— Неплохо учебный год начинается, — заметил я. — Но если есть подозрение на малефиций, то почему ей повестка не выслана?
— Специфика факультета, — с неудовольствием ответил Серапион. — Настоящий психолог в какой-то степени всегда паранорм. Другое дело, что мы обязаны пресекать вредоносные действия, и тут уже нет ни специфик, ни льгот. Основные разбивки тут, — он продемонстрировал тонкую светло-зеленую папку, — ознакомься и выезжай. На летучку можешь не ходить.
Отлично. Не люблю летучки и всяческие собрания — на них чересчур отчетливо понимаешь, что жизнь есть сон. А на факультете психологии у меня сохранились знакомые еще с журналистских времен.
Если у местного педа было четыре уютных, разбросанных по городу корпуса, то политех размещался в единственном циклопическом здании о восьми этажах, выпиравшем утюгоподобной мордой на Октябрьский проспект и нависавшем над ним подобно злому учителю над нерадивым учеником. Покрашено оно было в безрадостный серо-бурый цвет, и я от всей души посочувствовал студентам, коим приходится грызть гранит науки в столь угрюмой alma mater. В маршрутке я успел просмотреть документы по делу и теперь направлялся прямиком в западный сектор здания, где размещались гуманитарные факультеты; сперва собирался зайти в деканат, навести о Юлии справки, но потом передумал просить о помощи официальный лиц и пошел к расписанию. У застекленной доски толпились человек десять, списывали график занятий; я умудрился высмотреть, что у группы 3-А практикум по социальной психологии, а ведет его мой старый знакомец Егор Зимин. Над фамилией Зимина карандашом было подписано «библ. лект.»; я немного подумал и двинулся в библиотеку.
Библиотека политеха была большая, двухуровневая, как в столичных вузах. Я миновал секторы художественной литературы и краеведения, пересек читальный зал и вошел в лекторий до звонка. Третьекурсники уже занимали места, кто-то громко говорил по сотовому, постоянно вставляя матерные междометья, некрасивая высокая блондинка хохотала как лошадь (уточню: ржала) над чьей-то шуткой, и две близняшки перебрасывались самолетиком. Еще раз посмотрев на фотографию Юлии Кильдей, приложенную к делу, я устроился за стеллажом, аккупировав стул библиотекаря и стал наблюдать.
Зимин вбежал в лекторий со звонком. Он ничуть не изменился со дня нашей последней встречи и был по-прежнему шустрым, живым и импульсивным красавцем-мужчиной в расцвете, которого не портили ни морщинки вокруг глаз, ни импозантная седина. В свое время его хотели увольнять за некорректное обращение с молодыми студентками (комендант общежития застукала Зимина в компании двух первокурсниц, и они не в шахматы играли), однако он умудрился остаться на старом месте.
Лекция посвящена была психологии добра и зла, и большую ее часть я мирно продремал за стеллажом: Зимин сыпал абсолютно непонятными терминами, ссылаясь то на Фрейда, то на Юнга, словно желал доказать, что является профессионалом не только в амурных делах. Когда зашла речь о том, как отбиваться от маньяков, я оживился — Зимин вытащил из-за стола одну из студенток, в которой я опознал нужную мне Юлию, и предложил ей представить, что она — жертва, а он, Зимин, маньяк (я усмехнулся), от которого надо отбиваться.
Студенты стали усаживаться поудобнее, готовясь к захватывающему зрелищу, а Зимин с очень выразительной улыбкой и прочей мимикой, вознамерился ухватить Юлию за грудь. Собственно говоря, на этом лекция и закончилась: Юлия, не потерпев посягательств, так двинула «маньяку» по зубам, что тот свалился на пол в нокауте.
Девочки, занимайтесь спортом.
Староста, та самая смешливая блондинка, сбегала в деканат, вернулась с аптечкой и в сопровождении очень строгой дамы в темно-зеленом брючном костюме. Зимину оказали первую помощь, а вот на Юлию строгая дама наорала безо всяческих церемоний, чуть ли не матом. «Распускать руки, надо же, додумалась..!» Девушка, с лицом побледневшим и решительным, побросала тетрадки в сумку и покинула лекторий. Вслед за нею потихоньку вышел и я: делать тут больше было нечего.
Юлия завернула в туалет (наверняка, умыться: покрасневшие глаза девушку не украшают) на пару минут, а потом, шмыгая носом, села на широких подоконник в коридоре, достала из сумки яблоко и принялась бездумно его грызть. Некоторое время я рассматривал ее издалека — кудрявые каштановые волосы, высокие скулы, легкое, еще летнее платье — а затем приблизился и сказал:
— Добрый день.
Ее глаза оказались невероятного, изумрудно цвета.
— Добрый день, — кивнула она, провела по щеке тыльной стороной ладони. Я не придумал ничего лучше, кроме как представиться и показать документы. Юлия взглянула на «корочку» с чем-то похожим на брезгливость и проронила:
— Ну, еще и вы…
Голос звучал трагически-измученно, будто ударов судьбы девушка за небольшой срок перенесла немерено.
— Я совсем неофициально, — сказал я, присаживаясь рядом. — Ваша соседка обвиняет в своем аппендиците именно вас, нужно ведь разобраться.
