Сколько дней прошло? Я сбился после третьего. Наказующий Цецерон приносил дважды сутки приносил воду в специально баночке на длинной палке. Бред, вера, палящее солнце и ненавистная школа перед глазами. Жалел ли я о своей попытке убить Рентона? Нет! Даже если я умру, я сделал то, что должен был! Ошибкой было то, как глупо и открыто я поступил.
Беспамятство. Я дышал, направлял ману в сердце, закручивая ее, но стоило сбиться с ритма дыхания, как чувства вихря в груди пропадало. Снова. Снова. И снова. Тысячи. Десятки тысяч раз, пока сознание не покидало меня. Цацарин будил, давая выпить ровно столько, чтоб я не помер.
- Семь дней на столбе продержался, живчик! Ну? Будешь просить тебя прикончить?
Не было сил на споры. Я даже и не думал о том, что все закончится одной лишь просьбой. Смерть?! Пока есть хотя бы один шанс выжить из миллиарда, я буду бороться.
Наказующий не сдавался.
- Фарун. Так звали раба, пытавшегося сбежать после убийства отца настоятеля в церкви восемь лет назад. – наказующий довольно скалясь смотрит на меня – Господин запретил убивать его на десятый день, когда тот уже молил о смерти. Птицы-стервятники здорово его потрепали. Я знал, он не жилец! Но рабам нужен был пример гнева господина. Следующие двендцать дней мы были неразлучны! Я обработал его раны, не давая умереть слишком долго. Поил, как тебя, не давая шапочке блаженного упасть с головы. Фарун продержался двадцать два дня и семь часов.
- Тут нет птиц. - я прохрипел.
- Так октябрь на носу! Не сезон. Тебе повезло, что сейчас стервятников нет.
Цецерон ушёл, растворившись в ночи. Скручивать, сжимать, дышать. Как правильно медитировать?! Я заметил, что, если скапливать в теле слишком много маны, она начинает причинять боль такой силы, что выдергивает меня из беспамятства. Поэтому я поддерживал вихрь вокруг сердца, будто водя пальцем по кругу в водной глади. Она скручивалась, создавая маленький водоворот в центре. Снова, снова и снова. В один ритм с дыханием и сердцебиением.
На десятую ночь, когда я так ослаб, что уже не мог поднять голову, просто вися на столбе, пришел мистер Джа.
- Да, вот так! Смотри на меня! Я хочу видеть твои муки! Видеть, как жизнь покидает твое тело!
- Зачем… кхе-кхе – слова давались большим трудом – Зачем?
- Зачем? Я всем сердцем ненавижу таких людей, как ты!
Лицо дьякона исказила гримаса ненависти. Гордыня, самодовольство, безнаказанность. Все это читалось во взгляде Джа.
- Почему бог даровал такой ум, несмышлёному дитя, как ты?! А не мне, тому кто, верно служит ему душой и телом! Я молился больше других! Постиг все аскезы, прошел путь паломника, познал тайные писания и сам продал свою свободу тому, кто проповедует его дело! Но господь, всегда выбирает таких уродцев, как ты! В каждом поколение! В каждом чертовом поколение выводка потомственных, находится такой нечестивец, как ты, думающий что он знает слово господне, лучше дьякона, посвященного в свой сан! Слабый, хилый, но с изворотливым умом!
- Зависть? И вы зовете себя священником, отказавшимся от личных желаний?
- Ты! – дьякон взревел – Да как ты смеешь, сомневаться в моем пути служения Ахенди!
Удалось взглотнуть всего раз. Слюны, да и другой жидкости не осталось.
- Обманывайте себя сколько хотите, мистер Джа. Вы служите себе, а не богу.
- Я… я убью тебя! – глаза священника горели безумием
- Вперед, мистер Джа. Я не против забрать вашу жизнь с собой.
Если уж наказающий не смеет меня убивать, боясь гнева господина, то священник и подавно. Мистер Джа несколько секунд гневно смотрел на меня, не двигаясь с места.
- Неплохо! Пожалуй, я буду смотреть, как ты медленно умираешь на это столбе.
- Гордыня.
- Ты!
- Вас даже презирать не надо. Вы и так ничтожество, хуже некуда, мистер Джа.
Несколько секунд Джа шумно дышал, сжимая и разжимая кулаки. Он ушел, вернувшись глубокой ночью с главным наказующим поселка, прося завтра провести мою публичную казнь перед всеми рабами в поселке. Ему отказали, сославшись на то, что детей никогда, ни при каких условиях, казнить не будут. У псоглавов чести и моральных принципов оказалось куда, больше, чем я мог представить.
Следующие три дня, мне становилось все хуже и хуже. Дьякон часто приходил и смотрел на меня с довольной улыбкой. Только на третьи сутки, я наконец понял, что он договорился Цацарином, младшим наказующим, подмешивая какую-то отраву в воду. До шести лет, я могу видеть только названия предметов. Того же модуля здоровья, у моего интерфейса нет, поэтому наличия яда я никак не смог бы заметить. И он этим воспользовался!
В полдень, после урока религии в школе, дьякон снова пришел ко мне и начал молча рассматривать.
- Зачем? Ваша поруганная гордость требует таких мер?
- Оу! Так тебе стало страшно и ты решил поговорить? Знаешь, все вы, рабы, оказавшись на краю гибели, показываете свою истинную натуру. Слабую! Хрупкую! Человеческую природу! Которая нуждается в вере! Всем нужен бог! Даже такому отродью, как ты!
