Следы ведут в пески Аравии (второе издание) — страница 24 из 74

Геркулес устроил Нибуру аудиенцию у губернатора Шираза Садык-хана.

В мраморном зале, устланном коврами, окруженный свитой, на простом стуле сидел Садык-хан. По знаку церемониймейстера к нему подвели Нибура. На этот раз дело обошлось без коленопреклонения и целования рук. Садык-хан произнес несколько незначительных фраз, а затем велел показать гостю дворец. Церемониймейстер, изысканно поклонившись, пригласил Нибура следовать за ним. Да, иранские правители умели окружать себя поистине сказочной роскошью. Стены дворца были увешаны зеркалами и картинами. Одна из них изображала женщин в персидских одеждах, другая — женщину с обнаженной грудью, третья — целиком обнаженную женщину. Как это было непохоже на эстетический аскетизм арабов! Нибур не удержался от вопроса: откуда такая живопись? Оказалось, из Венеции; но когда эти картины здесь появились, никто не помнил. Показали Нибуру залы гарема, где все было выложено зеркалами, даже пол. Нибур узнал, что зеркала, витражи и хрусталь самого высокого качества изготовлялись тут же, в Ширазе, и что искусству этому научил ширазских мастеров заезжий венецианец. Нибуру уже пришлось видеть в доме у Геркулеса винные бутылки, сделанные из такого тонкого стекла, что их приходилось покрывать плетением из трав или тонких прутьев.

Пора было готовиться к поездке в Персеполь. Нибур был хорошо знаком с многотомными трудами французского купца-ювелира Жана Шардена, во второй половине XVII века прожившего много лет в Иране, и нидерландского художника Корнелиуса де Бруина, совершившего поездку по этой стране в 1704–1705 годах. Труды эти содержали описания Персеполя и были снабжены многочисленными иллюстрациями. Знал он также работы итальянского путешественника Пьетро делла Валле, и испанского посла Фигероа, и немецких ученых Олеария и Кемпфера. Казалось бы, и добавить к ним нечего. Но Нибур, привыкнув все видеть своими глазами, уже не мог довольствоваться чужими описаниями земель, которые лежали так близко от него.

Как заметил Нибур, персы весьма благосклонно относятся к тем чужестранцам, которые хотят видеть достопримечательности их страны, и более охотно, чем йеменцы, отвечают на вопросы. Недаром именно в Иране родилась пословица: «Умный знает и все-таки спросит, а невежда не знает и не спросит». Поэтому в Персеполь Нибур решил отправиться один и в европейской одежде. О своем намерении он сообщил лишь Геркулесу. Англичанин снабдил Нибура письмом к главе селения и предоставил в его распоряжение своего слугу в качестве проводника.

В середине марта 1765 года Нибур был у цели, в деревушке Марвдашт, всего в часе езды от Персеполя. Здесь он получил вместе со слугой пристанище в караван-сарае рядом с ремесленниками, кочевавшими от деревни к деревне в поисках заработка. Нибур пытался держаться неприметно и каждое утро в течение всех трех недель, что он провел здесь, отправлялся в Персеполь. Но именно это и привлекло к нему внимание обитателей караван-сарая. Чужеземец явился сюда издалека, чтобы смотреть на какие-то развалины. Удивление было так велико, что в пустынный, заброшенный Персеполь началось форменное паломничество местных жителей: все хотели знать, что там делает Нибур, и видеть то, на что смотрит он.

Развалины великой цивилизации потрясли Карстена Нибура. Правда, как он и думал, после разрушения города все, что было пригодно для дальнейшего строительства и могло быть увезено, перекочевало в другие места, а многое из оставшегося сровнялось с землей. И все равно от Персеполя сохранилось немало — возможно, благодаря тому, что город был воздвигнут на естественной скале и к тому же еще на искусственной платформе, взметнувшей это чудо архитектуры высоко вверх. К платформе ведет лестница, настолько огромная, что въехать вверх по ней можно даже на колеснице. А на вершине как первый эмоциональный удар, точно рассчитанный древними зодчими, монументальное сооружение — ворота с фигурами крылатых быков.

Нибур узнал, что персы называют эти руины либо «Тахт-е Джемшид», то есть «Трон Джемшида», древнейшего мифического правителя Ирана, либо «Чильминар», то есть «Сорок колонн» — по числу обнаруженных здесь колонн.

Задавшись целью уточнить, а возможно, и выправить данные Шардена и де Бруйна, Нибур внимательно исследовал развалины. Прежде всего он обратил внимание на то, что город рос постепенно, все время раздвигая свои степы. Разные части Персеполя размещались на террасах разной высоты. И материал, из которого сложены стены и памятники, различен. По качеству и сохранности материала Нибур пытается установить хронологию построек. Большая часть сохранившихся здании сложена из серого мрамора, который от времени потемнел. Этот мрамор был всегда у строителей под рукой. Из него состоит почти вся скала Рахмед, что высится рядом. Такого прекрасного мрамора Нибур в Европе не видел. Он составляет как бы своеобразную техническую опись каждой детали Персеполя, его колонн, лестниц, стен, скульптур, барельефов, точно фиксируя их высоту, ширину, местоположение. По его данным позднейшие исследователи могли бы воссоздать историю и географию города. Помимо этого Нибур, неплохой рисовальщик, сделал немало художественных зарисовок колонн, скульптур и рельефов. Особенно поразили его воображение высеченные из гранита огромные, высотой более 30 футов, фигуры полуживотных-полулюдей. У них человеческие головы, бычье тело и за спиной крылья. Нибур прозвал их «персидскими сфинксами».

