Но нечто в его облике помешало ей продолжать в том же тоне. Может, его бледность или плохо сдерживаемая нервозность, выражавшаяся в его жестах.
— Не беспокою вас? — машинально спросил он, направляясь к двери, на косяк которой она опиралась.
Она и не пошевельнулась, и он невольно задел ее, почувствовал тыльной стороной руки нежность сатина. Тогда она схватила его за лацканы пиджака, наклонилась к нему и бегло поцеловала в губы, продолжая вопросительно смотреть ему в глаза.
Он прошел в комнату. Пастельно-синие шторы занавешивали окна от потолка до пола, с легким урчанием пылала газовая печка с искусственными поленьями, торшер откидывал розовый ореол на полку открытого секретера.
— Садитесь, — сказала Рэнэ, и поглядела на настольные часы: — Полседьмого. Для чая поздновато, да вы, кстати, и не любитель. Виски хотите?
Ноэль продолжал молчать. Он оглядывался вокруг, словно вся обстановка напоминала ему некие утраты.
— Не беспокою вас? — повторил он, и невольно удивился, что и в таких исключительных обстоятельствах соблюдает правила вежливости.
— Ничуть, — ответила Рэнэ, поймав его взгляд. — Я писала… Она поколебалась и окончила: — Крису.
Это имя что-то напомнило Ноэлю. Он попробовал напрячь память.
— Ах, да, — сказал он, — Крису! Так вы решили с ним поехать?
Рэнэ вдруг стала задумчивой.
— Еще несколько минут тому назад совершенно была в этом уверена.
— А теперь?
— Не знаю… Ведь вы пришли.
Ноэль отвел взгляд. Он-то думал: «Как только войду, сразу же, одной фразой, во всем ей признаюсь!» А теперь это показалось ему невероятно трудным.
Рэнэ вышла из комнаты и вернулась с каталкой, уставленной бутылками. Налила два стакана и поставила их на журнальный столик. Несмотря на все ее усилия, кои можно было предположить искренними, полы ее дезабилье раскрывались при каждом движении, при каждом жесте. Наконец, она спросила, указав на свободное место в кресле рядом с Ноэлем:
— Можно мне сесть сюда?
Он кивнул, смутно радуясь ее стремлению услужить ему, угодить.
Она привычно уселась вплотную к нему, взяла его за руку:
— Вы несчастливы?
Он смотрел на нее, борясь с последним колебанием: нет ничего опаснее, как целиком довериться, связать себя по рукам и ногам, женщине, которая вас любит или воображает это.
— Я хочу кое в чем вам признаться, — произнес он. — Но, ради Бога, только не кричите потом: «Бедняжка Ноэль!». Я… — И тут он окончательно решился и выпалил: — Это я убил Вейля.
Он ожидал вскрика, восклицания. Рука на его запястье вздрогнула, но Рэнэ продолжала безмолвствовать.
Тогда, не глядя на нее из страха, что не хватит мужества продолжать, он в коротких отрывистых фразах освободился от секрета, душившего его вот уже две недели. Он рассказал ей как вернувшись вечером четвертого домой, нашел записочку от Бэль, что ее, мол, срочно вызвали к больной матери, как полез за листом бумаги в секретер, наткнулся на письмо какой-то ее подруги и прочел его без задней мысли, как одна фраза этого письма побудила его подозревать Бэль в связи с Иудой Вейлем, как он позвонил Вейлю, а потом в Пон-де-л’Иль, как решил во всем удостовериться и тотчас бросился к дому 42 на авеню Семирамиды, как, войдя в парк «музея Вейля», увидел убегавшую женщину.
И тут Рэнэ заговорила:
— Вы ее узнали? — живо спросила она.
— Да. По крайней мере, в тот момент мне показалось, что узнал Бэль. Я окликнул ее, но она побежала еще быстрее. Тогда я вернулся назад и вошел в дом. Вейль лежал на диване в халате. Его широко распахнутая рубашка светлым пятном выделялась в полумраке. На журнальном столике были разбросаны остатки изысканного ужина. У моих ног валялась колотушка. Я схватил ее и…
Рэнэ ласково прижала руку к губам Ноэля:
— Не продолжайте, это совсем не надо.
Впервые с начала своей исповеди, он осмелился взглянуть на нее.
— Я вам отвратителен, правда ведь?
Но ее вид уже уверил его в обратном.
— Нет, — ответила она низким голосом. — Я лишь жалею, что на этот поступок вас побудила другая. А Бэль знает, что…?
— Нет.
И тотчас различные происшествия и неполадки в их с Бэль повседневной жизни пришли ему на ум:
— То есть… надеюсь, что нет.
Рэнэ вроде не поверила:
— Неужели вам удалось за целых две недели не выкрикнуть ей правду? Вы меня удивляете, Ноэль.
— Сам себе удивляюсь, — признался он хмуро. — А еще мне казалось, что после этого…
— Вы больше не станете ее любить?
— Да. Что само ее присутствие станет мне отвратным.
— И, конечно же, она вам дорога, как раньше? А может даже и больше?
Он подавленно кивнул:
— Боюсь, что больше. К тому же… — Он поколебался, но затем продолжил: — …возможно, что она ни в чем не виновата. В вечер… убийства ее мать срочно отвезли в клинику. Как только Бэль приехала в Пон-де-л’Иль, сразу же туда и побежала. А я-то никак не мог дозвониться, ну и подумал, что она мне солгала.
