Домочадцы встретили ее цветами и аплодисментами. На столе в гостиной была сложена тонна газет. Первые полосы пестрели заголовками, посвященными Эмилии Арлингтон. Бедовая Джейн[20], Мамаша Далтон[21], карикатуры. Мнения разделились: одни считали ее месть священной, другие утверждали, что она безумна.
Целыми днями Эмилия Арлингтон читала газеты, рана ее воспалилась, но хозяйка поместья запретила пускать врачей. Поместье осаждали журналисты, несколько особо пронырливых сумели снять миссис Арлингтон, взобравшись на деревья. На самой знаменитой фотографии старая женщина сидит на веранде в кресле-качалке, лицо ее мокро от слез. Америка изумилась: железная леди из Вирджинии плачет? Немыслимо.
Репортер не стал уточнять, что на цветной версии снимка различимо облако красноватой пыли, – в тот момент в загоне перед домом тренировали жеребца Теннесси. Глаза Эмилии Арлингтон слезились от пыли.
Она продержалась до Кубка Ричмонда, мартовским воскресным днем поехала на скачки, молча насладилась победой своего жокея Рода Кинли и вернулась домой едва живая.
Наутро дворецкий Дэвис нашел ее лежащей на полу спальни. «Скорая» доставила миссис Арлингтон в реанимацию Колумбийской клиники, но она не хотела больше жить и умерла на операционном столе. Это случилось 22 марта 1976 года.
Ральфа Финна так и не нашли. Лору Стерн – ей пришлось отвечать за двоих – приговорили к двенадцати годам тюремного заключения за мошенничество и сокрытие убийства. Вышла она через семь лет и три месяца, в сентябре 1982-го.
Ее сыну Майклу уже исполнился тридцать один год, Дженни было под тридцать, Бетти – шестнадцать. Опеку над младшей доверили сестре Лоры, и тетка неустанно твердила, что их мать – монстр. Неудивительно, что дети не захотели с ней общаться.
Лора не сдавалась, приходила к лицею и однажды увидела Бетти через решетку ограды. Дочь показалась ей совсем взрослой и невозможно красивой.
Она окликнула ее. Бетти обернулась. Посмотрела на мать – холодно, брезгливо – и вернулась к подругам.
Теда Силву выпустили быстро. Выждав некоторое время, он снял все деньги со счета ассоциации Eх-voto и увез семью на Гавайи, где их жизнь потекла в счастье и довольстве. В начале 1980-х Тед получил два предупреждения – у него случилось два тяжелых сердечных приступа. Он понял, что надо поторопиться, и втайне от всех дописал историю своей жизни, которую начал сочинять в камере. Отставной парикмахер запечатал рукопись в конверт, присовокупив крупную сумму денег, и отослал издателю с условием опубликовать книгу через неделю после его смерти.
Умер Тед Силва утром 22 августа 1984 года, чистя зубы. Он успел последний раз взглянуть в зеркало на счастливого коротышку, мужа и отца семейства, который очень скоро превратится в великого и легендарного исполнителя желаний Теда Силву.
На похороны съехалось множество людей. Прибыл весь семейный клан, из разных городов Америки.
Сразу после похорон Елена Силва, прихватив изрядную сумму, села в самолет и отправилась к издателю. Она выкупила рукопись мужа, вернулась на Гавайи и сожгла ее в камине, даже не подумав прочесть.
Она давно поняла, как связаны неожиданные отлучки мужа с громкими заголовками газетных статей о необъяснимых несчастных случаях. Окончательно она убедилась в своей правоте, когда узнала, какое богатство Тед нажил, держа скромную парикмахерскую. Елена сочла, что ее это не касается, – если бы муж счел нужным, он бы еще при жизни все ей рассказал. То, что хотела, она узнавала, шпионя за Тедом, и исполняла это мастерски. Теперь она – глава семьи и должна позаботиться о будущем детей, поэтому и для них, и для всех окружающих Тед останется заурядным мастером ножниц и расчески. Посмертная репутация важнее посмертной славы.
Ник вышел в отставку в 1986-м. Ему исполнилось шестьдесят, но он много путешествовал, благо раскрученное агентство не нуждалось в его личном руководстве. Друзьями он обзавелся во множестве стран, его приглашали погостить принцы, президенты, эмиры и миллиардеры. Репутация у некоторых была не самая безупречная, зато все были блестяще образованны, обаятельны и имели широкие связи. Ника они ценили за чувство юмора и благородную простоту.
Пекин и Сан-Паулу, Лос-Анджелес и Париж… Ник наслаждался жизнью. Как-то раз, в скромном аэропорту острова Тимор, скучая в ожидании рейса до Джакарты, он неожиданно встретился взглядом с индонезийской актрисой, неизвестной за пределами родной страны. Ник воспарил, воспылал, пустил в ход все свое обаяние и очаровал красавицу. Путешествовать он стал реже, найдя умиротворение рядом с женщиной намного моложе и гораздо богаче себя. Тридцатисемилетняя звезда владела одним из тринадцати тысяч островов, составляющих индонезийский архипелаг.
В Нормандию, повидаться с Алисой и Лизон, Ник за минувшие годы летал четыре раза. В пятый раз он полетел во Францию в сентябре 1993-го – на похороны.
