Алена сразу и не узнала Грака, в прежние его приезды в деревню она с ним не встречалась, старалась не попадаться ему на глаза. Сильно изменился он с тех пор, как уехал из Кривой Нивы, вытянулся, острое когда-то лицо округлилось. Только глаза остались прежними - с застывшим, немигающим взглядом, как у рыбы или змеи, да ямочка на подбородке. Про такие ямочки говорят - гусак ущипнул.
Войдя в хату, Грак протянул руку одной Алене.
- Привет. Поганый пес тебя приветствует. Узнала?
- Узнала, - она, помедлив, протянула в ответ свою ладонь.
Он крепко, до боли, ее пожал и долго не отпускал, как Алена ни старалась высвободиться из его руки, неприятно скользкой от ружейного масла, которым был обильно смазан автомат.
В хате как раз собирались обедать. Серафима схватила табуретку, махнула по ней передником, подставила к столу.
- Пообедайте с нами, Савкович. Вот и бульбочка горячая, рассыпчатая и капусточка из погреба, холодненькая, - начала она приглашать Грака.
Семен сложил руки на груди: левой ухватился за сгиб правой, а правую положил на левое плечо и пожимал его, словно оно болело; в такой позе, новой для него, стоял, презрительно оглядывая стол.
- А что ж это вы бульбу без сала едите?
- Семен, да откуда ж теперь сало? - пожаловалась Серафима. - Были недавно ваши и все, что в кадке оставалось, забрали.
- А где ж припрятанное? Думаете, не знаю, что есть и припрятанное сальце?
Однако сел за стол и начал есть картошку с капустой, запивая простоквашей.
- Обед не хуже, чем при Советах. Правда, Алена?
Алена, не поднимая от миски головы, молча ела.
- Алена, ты что, оглохла? - недовольный ее невниманием к своей персоне, переспросил он.
- Слышу, - ответила она, бросив на него короткий взгляд.
- А может, слезы льете по счастливой колхозной жизни? Забыли, как колоски собирали?
- Было и такое, Семен, что говорить... да потом ведь наладилось, ты же знаешь, - вступила в разговор Серафима.
Макар молчал. Заросшее щетиной лицо его было мрачным, отчужденным, в глазах стояла тревога. Макар чувствовал, что Грак пришел неспроста. Что-то задумал или дознался про связь Комковых с партизанами? Надо бы с ним быть поласковей, поугодливей, он же любит, когда перед ним на коленях ползают как же, начальник, власть; но не умел и не мог Макар притворяться.
- Так что ж, Макар, ты не захотел старостой стать? - обратился к нему Семен. - Или все еще красных ждешь, а? - В голосе его прозвучала неприкрытая угроза.
- Партизан боюсь, придут да и прикончат.
- Испугался! А вот отец мой не побоялся. Староста в Круглянах.
- Староста? - удивился Макар.
- Что, не слышали? Уже полгода. И не боится.
- Не слыхал.
- Семен, - заступилась за мужа Серафима, - здоровья нет у Макара, чтоб старостой быть. Мы ж теперь все старосты, по очереди. И то страшно. Вот Парфена убили какие-то люди из леса... Ты лучше расскажи, что на войне слышно, где там наши?
- Наши? - всем телом повернулся к ней Семен. Из-под выпуклых надбровий холодно сверкнули застывшие глаза. - Поджидаете?
Серафима поняла, что сказала не то, начала выкручиваться:
- Семен, да я ж про наших кривонивцев говорю. Вот же сколько на войну забрали, из каждой хаты, считай.
- Дураки ваши кривонивцы. Надо было домой удирать, когда отступали. Меня тоже мобилизовали, а я дома давно.
Грак говорил, поглядывая на Макара со злорадной усмешкой и потирая пальцем свою ямочку на подбородке. Алена видела его недобрый взгляд, и в сердце ее закрадывалась тревога.
- Скажи-ка мне, Макар, вот что, - с той же усмешечкой спросил вдруг Грак. - К кому это партизаны по ночам приходят?
- Откуда мне знать, - отрезал Макар.
- Не знаешь, значит. И не знал, и не видел. Врешь, все знаешь! крикнул злобно Грак.
Серафима снова бросилась на выручку мужу, начала выспрашивать, как бы это и где достать соли, а то бульбу нечем посолить. Грак ответил, что соли скоро всем хватит, немцы пришлют целый состав.
- Семен, - не умолкала Серафима, обрадованная тем, что Грак поддержал ее разговор, - а помнишь, какой ты был у нас общественник, активист. В этой, как ее, легкой кавалерии был. На всех писал, боролся, чтобы советские законы не нарушали. А теперь ты...
- Мама, замолчи! - воскликнула Алена, заметив, как сжались у Грака губы, как сверкнули гневным блеском его глаза. - Не твое это дело. - И спросила у Семена о его сестрах, как они живут, чем занимаются.
Грак, однако, ответил Серафиме, а не Алене.
- Я тогда любил порядок и теперь за порядком слежу. Поняла? - Он подвинул к себе чугунок, достал картофелину. Автомат его так и висел на шее, стучал о стол, когда Грак наклонялся вперед, доставая что-нибудь. Доев картофелину, вылез из-за стола, поблагодарил за обед. Прощаясь, снова подал руку одной Алене и снова так же больно пожал, задержав в своей ладони.
- Женихов своих поджидаешь? - спросил с кривой ухмылкой.
- Никого я не поджидаю.
