После окончания войны сорокалетний Гейндль, ставший тем временем советником миссии и переехавший в Берлин, вступил в борьбу за осуществление закона об имперской уголовной полиции, предусматривавшего образование единой уголовной полиции для всей Германии и большой естественнонаучной криминалистической лаборатории в Берлине. Он надеялся осуществить в Германской Республике, которая в 1918 году пришла на смену кайзеровскому рейху, то, что ему удалось в Саксонии лишь частично. Но в то время как в Вене ему удалось это (там же он стал вице-президентом созданной в 1921 году „Международной комиссии уголовной полиции" и заложил основы международного полицейского сотрудничества), в Германии его намерениям не суждено было осуществиться. Гейндлю, урожденному баварцу, безусловно было очень обидно, что реализация закона о единой уголовной полиции рейха стала невозможной именно из-за традиционного сопротивления Баварии централизованной немецкой организации. В 1933 году в политической обстановке, которая была абсолютно чужда ему, он уехал в свой старый загородный дом в Иршенхаузене, где прожил вплоть до 1946 года и занимался редактированием Ганса Гросса. Каждая изданная им работа в той или иной форме пропагандировала взаимодействие уголовного расследования с научными методами исследования следов.
Когда в 1946 году новое баварское правительство пригласило шестидесятитрехлетнего Гейндля в Мюнхен, чтобы он составил дактилоскопическую картотеку для Баварии, то ему показалось, будто он окунулся в атмосферу первых лет своей деятельности в Саксонии. Возвращение к местной раздробленности немецкой полиции отбросило мечты о централизованной уголовной полиции. В 1946–1949 гг., работая в Мюнхене, ему пришлось довольствоваться тем, что в здании бывшего прусского представительства в Баварии на Тюркенштрассе, 4, он заложил основу будущего ведомства земельной уголовной полиции, создав лабораторию под громким названием „Центральное управление идентификации преступников, полицейской статистики и службы полицейской связи". Основание естественнонаучной лаборатории началось в то время, когда в Германии не хватало самого необходимого. В 1949 году в химико-физическом отделении лаборатории Гейндля имелось два спектрографа, а в запущенном и поврежденном авиационными бомбами здании управления работало лишь несколько энтузиастов своего дела, служащих уголовной полиции и химиков. На этой шаткой основе с 1949 по 1963 год было создано немало, благодаря стараниям этих людей, и особенно прокурора Франца Майнерта, который в 1951 году возглавил центральное управление, а год спустя — ведомство уголовной полиции земли Бавария. До этого Майнерт долгие годы работал в Рурской области, в Восточной Пруссии и Мюнхене. Еще студентом в Марбурге он прочитал небольшую книжку Гейндля под названием „Криминалистическая техника" и с тех пор стал ярым сторонником научной криминалистики.
Человек, полный идей и одновременно достаточно энергичный и дипломатичный, чтобы лавировать в борьбе с неурядицами западногерманской и баварской политики в вопросах полиции, оставил сменившему его в 1959 году на этом посту ведомства Гансу Шнайдеру крупную научную лабораторию. Восемь ее отделений охватывали весь круг естественнонаучных и технических вопросов криминалистики.
В 1959 году, когда из-за болезни сердца Майнерт был вынужден оставить работу, им были уже достигнуты значительные успехи. Если какие-нибудь заботы сопровождали его до последнего дня деятельности, то относились они, видимо, к двум еще не решенным проблемам. Речь шла, во-первых, о строительстве здания для лаборатории, которое соответствовало бы поставленным перед ней задачам. И, во-вторых, об утверждении специального статуса для ученых и технических специалистов, которые во времена экономического процветания, когда каждый специалист был на вес золота, оказались втиснутыми в полицейские чины, не соответствовавшие ни их образованию, ни их ответственности. Сменивший Майнерта Ганс Шнайдер — тоже прокурор— был человеком, проявлявшим личный интерес к естественнонаучной работе и, видимо, хорошо понимавшим эту проблему. Он предвидел, что оба вопроса должны быть решены, иначе рано или поздно вся работа лаборатории сойдет на нет, так как она не будет иметь молодой смены ученых или получит посредственные силы.
Осенью 1963 года, когда посланные из Каля на экспертизу вещи прибыли в Мюнхен, в бюро Шнайдера лежали планы нового здания, в котором должны были разместиться разбросанные по старым домам отделы ведомства земельной уголовной полиции и лаборатория. Но никто еще не знал, когда начнется строительство. Технико-криминалистический отдел по-прежнему работал в запущенном, похожем на тюрьму строении на Тюркенштрассе, 4. Правда, он занимал теперь все здание, в котором создавалось ведомство земельной уголовной полиции. Но это не меняло сути дела. Дом, в котором осуществлялась такая ответственная работа, отличался своим ободранным видом и вопиющей теснотой помещений. В этой тесноте могли работать только те техники и ученые, которых удерживал здесь врожденный интерес к криминалистической работе.