Лизон и Алиса вернулись в Нормандию и продолжили жить как прежде: работали в музее, по вторникам гуляли в ландах, пили кофе или чай в «Завоевателе». Они старели, никто больше не оборачивался им вслед. Алиса и Лизон превратились в обычных вдов, печальных и спокойных, – какими и положено быть дамам в шестьдесят лет.
Лизон всегда была более хрупкой, она и стала первой добычей болезни, но рак наткнулся на отчаянное сопротивление. Болезнь предприняла несколько попыток, нанесла урон поджелудочной железе, но Лизон не одолела, ибо ей предстояло довести до конца еще одно, самое важное дело.
Она ждала. Ждала последнего визита.
Остатки средств Алиса потратила в начале девяностых годов. Она посылала много денег в Восточную Европу. Ее тревожил проект строительства АЭС в нескольких километрах от Шато-ле-Дьябль, на тех самых пляжах, где в 1945 году высадились союзники. Парижский депутат, продвигавший проект, сулил золотые горы: работу всем желающим и сказочное снижение налогов местным коммунам! Алиса отдала последние деньги на борьбу со строительством атомной станции, и все побережье, включая Пуэнт-Гийом, объявили заповедной зоной, историческим наследием.
После этого воистину исторического события рак, уставший бороться с Лизон, переключился на Алису, и она не выстояла. Ей было почти семьдесят, пятнадцать лет из них она прожила сиротой, пять лет была абсолютно счастлива, следующие пятьдесят лет вспоминала былое. Картины прошлого расплывались, покрывались патиной, тускнели, подобно старым фрескам. Алиса стала многое забывать и очень переживала. Вот и уступила болезни.
Последние дни она провела в мечтах о скорой встрече с душой Лаки, которая давно ждала ее между пляжем и Пуэнт-Гийомом – там, где его сразила немецкая пуля.
Глаза Алисы закрылись навсегда 29 сентября 1993 года.
Лизон осталась одна. Деревня Шато-ле-Дьябль, какой она ее знала, тихо умирала, уступая место другой. В восьмидесятых владелец бара Рене переехал на юго-запад и не подавал о себе вестей. «Завоеватель» купил какой-то бретонец и превратил его в шикарную харчевню для туристов, быстро заслужившую солидную репутацию. Фернан Приер выставил свою кандидатуру на муниципальных выборах 1983 года, проиграл молодому инженеру из Кана и с досады в следующем же году переехал в Шаранту. Шавантре умер в хосписе в Байе в конце 1989-го, последние два года он никого не узнавал – даже Лизон.
Молодой мэр выстроил у обрыва тридцать дачных домиков для жителей Кана, тоскующих по природе. «Или коттеджи, или АЭС!» – объявил он сразу после выборов. Жители деревни предпочли первое. Но вскоре начались оползни, и первая линия домов оказалась под угрозой. Владельцы пытались продавать их, терпели неудачу, подавали на мэрию в суд. Сегодня большинство коттеджей пустует, совсем как блокгаузы.
Лизон ждала. На этом свете ее удерживала только надежда на встречу с Ральфом Финном. Она была уверена, что однажды он явится.
Почти все рейнджеры хотя бы по разу побывали в Пуэнт-Гийоме и обязательно заходили в маленький музей. Лизон на всю жизнь запомнила лицо убийцы Алана и представляла, как тот будет выглядеть в старости. А вот он никогда ее не видел и не знал, что жена бывшего однополчанина работает в музее.
Если он вернется в Шато-ле-Дьябль, она его сразу узнает. И тогда…
Лето 1994-го выдалось хлопотным. На пятидесятилетие Высадки съехалось много народу, в музее было не протолкнуться. Лизон переживала, что Ральф вряд ли прилетит из страха быть узнанным ветеранами. Еще одно лето прошло впустую.
56Уход
1 декабря 1994
Пуэнт-Гийом, Нормандия
Лизон узнала Ральфа, как только он переступил порог музея. Она была готова и ничем себя не выдала – он увидел улыбчивую старую даму, явно обрадовавшуюся посетителю.
Он осмотрел экспозицию – старые открытки, макет – и остался равнодушным. Музей показался ему жалким. Кого все это может заинтересовать, кроме рейнджеров, высадившихся в 1944-м на побережье Нормандии? Да и тех в живых осталось хорошо если половина.
Лизон вела себя осторожно, беседы не заводила, сидела на стуле у входа в зал.
Ральф понял, что ничего не чувствует. Он слишком долго выжидал. Двадцатилетний парень, что играл в солдата, тот, которого товарищи прозвали Дрочилой, стал ему чужим. Много времени утекло, он познал иные, куда более сильные эмоции. Военные воспоминания давно не бередили душу, трогали не сильнее художественного фильма. Но ему до чертиков надоело таскаться по отелям с единственным спутником – чемоданом. Так не все ли равно, где скучать.
– Где тут у вас можно поесть? – спросил он у Лизон, покидая музей.
– В харчевне на углу, – ответила она. – Заведение не из дешевых, но популярное. Обслуживают, правда, неторопливо.
– Автобус будет только во второй половине дня, так что время у меня есть.
– Вы приехали на автобусе? – поинтересовалась Лизон. – Значит, до Пуэнт-Гийома не добрались?