— заметил Нибур.
Его внимание привлекла куфическая надпись на стене мечети. Нибур начал тщательно ее копировать. Делал он это с опаской, так как все время ждал окрика. Но молящиеся смотрели на него с любопытством и молчали. С некоторыми из них он потом разговаривал, получил много полезных сведений о городе и его нравах. «Чем незаметнее странствуешь, тем больше пользы получаешь», — доказывал он своим соратникам не на словах, а на деле.
Нибур и Форскол, осмелев, решили оставить своих спутников в Бейт-эль-Факихе, а сами вдвоем проехать по неизведанным районам Тихамы.
Обычно здесь передвигаются ночью, потому что днем стоит нестерпимая жара. Но Форскол мог собирать свою ботаническую коллекцию только днем, а Нибуру солнце было необходимо, чтобы определять местоположение пунктов, встречающихся на пути. Поэтому они решили ехать днем, взяв с собой лишь двух погонщиков с ослами. Погонщики служили им также проводниками, а иногда и переводчиками. Путь их лежал на северо-запад — в Ходейду.
К тому времени у обоих ученых отросли длинные бороды, а традиционные арабские одежды делали их неотличимыми от мусульман. Чтобы при встречах с арабами не вызывать подозрений или нездорового любопытства, они взяли и арабские имена. У каждого из них было свое дело, и они разошлись в разные стороны, договорившись о встрече.
Одним из первых селений, куда попал Нибур, был Галефк. Когда-то здесь существовала гавань, теперь море отошло, берег засыпало песком. И сразу жизнь в Галефке замерла, осталось всего около двадцати хижин, рассеянных между пальмами, да полуразрушенная мечеть.
На кладбище Нибур обнаружил две большие плиты с куфическими надписями и тут же начал их срисовывать. Несколько местных жителей с явным недоумением следили за его работой. Покончив с первой плитой, Нибур на следующий день вернулся на кладбище, но другой плиты на прежнем месте не оказалось: ночью ее куда-то спрятали. Почему? Боялись, что его рисунок может кому-нибудь причинить зло, или хотели получить деньги? Нибур обратился к местному шейху. Они обошли все селение и нашли исчезнувшую плиту позади домов, на могиле местного святого. Шейх с невозмутимым видом объяснил Нибуру, что жители Галефка здесь ни при чем, это сам святой пожелал иметь плиту рядом с собой и перенес ее к себе. Но если чужестранцу плита нужна, то шейх может ее за небольшую плату доставить ему прямо в Бейт-эль-Факих. Нибур поблагодарил шейха и удовольствовался тем, что скопировал надпись.
Вскоре в Ходейде Нибур встретился с Форсколом. И снова они вместе побрели по прибрежной полосе. Воздух был неподвижен, небо безоблачно. Оба ученых ощущали страшную слабость, в которой боялись признаться друг другу. В пустыне, казалось, не существовало времени. Вечность назад лежали здесь те же пески и те же камни без края и без меры, пройдет еще вечность, и вряд ли найдутся силы, способные преобразить этот нетленный пейзаж…
В записях Нибура снова замелькали названия деревушек: Изви, Кешиль, Махдадже, Муссия, Лауя, Кама, Махфур, Джебель… Некоторые из них были так малы, что позже не попали на самую подробную карту Йемена. Нибур отмечает мельчайшие из-менения рельефа, записывает услышанные слова, понятия, обозначения. Форскол вновь отправляется в горы, покрытые кофейными деревьями, вступает в разговоры с жителями, ловит ящериц, полевых крыс, скорпионов, ядовитых пауков, змей.
В Йемене религиозные обряды соблюдаются не столь тщательно, как на севере Аравийского полуострова. Видимо, природа диктует здесь свои законы более жестко, чем религия. Например, пост проводники и кочевники в пути не соблюдают.
— У тебя же пост сейчас! — сказал как-то раз Нибур своему проводнику. — А ты что ешь?
— Аллах простит, — невозмутимо ответил тот. — Человек идет, человеку сила нужна. Потом, в другой раз, в другой месяц, все будут есть, а я не буду, чтобы Аллах простил.
Но, как замечал Нибур, и в «другой раз», уже дома, йеменцы себе ни в чем не отказывали. Но мы знаем, дорогой читатель, что Коран разрешает несоблюдение поста людям, которые в этот момент странствуют, равно как и воинам на войне, беременным женщинам и детям до десятилетнего возраста.
Вернувшись в Бейт-эль-Факих, Нибур и Форскол 21 марта отправились в новое путешествие, на этот раз на юг. Вскоре они достигли города Забида, расположенного в наиболее плодородном районе Тихамы. 14°21′ северной широты — определил Нибур по звездам. В X–XI веках Забид славился на Арабском Востоке как крупный центр. По всей Тихаме были известны ремесленники Забида. Однако все это было в прошлом. Теперь вся местность выглядела малонаселенной. Город пришел в упадок в те же самые времена, когда занесло песком гавань Галефка. Из восьми городских ворот Нибур обнаружил остатки четырех, да и те местные жители разбирали, чтобы использовать для строительства домов. По сравнению с прежними границами территория города сократилась наполовину.