— В самом деле? — с горечью произнесла Рэнэ. — На вашем месте я бы верила своим глазам.
И протянула ему стакан:
— Выпейте.
И залпом осушила свой стакан, прикрыв глаза, словно силясь забыть или забыться.
— Рэнэ…
— Что?
— Я вам не все сказал. Я придумал себе алиби, которое казалось мне прекрасным: я, якобы, был в кино. В некотором роде я заставил полицию подтвердить это алиби: составили протокол за неправильную стоянку. Только вот не учел пронырливости комиссара. Сегодня после обеда приходил Мария. Стал задавать вопросы, которых я не ожидал, ну я и попался и… Завтра они меня арестуют.
— Ноэль! — Рэнэ побледнела и снова нервно схватила его руки. — Это неправда?
— Нет, правда. Я погиб. Только если…
— Только если что?
— …если вы не согласитесь мне помочь.
— Но каким же образом?
— Если скажете… Мне так стыдно это говорить, прямо весь горю… Если заявите полиции, что вечером четвертого я был у вас. Тогда они подумают, что я солгал им лишь из страха, что откровенный ответ дойдет до ушей Бэль и нанесет ущерб супружескому согласию, разрушит семью.
— Комиссар и мне тоже задал целую кучу вопросов, один другого нахальнее. Я ему уже сказала, что… Правда, я всегда могу заявить, что исказила истину по тем же причинам, что и вы! — Она закрыла глаза: — Решено, рискну! Вы провели вечер и часть ночи у меня. Мы не расставались с девяти вечера до двух ночи. Я пыталась отнять вас у Бэль, но мне не удалось…
— Рэнэ! Как я вам благода…
Он инстинктивно приблизился к ней. Она открыла глаза, и он удивился тому, что они такие близкие, такие большие, такие требовательные. Губы ее были приоткрыты. Он поцеловал их. Затем поток слез застлал ему глаза, и он уткнул голову ей в плечо. Так они и застыли, тесно обнявшись. Их баюкали шушуканье огня в печке, тиканье часов, неясный приглушенный шум, доносившийся с улицы.
Ну почему так получается, что его утешает эта женщина, а не Бэль? Почему не Бэль, а она помогает ему, спасает? Что же мешает ему любить эту женщину?
— Ты хорошо пахнешь… — произнес он далеким мечтательным голосом, быть может для того, чтобы неосознанно выразить ей свою признательность.
Он почувствовал, что она вздрогнула всем телом, словно он ее ранил.
— Это… Это духи Бэль. Я знала, что они тебе нравятся, ну и…
Они вновь замолчали. Каждого неотступно преследовали мысли о его собственной судьбе. Руки пылали, губы пересохли, мозг каждого был переполнен невысказанными, невыразимыми мыслями. Они боялись сделать малейший жест из страха нарушить это очарование, бросившее их в объятия друг друга благодаря общему смятению, как внезапная усталость заставляет путника прервать свой путь.
— Ноэль…
— Что?
— Тебе хорошо?
Как бы пауза, отсрочка. Она словно боролась с охватившим ее всю нетерпением, толкавшим ее на любое безрассудство.
— Поцелуй меня!
Он слегка удивленно, а может и разочарованно, поднял голову, коснулся губами ее губ, и внезапно его внимание привлек хрустальный перезвон часов:
— Половина… Пора идти. Бэль будет беспокоиться.
— Прекрасно понимаю, — холодно сказала Рэнэ.
Они встали одновременно, с блуждающим взглядом, словно удивленные, что так легко оторвались друг от друга. Ее платье распахнулось, его костюм казался мятым.
— Поужинайте здесь, — добавила Рэнэ. Сколько раз она уже просила его поужинать с ней. — А потом и пойдете.
Тон был равнодушный, безразличный, но ей никогда в жизни ничего не хотелось так сильно.
Он молча помотал головой. Горло его сжималось. Он чувствовал себя не на высоте положения. Ему было стыдно, что так быстро взял себя в руки, а еще стыднее, что показал свою слабость. Он упрекал себя в том, что ввел Рэнэ в заблуждение о своих намерениях, точно так же, как по возвращении из Пон-де-л’Иля, обманул Бэль своими ласками, против воли, ради собственного утешения.
— Рэнэ, я хочу вам сказать, что…
Она уже протягивала ему пальто и шляпу.
— Что? — спросила она, невольно полным надежды тоном.
Он обхватил ее за плечи:
— Вы самая замечательная, самая симпатичная женщина, каких я только знал, вот что я вам хотел сказать!
Она обмякла, щеки ее горели. Затем с горькой улыбкой мягко высвободилась. Глаза ее потемнели. Она ненавидела весь мир.
— Не заблуждайтесь, милый мой! — сказала она глухим, жестким, полным злобы голосом. — Попытка не пытка, и если бы я только могла погубить Бэль, сделала бы это не колеблясь!
Но он ей ничуть не поверил. Он знал, что она, как и он сам, не могла не любить Бэль.
Едва выйдя на улицу, он решил позвонить комиссару Марии. Нужно было рассеять его подозрения в зародыше, помешать ему продвинуться в расследовании.
В полицейском управлении комиссара уже не было. Но Ноэлю удалось дозвониться ему домой.
— Добрый вечер, комиссар! — сказал он легким тоном. — Вы меня сегодня спрашивали, почему я вам солгал. Так вот причина… Я боялся, что мой распорядок времени станет известен моей жене, и она будет на меня в большой обиде. Вечером я был с мадам д’Юмэн в ее квартире.