- За вас все еще говорит ваша гордыня, мистер Джа.
Дъякон сдержался, а я уже не мог вымолвить и слова. Яд медленно убивал меня.
- Завтра ты сдохнешь! Отродье!
Когда стало совсем плохо, я начал заставлять себя дышать, вдыхая, как загнанная лошадь. Я хочу жить! Я хочу жить! Я хочу жить! Расплескалась вода, принесенная наказующим Цацарином. После третьей попытки напоить меня, он сдался, понимая, что мне и впрямь мало осталось. Дыши! Дыши!
- У-а-а- хрип… - глубокий вздох и я проваливаюсь во тьму.
- у-э….- кашель, краткий миг сознания и я падаю еще ниже глубоко в недра небытия
Вздох. Судорожный выдох. Вздох. Я чувствую, как мое сердцебиение замедляется, а вместе с ним и распадается на части вихрь маны в груди. Почему-то даже находясь во тьме, в предсмертном состояние, я все еще осознаю себя. Вокруг царит тьма, становящаяся все более осязаемой по мере погружения в глубины небытия. Стоит сделать шаг вперед и все закончится.
Нет! Если судьба предлагает два выбора умереть медленно, погружаясь в беспамятство или быстро шагнув за грань, я выберу третий вариант.
Вздох. Кашель. Во рту появился привкус крови.
- Скоро он сдохнет? – голос Джа
- Пять минут максимум. Видишь ник над головой прозрачным становится. – голос надзирателя.
И я снова утопаю в глубинах небытия, где тьма сменилась осязаемым мраком. Я будто начал видеть весь окружающий мир в черно-белых тонах, в котором повсюду текли потоки маны. Люди, как ярко-белые пятна, ходят по улицам поселка, учатся в школе, спят в домах. На мгновение я увидел контуры душ надзирателя и дьякона. Они были разной формы.
- Уходи, отсюда! – призрак девочки в одежде раба бежит ко мне – Уходи скорее! Иначе застрянешь тут навечно!
Неожиданно стало нестерпимо жарко. Нет! Нет! И нет! Я собираюсь умирать! Сознание рывком вернулось, солнечным свет ослепил и силы снова покинули меня, окуная еще глубже в небытие. Туда, где нет душ, потоков маны и вообще границ и форм, навязанных материальным миром. Мир вечной тьмы. Я все-таки шагнул за грань жизни и смерти.
Глубже. Еще глубже во тьму, где нет ничего и никого! Где окружающий мрак для души материализуется, становясь новым миром. Я стою на чем-то. Понятия лево и право, низа и верха, осознаются вполне четко и ясно. Однако, я не имею представления о времени, расстояниях и вообще, какой-либо размерности, словно сама иерархия пространственного-временного континуума в этом месте, имеет законы отличается от земных. Откуда я знаю такие слова?! Рядом кто-то ходит. Я “вижу” следы рядом с собой и в тоже время понимаю, что не могу их “видеть”, потому что не имею зрения и все вокруг состоит из материализованного мрака. Отпечатки ног, как у детей или маленьких людей. Одно существо ходит рядом со мной по кругу. Еще десятки, если не сотни бродят вокруг. Одни выше, бродят по воздуху. Другие ниже, будто под землей.
Мгновение или час? Сколько времени прошло. Стоило подумать, что моргнул и все пропустил, как я очнулся, глубоко вздохнул, чувствуя бешено колотящееся сердце. Жар! Будто горят кости, кипит кровь, заставляя тело потеть, каждым квадратный сантиметр кожи. Откуда я знаю такие слова?!
Трепыхаюсь, значит еще жив! Открываю глаза и вижу безразличный взгляд дьякона, смотрящего на меня. К нам идет наказующий с новой порцией отравленной воды.
- Ты должен был умереть…
- Забыл куда шел. Пришлось вернуться.
Подошедший псоглав, держа в руках палку со стаканом воды на конце, посмотрел сначала на меня, а потом на дьякона. Тот ответил, на невысказанный вопрос.
- Беда то, какая Цецерон! А мальчик то помер! Зачем воду переводить зря.
Псоглав несколько мгновений глядел на ручьи пота, стекающие с меня. Вздохнул и повернулся к дьякону.
- Надоели вы мне оба! Утром труп этого сниму.
- Ааа…
- Труп сниму, сказал! Иди давай, молись в свою церковь! Оставь дело наказаний тем, кто в них разбирается.
Не прошло и десяти минут, как я провалился в сон. Не знаю, что происходило в поселение ночью, но на следующий день, я очнулся уже в бараке для детей, на самой дальней койке. Никто не торопился выгонять меня на работы, поэтому я только и делал, что пил, ходил в туалет и спал.
К ночи, в барак на сон вернулись другие дети, боящиеся со мной заговорить. По их беседам между собой, я смог узнать, что вчера кто-то очень сильный вторгся в поселение рабов, разрушил десяток зданий, вызвав множество смертей среди рабов и охранников. Половина детей из яслей, вместе с ночными няньками погибли под завалами.
На следующий день, не было никаких уроков. Еду раздавались прямо на улице, недалеко от обрушившейся столовой. В целом, все поселение выглядело так, будто тут произошло нечто ужасное. Мы впервые работали со взрослыми. Детей из дошкольного класса заставили засыпать ямы, глубиной пять-семь метров. Мастеровые уже начали возводить новые строения, пока боевые рабы выполняли роль надзирателей. Очевидно, господин боится бунта, раз здесь собрали столько людей с оружием.