта проклятая клавиша? Ага, вот – ну слава богу.
Раздался взрыв.
Открытая дверь разлетелась в щепки вместе с частью обстановки – стоявшим в прихожей комодом, телефоном и розеткой. Осыпавшаяся с потолка штукатурка смешалась с обрывками обоев, отвратительных, в желтый цветочек. Фотографии молодого Лаки в рамках за стеклом полетели на пол, шкаф с одеждой, холодильник, полка с банками ягодного варенья, которое прислали в подарок его родители, – все смешалось в бесформенную кучу. Погибли и книги. Смерч пронесся по квартире, вырвался наружу и сбил с ног Алису. Она пролетела целый этаж, упала, и ее завалило обломками.
21Анекдот
3 сентября 1964
Индиана-авеню, 318, Вашингтон
Тед Силва наблюдал за происходящим, стоя на перекрестке.
Отличный получился взрыв!
Чернокожий мошенник, изображавший инвалида, первым кинулся к лестнице, даже не высыпав мелочь в карман.
Что-то он неважно выглядит, отметил Тед и медленно двинулся прочь, не обращая внимания на зевак.
Дело сделано, миссис Арлингтон будет довольна такой аккуратной работой. А ведь газ – не совсем его специальность. Ничего, толковый справочник и дотошность помогли. Тед улыбнулся. Да, хорошая работа, может, не самая лучшая, и все же…
Улыбался Тед по другому поводу. Как-то раз он уже работал в этом квартале. Дело было идиотское, одно из первых. В парикмахерскую пришла дама из небогатых и все время, проведенное в кресле, ругала мужа. Тед решил проблему, соорудив хлипкие мостки, обрушившиеся под несчастным супругом. Чисто и незатейливо. Он ждал свой чек, а тот все никак не приходил. Пришлось навести справки, понаблюдать и заглянуть к клиентке. Дама третью неделю пребывала в депрессии и не могла понять, чего хочет парикмахер, к которому она зашла по чистой случайности. Сначала Тед подумал, что заказчица издевается над ним, а потом сообразил, что случилось недоразумение: в тот день у женщины было плохое настроение, она хотела выговориться и открылась незнакомому человеку. Мужчина погиб по недоразумению – из-за болтливой бабы и слишком усердного профессионала.
С тех пор Тед стал осторожнее. Каждый может попасть впросак, нужно быть внимательным, только и всего. Он решил, что включит комичный эпизод в свои мемуары. Никто не любит работать бесплатно, но Тед не стал требовать долг: даже его профессия допускает минимум сочувствия и такта. Бедняжка жила в маленькой квартире на первом этаже дома, стоявшего на пересечении 7-й улицы и Пенсильвания-авеню. Тед отметил, что ставни закрыты, и, судя по всему, давно, а стены и дверь обклеены рваными афишами и исписаны расистскими призывами.
22Дрочила
Сентябрь 1964
Топика, штат Арканзас
Табита завершила превращение Жан-Пьера в единорога. Бедняга хмуро щипал траву в саду, пока она пряталась среди игрушек в надежде ускользнуть от Саманты, которая искала ее, яростно вращая глазами.
М-да… Зрелище не сказать чтобы полностью захватило Ральфа Финна, и он смотрел телевизор вполглаза, одновременно листая газету. На диване рядом с ним молча сидел мальчик лет десяти в боксерских трусах и бейсболке с надписью Мировая Ассоциация Бокса.
– Убери свою газету, папа, ты загораживаешь мне экран.
– Лучше бы почитал, чем смотреть всякие глупости.
– Но ты же сам смотришь! – возмутился Финн-младший.
– А вот и нет – ты только что сказал, что я тебе мешаю, потому что читаю. Включи мозг, Кассиус Клей![10]
«Кассиус Клей» дернул за газету, решив втянуть отца в шутливую схватку, тот поддался, они повалились на ковер и с хохотом затеяли возню. Ральф притворялся, что вот-вот сдастся, его жена с умилением наблюдала за своими мужчинами.
Напрасно Саманта надувала щеки и совершала магические пассы – она была не в силах вернуть Жан-Пьеру человеческую форму или заинтересовать его бедами кого-то из членов семьи Финн. Как только ученик боксера озверел, Ральф сделал вид, что обессилел, и выпустил газету, оставив ее в руках сына. Он все равно уже прочел ее. Гордый собой мальчик снял бейсболку, удобно устроился на диване, сделал умное лицо и перекрыл отцу обзор. Ральф никогда не узнает, остался Жан-Пьер единорогом или нет. Но вряд ли это помешает ему спокойно спать.