- Может, скажешь, никого не было? Так я и поверю. Надеешься, вернутся домой? Дудки! А вечером сегодня приходи в школу на игрище. Поняла?
- Семен, что ты, какое теперь игрище, - махнула рукой Серафима. - Ей и надеть нечего. Да и ноги болят, не до танцев ей.
Грак молча вышел, хлопнув дверью.
- Они что, и вправду хотят игрище устроить? - заговорил Макар. Неужто решили на ночь остаться?
- Не боятся, значит, - ответила Серафима, - раз девчат собирают.
Зашла в хату соседка, сообщила, что в школе полно немцев и полицаев.
- На двух машинах и мотоциклах приехали. - Сказала и побежала к другим соседям сообщить новость.
Макар глянул на Алену, та на него, и они поняли друг друга без слов: скорее в лес, сообщить об этом партизанам. Раз их столько понаехало, значит, что-то надумали. Как же выйти из деревни незамеченной, ведь время еще не позднее? Макар посоветовал Алене взять корзинку и пойти не сразу в лес, а на болото, будто бы за клюквой, - теперь ее в самый раз собирать по кочкам. А с болота уже, сделав круг, пробраться в лес. В корзинку насыпали клюквы, собранной как-то раньше, и Алена побежала.
Чтобы не попадать людям на глаза, шла низиной, меж кустов, вдоль ручья. Когда выбралась на болото, вздохнула облегченно - никого не встретила. Но на краю болота, откуда хотела в лес повернуть, наткнулась на засаду - пять немцев и три полицая. Ее задержали, привели в школу. Грак послал за Макаром и Серафимой. Стал допрашивать, куда отправили дочь, почему нарушили приказ коменданта: при посещении немецкими или полицейскими чинами населенного пункта никто не имеет права покидать его без разрешения властей.
- Да не усидела девка без дела, - оправдывался Макар. - Снег растаял, ягод полно на болотных кочках.
- Значит, и от игрища сбежала?
- На игрище она пришла бы, успела.
Макара и Серафиму из школы не выпустили, Алену держали от них отдельно. Грак и ей устроил допрос.
- За ягодами захотелось, да? А потом куда собралась?
- Никуда, вернулась бы домой и пошла на игрище.
- Никуда, значит. - Сложив руки на груди и наклонив голову набок, Грак испытующе смотрел на нее, то ли оценивая, то ли принимая какое-то решение. Открылась дверь, немец позвал его кивком головы. Грак взял корзинку с клюквой, крутанул ее вверх дном, ягоды высыпались и с мелким перестуком покатились по полу. Стуча хромовыми сапогами, Грак вышел за немцем. Раздавленные ягоды краснели на полу, как пятна крови.
В селе, услышав, что забрали Комковых, встревожились. Кто-то пустил слух, что к вечеру всех сгонят в школу, и тревога возросла. Знали же о судьбе Крапивни, небольшой лесной деревушки, сожженной вместе с людьми за помощь партизанам. Может, и Кривую Ниву ждет та же участь?
Пробовали выпытать у полицаев, те успокаивали, что все обойдется, вечером же игрище будет в школе. Но по тому, как нервно-суетливо вели себя полицаи и немцы, как они расставляли вокруг деревни часовых, засады, кривонивцы догадались, что готовится расправа.
А расправа им была назначена страшная: деревню надлежало сжечь, жителей, подозреваемых в связи с партизанами, уничтожить.
До вечера Комковы, все вместе, сидели в школьном классе, в том самом, где училась Алена. Потом туда начали сгонять и других людей. А потом и началось...
Как все происходило, в какой последовательности, Алена потом никогда не старалась вспомнить. Воспоминания сами врывались в ее сознание, обжигая душу, которая болела и ныла и через десять, двадцать и через тридцать лет... Тот кошмар, казалось, ей приснился, а не был в действительности, не укладывалось в сознании, что это было сделано людьми...
Все произошло, когда стемнело. Все, кого собрали в школе, а их там оказалось полдеревни, согнали в один класс. Алена, припав к двери, поняла из разговора полицаев, что окружили всю деревню.
- Это они хотят с нами расправиться, - сказала она людям. - Теперь нам отсюда не выйти.
- Господи, пошли сюда партизан, скажи им о нас, - начала молиться Серафима, - пусть придут и спасут.
И партизаны, будто услышав, пришли в деревню, но небольшой группкой, думая, что там тихо. Засада их пропустила, а в деревне окружили. Бой был короткий и неравный. Согнанные в школу люди радовались, думая, что партизаны в самом деле пришли их выручать. Но выстрелы вскоре затихли.
Расправившись с партизанами, каратели подожгли с двух концов деревню. В школьном классе, где находились люди, от пожара было светло, хоть читай. Люди жались друг к другу, женщины плакали. Старый Анис, когда в класс заглянул немецкий офицер, начал просить его:
- Вы же христиане, люди. За что же нас казнить надумали?
Тут подошел Грак и скомандовал всем выходить.
"Поведут убивать", - догадалась Алена.
Все вышли, Алену же Грак оставил в классе, замкнув дверь. Она стояла, растерянная, ничего не понимая, а когда услышала крик матери во дворе, стала бить плечом в дверь, пытаясь открыть ее, потом кинулась к окну, рванула на себя раму, оторвала ручку, но рама не сдвинулась с места. Тогда она влезла на подоконник, разбила ногой стекло. В этот миг вошел Грак.