В распоряжении медико-биологического отделения, где должны были исследовать присланные из Каля вещи, находились 1 октября 1963 года два жалких рабочих" помещения и маленькое бюро. Здесь работали двое ученых: судебный медик и серолог доктор Тома и биолог доктор Рем, несколько ассистентов, медиков и техников. Они выполняли экспертизы, число которых возросло с 384 в 1958 до 800 в 1960 году, а условия работы оставались прежними. В конце 1962 года 81-ю неосуществленную экспертизу пришлось перенести на следующий, 1963, год, и было ясно, что число невыполненных работ в дальнейшем будет увеличиваться. Если ученому приходилось выезжать на место преступления или выступать в суде, то его работа приостанавливалась, так как у него не было заместителя, для которого просто не хватало рабочего места. Рем, еще совсем молодой человек, окончивший институт прикладной ботаники Высшей технической школы в Мюнхене, не имел места, чтобы разложить необходимые для сравнения предметы, а самые большие трудности представляло обеспечение изоляции вещей с микроследами, сравнение которых требовало величайшей тщательности.
Такова была атмосфера, в которой Рем 2 октября приступил к исследованию материалов, присланных из Каля, имея на руках результаты проделанных уже первых исследований следов волокон, собранных с помощью клейкой ленты с рук Марии Флоски. Методика исследования микроследов Фрей-Зульцера использовалась в Мюнхене уже давно. В самом начале своей деятельности Берг ездил в Цюрих, чтобы изучить методику Фрей-Зульцера. Мюнхенская лаборатория усовершенствовала ее и определила границы ее возможностей. Несмотря на свою молодость, Рем имел уже значительный опыт и обладал техническим мастерством. И все же из-за необходимости выступать в суде и из-за других перерывов в работе исследование четырнадцати различных предметов одежды и платка длилось до середины октября, когда он, наконец, смог сделать первые выводы.
Исследования с целью обнаружения краски на брюках показали, что в день убийства на Флиттнере были серо-зеленые брюки. Но в остальном полученный Ремом результат был, на первый взгляд, разочаровывающим. Как тщательно он ни обследовал платок, ему не удалось обнаружить на нем каких-либо следов волокон, совпадающих с волокнами одежды Флиттнера. Ни на одном предмете одежды убитой не удалось обнаружить след волокон костюма Флиттнера, а на одежде Флиттнера не было следа волокон с одежды Марии Флоски.
8 октября, когда Деген первый раз поинтересовался результатами, Рем мог дать ему только отрицательный ответ. То же самое повторилось 10 и 12 октября. Деген испытывал чувство разочарования и сомнение. Может быть, комиссия идет по ложному пути? Может быть, концентрация внимания на следах Флиттнера — потерянное время? И в этот момент он узнает о том, что до сих пор оставалось для него тайной (возможно, из-за просчетов расследования в первые дни): о существовании обрезанных с рук Марии Флоски ногтей, которые находятся в судебно-медицинском институте в Вюрцбурге. Из разговора с ассистентом этого института доктором Хайнрихсом выяснилось, что грязь, скопившаяся под ногтями, была исследована, и под ногтем правого большого пальца был обнаружен крошечный след волокна. Деген попросил поскорее прислать ногти в Мюнхен. Появилась надежда обнаружить совпадение с волокном одежды Флиттнера. С нетерпением он ждал сообщений от Рема, несколько раз запрашивая его о результатах.
До 18 октября Деген пережил новое разочарование. Рем сообщил ему, что все волокна под ногтями Марии Флоски происходят не с одежды Флиттнера, кроме одного, лилового хлопчатобумажного, с ее собственной одежды. Однако кусочек последнего был идентичен фрагментам волокон на клейкой ленте со следами с рук Марии Флоски. У Рема до сих пор имелась только верхняя одежда Флиттнера, а обнаруженное волокно очень напоминает волокна пестрых хлопчатобумажных рубах. Может быть, во время предполагаемого преступления на Флиттнере вообще не было куртки или она была расстегнута? Может быть, Мария Флоски схватила его за рубашку? Рем предложил Дегену как можно скорее прислать ему рубашку, которую Флиттнер носил в день преступления, или все рубашки, имеющиеся у Флиттнера.
Спешно 19 октября Деген послал на квартиру Флиттнера криминальобермейсте- ра Рудинсдорфера. Флиттнера тем временем уже выписали на работу, и его не было дома. Но его жена передала Рудинсдорферу двадцать три различные рубашки Флиттнера и заверила, что рубашка, которая сейчас на Флиттнере, куплена лишь 11 сентября. Рубашки уже находились по пути в Мюнхен, когда 25 октября Рем нашел, наконец, на руках пострадавшей следы волокон, совпадавшие с волокнами одежды Флиттнера. Вечером в 18 часов 30 минут Деген получил телефонограмму из Мюнхена. В ней говорилось: „На клейкой пленке с левой ладони имеется один кусочек волокна, идентичный волокнам с серо-зеленых брюк Антона Флиттнера". Однако Рем добавил: „Это совпадение не может иметь внушительной силы доказательства, так как волокна подобного вида встречаются довольно часто".