— Разобраться…, - с горечью повторила Юлия. — Все со мной разобраться хотят. Эта сучка у меня парня отбила, так я же и виновата. А мы, между прочим, пожениться собирались, — она шмыгнула носом, засунула огрызок за батарею. — Тварь, совсем меня решила с дороги убрать.
Я помолчал, обдумывая слова Юлии и разглядывая ее профиль — прямой аккуратный нос, пухлые губы, круглый подбородок — а потом спросил:
— Зачем надо было Зимина со всей силы бить?
Она посмотрела на меня искоса, оценивающе. Помолчала, потом все же снизошла до ответа:
— Гад он редкий. Весь второй курс ко мне цеплялся, — Юлия скривилась. — Паскуда. Вы, гражданин Каширин, никогда экзаменов через койку не сдавали? Мне вот Зимин предлагал. Как я могла сегодняшний случай упустить?
Самая обычная, правда, до крайности озлобленная девчонка. Ведьма сработала бы аккуратно, не так явственно отправив соперницу в больницу, да и Зимин не получил бы по мордасам на глазах у всей группы, а напала бы на него, скажем, мужская немочь. Впрочем, как я успел узнать за время работы, у молоденьких истеричных паранормов иногда совершенно срывает крышу, и они начинают вытворять черт знает что.
— Действительно, — кивнул я, — случай подходящий. А вы не боитесь административного взыскания вплоть до исключения?
Юлия хмыкнула.
— У нас ректор женщина. Все расскажу про летнюю сессию. Еще вопрос, кого отсюда погонят.
На ее бледных щеках пурпурными цветами вспыхнул румянец. Я физически ощущал переполнявшие ее эмоции: гнев, обиду, готовность расплакаться, гадливость и горечь, а еще нервозность по поводу того, что рядом сидит этот… Епархиальный следователь, пес Господа, так его и перетак.
— Ну не виновата я, — устало проронила она. — Симке бы семечек поменьше жрать, обошлось бы. Теперь ведь чуть что, так ведьма. Блин, страна победившего пра… извините.
— Извиняю, — сказал я. — Но ведь всякое бывает, не правда ли?
Юлия нехотя качнула головой.
— Вот на прошлой неделе был случай, — продолжал я. — Молодая женщина рассердилась на мужа за его пьянки и посулила ему подавиться. Он пошел вечером с мужиками пиво пить, да и в самом деле подавился. Оказывается, супруга его научилась метать что-то вроде энергетических игл. Вот такущие, — я развел руками, показывая, — штуки. Ничего себе, правда?
Она недоверчиво посмотрела на меня.
— Быть такого не может. Не верю.
— Серьезно, — заверил я с непроницаемым лицом. — Так что сами понимаете, нужно разбираться. Вдруг вы тоже Симу чем-то подобным проткнули.
Юлия усмехнулась. Заправила за ухо кудрявую прядь.
— Что ж. Разбирайтесь, — и она развела руками, показывая: мол, вот она я, берите, ешьте. Тогда я с легкой улыбкой наклонился к ней и шепнул в розовое ухо с голубой капелькой сережки:
— Значит так, дорогая моя ведьма. Ты нанесла Симе сильнейший энергетический удар, и она до сих пор в критическом состоянии. Острый аппендицит — это диагноз прикрытия; у Симы спазм сосудов, на самом-то деле.
Юлия вздрогнула. Отстранилась от меня с живописнейшим выражением лица. Ярче всего на нем была выписана совершенно детская обида: меня так просто расшифровали…
— Я дам тебе полчаса, чтобы ты все поправила, — продолжал я. — Через полчаса Сима приходит в сознание, и я ставлю на твоем деле жирный крест за отсутствием состава преступления. Если нет — не обессудь. Вызову оперативную бригаду, они в твоей тумбочке много чего интересного найдут. Административным взысканием не отделаешься.
Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза. Юлия попыталась было отвести взгляд, но я не позволил этого сделать.
— Вода, — прошептала наконец она. — Мне нужна вода и соль…
Я моргнул, «отпуская» ее.
— Чудесно. Тогда идем в буфет.
Центров питания в политехе было два: стандартная столовая средней степени паршивости и студенческое кафе довольно приличного вида. Я человек весьма брезгливый, что для журналиста, мягко говоря, неестественно, и потому направился прямиком в кафе. Юлия плелась рядом, словно на поводке, видимо, решив, что для нее все кончено.
Мы устроились за столиком в углу у окна. Я заказал бутылку минеральной воды без газа, кофе себе и мороженого для Юли. Специи же в аккуратных баночках стояли на каждом столе, и, слегка поморщившись, Юлия принялась за дело. Я пил кофе, нарочно не глядя в ее сторону.
— … под восточной стороной есть океан — море, на океане — море ходит щука-бела, зубы укладны, хвост булатный, поедает и пожирает у рабы Божией Серафимы уроки и прикосы, грыжи и нечисти…
Кто бы мог подумать, что в студенческой забегаловке подают такой вкусный кофе?
На исправление содеянного Юлия потратила десять минут. Волшба закончилась выливанием навороженной минералки в горшок с геранью на подоконнике. Поставив пустую бутылку на пол возле своего стула, Юлия сложила руки на столе перед собой и безучастно осведомилась:
— И что теперь?
— Теперь — ешьте мороженое, — улыбнулся я. — На здоровье.
Юлия придвинула к себе креманку с уже подтаявшей шоколадно-сливочной массой. Взяла ложку.