После Забида Нибур и Форскол попали в местность и вовсе безлюдную. Редко-редко попадались селения, состоявшие из глинобитных хижин, где на полу едва могли улечься двое. Спали здесь в мешках, раздевшись догола. В горах стояли холода, а путешественники не всегда находили крышу над головой для ночлега. Оставаясь иногда на ночь под открытым небом, они приспособились спать, закрыв только лицо. Неважно было и с едой, чаще всего им приходилось довольствоваться хлебом с верблюжьим молоком. Мясо здесь было есть опасно, их предупредили об этом. Хавен, остававшийся в Бейт-эль-Факихе, не послушался этого благоразумного совета и теперь лежал, не в силах поднять головы.
Нибур заметил, что при встрече на дорогах кочевники обычно обмениваются одними и теми же вопросами: «Из какого вы места? Откуда вышли утром? Где собираетесь спать следующую ночь?» Когда их задавали европейцам, на первый вопрос те предпочитали отвечать несколько туманно: «С севера», что можно было толковать как «из Сирии» или «из Турции». Два других вопроса были безопасны, ибо свидетельствовали лишь о внимании к путнику.
Исследовав, еще один большой внутренний район, вплоть до Таиза, который они обошли стороной, рассчитывая позже побыть здесь более длительный срок, Нибур и Форскол вновь возвратились в Бейт-эль-Факих.
20 апреля все участники экспедиции покинули Бейт-эль-Факих и двинулись на юг — к Мохе. Впрочем, снова не вместе, ибо Нибур и Форскол по-прежнему передвигались днем, а остальные, погрузив на своих ослов всю поклажу экспедиции, предпочитали следовать за ними ночью.
До Забида они шли уже изведанной тропой, а далее то поднимались в горы, то спускались к Тихаме. На этот раз в долине, в небольших вади, иногда появлялась вода, и путники имели возможность запастись ею.
В селении Маушидж они застали чрезвычайное волнение: ночью под финиковой пальмой был обнаружен чей-то труп. Нибур и Форскол не на шутку встревожились: ведь их товарищи едут по ночам, да еще с большим грузом. Их успокоили: убийство произошло на почве кровной мести и касается только определенных семей. Да, члены этих семей могут, нет, просто обязаны убивать друг друга, открыто или из засады, днем или ночью — это их дело, общего мира это не нарушает. Убийц отправят в тюрьму, но они смогут избежать наказания, если внесут большую сумму в казну племени. Каждый член рода или племени обязан соблюдать закон кровной мести. Необходимость расплаты или выкупа за пролитую кровь узаконена даже Кораном, хотя и в несколько смягченном виде. Поэтому кровную месть арабы исстари считают не только своим священным правом, но и нерушимой обязанностью.
На другой день Нибур и Форскол познакомились с представителем одной из враждующих сторон. Он сетовал на то, что месть, неизвестно когда и кем начатая, никак не прекратится. И теперь он постарается внести выкуп за убийцу и перестанет проливать кровь. Жаль денег, конечно, по убивать тоже не хочется. При этом он вертел в руках дубинку, а за поясом у него торчал кривой нож…
Нибур и Форскол хотели прибыть в Моху как можно скорее, поэтому они двигались и днем и ночью, по-прежнему собирая травы и насекомых, нанося на карту населенные пункты и все достопримечательности, попадавшиеся на пути. В селении Мамлах они увидели много канав, прокопанных от моря. Морская вода испарялась, и жители собирали соль. Отсюда соль переправляли в горные местности. В селении Куббат-эс-Сабаа, что означает «мавзолей семи», они посетили мазар, в котором погребены семеро братьев, погибших, видимо, тоже в результате кровной мести.
В стремлении побыстрее достичь цели и в то же время как можно больше увидеть ученые подвергали себя перегрузкам, которые не в силах выдержать даже очень здоровый организм. Но чего иного можно было ожидать от людей, оказавшихся в необычайных условиях? Как могли они рассчитать свои силы? И способны ли были умерить исследовательский пыл? Далеко не всегда они перенимали образ жизни кочевников, считая себя людьми иного склада, а следовательно, и иных возможностей. Хавен уже поплатился за то, что ел мясо. Форскол жаловался на недомогание, объясняя его резкой разницей температур дня и ночи. Нибур постоянно ощущал усталость и нервное перенапряжение. Но они и не думали сдаваться. Они не знали, что все несчастья у них впереди…
В конце апреля Нибур и Форскол достигли долгожданной Мохи. Все прибывающие в город должны были проходить через ворота Баб-Шадли. Чужестранцев, по существующему здесь обычаю, задолго до ворот заставили слезть с ослов и идти пешком. Наши путешественники сдали вещи для досмотра и ответили на вопросы местных чиновников. При этом у них, как и прежде, никто не потребовал документов, не спросил ни об имени, ни о цели приезда. Они просто назвали тот караван-сарай, где обычно останавливаются турки и где они договорились встретиться со своими спутниками, которые передвигались ночью. Бояться им было абсолютно нечего. На этот раз они располагали не только рекомендательным письмом кишьп Джидды и долы Бейт-эль-Факиха к местному доле, но и письмами от купца из Бейт-эль-Факиха к известному морскому купцу Саиду Салеху и от торговцев Джидды к агенту Ост-Индской компании — именно в эти дни в Моху должно было прийти английское торговое судно из Бомбея.