Древние египтяне украшали храмы внутри, здесь же парадная часть, декорум, вынесена наружу, к ступеням лестницы, словно предназначенной для торжественных процессий. Что же здесь храм, что — дворец или, может быть, в их назначении сочеталось и то и другое?

Из-за поворота лестницы выплыли вереницы человеческих фигур — барельефы, расположенные на степах в несколько рядов. Слева, справа, на каждом марше. Одинаковые и разные. Каждая фигура высотой 2,5 фута выглядела как живая. Это напоминало торжественное шествие, они двигались в одном направлении, лишь некоторые чуть поворачивали голову или торс…

«Что за одежды на них? — думал Нибур. — По всей вероятности, персидские, нечто подобное описывали Геродот, Курций и Ксенофонт». На некоторых высокие шапки и широкие, почти до пят, одеяния с широкими рукавами. У тех, на ком узкие и короткие наряды, на голове плоская шапка или шлем, с которого сзади ниспадает широкий бант. В руках у многих копья, мечи, луки и колчаны со стрелами. Отдельные фигуры так хорошо сохранились, что Нибур без труда определяет, у кого на шее висит обруч, у кого — шпур, у кого в ушах серьги в виде колец, какие различия в поясах (широких или узких), в обуви (плоской, высокой или нерехваченной ремешками до самого колена). Те, что в высоких шапках, несомненно, сановиты и богаты; те, что вооружены, возможно, воины, стражники или телохранители, а эти, одетые скромнее, — чиновники, слуги. С жезлами в руках и металлическими обручами на шее, вероятно, привратники. А на других маршах иные процессии: одни ведут царских копей, другие несут на вытянутых руках чаши, блюда, вазы, кубки и полотенца — ведь в древности ели руками, третьи идут с козами, лошадьми и быками, четвертые шагают рядом с верблюдами, пятые протягивают львиные шкуры. Сколько их? Сотни, более тысячи! Кто они? Послы? Данники? Несут ли они подарки своему владыке? Да, видимо, и эти кони, и бараны, и чаши, и вазы предназначены для подношения. И люди эти выглядят совсем по-разному; можно предположить, что все они пришли сюда из разных стран, некоторые явно из Африки.

Нибур лихорадочно срисовывал их, примостившись на камне, присев на землю, прислонившись к колонне. А они все шли и шли, торжественно и ритмично.

Вдруг Нибур почувствовал, как что-то сжало ему виски и яркие блики поплыли перед глазами. Он тряхнул головой — стало еще хуже, боль от висков распространилась к затылку, к шее. Яркие пятна почернели, он закрыл глаза. Солнце стояло прямо над головой, по ведь именно благодаря его ослепительным лучам и можно рассмотреть все детали барельефов. Без солнца здесь делать нечего. Вечером ничего не увидишь. Превозмогая боль в голове и в глазах, Нибур продолжал работу.

Нижний ряд Нибур рассмотрел не сразу, настолько он был покрыт землей и пылью. Пришлось производить в некотором роде раскопки — без всяких инструментов, роя землю и отбрасывая камни руками, совсем одному. Об этих нижних фигурах до сих пор никто не упоминал. Даже Шарден и де Бруйн не заметили их. Да это и неудивительно: под Нибуром находился еще один, самый нижний ряд барельефов, а он и не подозревал об их существовании.

Величественные лестницы ведут к террасе, на которой расположен огромный открытый квадратный зал. Топкие колонны, будто вырастающие из-под земли, рядами заполняют его пространство. Не обозначено место ни для царского тропа, ни для алтаря. Сколько же человек мог вместить этот зал? Наверное, не меньше десяти тысяч. Колоппы увенчаны не привычными капителями, а фигурами львов и быков. Сквозь песок и землю проглядывает мрамор пола. Что за странное царство колонн и каково его назначение? С любого места превосходно видно все окружающее. Чуть в отдалении, к востоку, на следующей террасе, новое нагромождение колонн. И снова зал, и снова барельефы. На лестницах и на порталах изображены стража, слуги, а вот, по всей вероятности, и сам владыка Персеполя, величаво восседающий на троне, поддерживаемый несколькими рядами верных слуг и подданных. За спиной у него стоит, вероятно, его наследник (преемник, сын?). А это, видимо, жрецы.

Нибур снова тщательно фиксирует в своих записях одежду каждого. Один вопрос громоздится на другой. Найти ответы суждено его потомкам.

Как зачарованный, бродит он среди лестниц, колонн, залов. А повсюду ему встречаются остатки рельефов и скульптур — человекоподобных быков или быкоподобных людей. Особенно часто повторяется изображение льва, нападающего на быка. А это — местные властители. Один из них борется с исполинским львом-грифоном, другой пронзает мечом быка.

Плутарх сообщал, что Александр Македонский сжег в Персе-поле царский дворец, имевший много деревянных частей — двери, крышу, стропила. «Где же они, остатки этого самого дворца?» — спрашивает себя Нибур. Если судить по руинам, столь живописно раскинувшимся вокруг, искусство зодчества и ваяния у персов еще до греков было великолепно развито. Здесь все продумано, все гармонично. Некоторые большие рельефы воссоздаются потом в мелких деталях, иные повторяются в разных местах всего архитектурно-скульптурного комплекса, отдельные позы и атрибуты носят канонический характер. Все вместе должно читаться как единое повествование. О чем же оно? Нибур внимательно исследует каждую деталь в этом гармоничном единстве архитектурных и скульптурных форм, пытается разгадать их с