Следы ведут в пески Аравии (второе издание) — страница 25 из 74

имволику.

Иногда он обнаруживал только стены с окнами, иногда — одни двери. В одном внушительных размеров здании не было ничего — все входы оказались заложенными. Нибур нашел небольшое отверстие, а за ним узкий коридор, ведущий вниз. Нет, здесь не было парадных залов, всего лишь крошечная каморка. Но зачем же такое сооружение, такие стены? Нибур вспомнил о египетских пирамидах. Их назначение еще не было известно ему, по там тоже были обнаружены лишь маленькие помещения. «Но ведь для чего-нибудь потрачены эти фантастические усилия? — рассуждал он. — Что там найдут потомки? Клады? Гробницы? Значит, и это здание может оказаться гробницей местного владыки».

Величественные ворота, массивные ступени, портики, колонны, пилястры, монументы, надгробные камни, барельефы — все говорило ему о неведомой исчезнувшей жизни. Но как узнать о ней лучше, больше, подробнее? И вдруг среди обломков и позади фигур — странные знаки. Кто-то сказал, что это следы птиц. Нет, неверно. Они скорее похожи на орнамент. А если присмотреться — то на иероглифы, составленные из узких треугольников или клиньев. За их расположением угадываются определенная закономерность, определенный смысл. Не те ли это знаки, которые Геродот и Страбон называли «ассирийскими буквами»? И ведь это их Корнелиус де Бруйн пытался изобразить на рисунках в своих «Путешествиях». Но там они так невнятны! А между тем знаки столь рельефны и отчетливы, что их можно воспроизвести без особого труда. Ведь еще никто в Европе не пытался прочитать их.

Нибур принялся за дело. Солнце слепило и словно тонкими нитями резало глаза. Тогда он откидывался назад и старался запомнить то, что видел. А вечером, с наступлением темноты, вернувшись к себе в Марвдашт, воспроизводил виденное по памяти. На следующее утро снова часами перерисовывал таинственные черточки. И опять болели глаза. И Нибур, прикрывая голову руками, запоминал те ничтожные различия, которые между этими черточками существовали. Процесс долгий, мучительный, без минуты передышки. Сотни строк. Иногда они заполняли целую стену в 6 футов высотой и 26 футов длиной, иногда были высечены на отдельных камнях или глиняных табличках. «Знаки острые, без закруглений, но на твердом материале писать трудно, иначе не напишешь, — думал Нибур, — это же не бумага. Зато, если это письменность, то она рассчитана на долговечность. Нужно лишь суметь прочитать».

Повторяемость знаков привела его к предположению, что один из видов письма — алфавит, а отклонение от этих знаков, их видоизменение — к идее, что помимо алфавита здесь наличествуют и другие виды письма. Поэтому, составляя таблицы знаков, он расположил их тремя раздельными колонками — как три вида письма. Из того, что повторялось с одинаковой точностью, он срисовывал лишь по одному образцу. Затем он сравнил их между собой и составил клинописный алфавит из 42 букв, отнеся их к фонетическим знакам.

Во втором виде, более сложном, Нибур насчитал 113 знаков и принял их за обозначение отдельных слогов. И, наконец, третий вид, как наиболее сложный, он счел изображением уже целых слов, а быть может, и понятий. Зачем потребовались три разных вида? А почему на барельефах фигуры в разных нарядах? Много земель и много народностей включало Персидское царство. Значит, и надписи могли быть сделаны так, чтобы быть понятными всем.

У Нибура не было времени, и ему пришлось довольствоваться мыслью о том, что, вернувшись в Европу, он опубликует эти таблицы вместе со своими предположениями и они помогут дешифровке. И тогда заговорят дворцы и храмы, а люди, которые воздвигали их, расскажут о своей эпохе и о своем мастерстве.

Как мы с вами знаем теперь, дорогой читатель, все так и случилось. Двадцатисемилетний учитель из Геттингена Георг Фридрих Гротефепд, использовав таблицы Нибура и отчет о его путешествии, изучив различные образцы других письмен, разгадал тайну персидской клинописи и в 1802 году опубликовал результаты своей дешифровки.

Нибур не знал, что перед ним находились руины самого выдающегося памятника эпохи ахеменидских царей Дария и Ксеркса, начало создания которого относится к 520 году до нашей эры, что строили этот город-храм тысячи людей в течение пятидесяти лет. Хорошо изучили археологи Персеполь к нашему времени, но и сейчас осталось немало загадок. Так, не выяснено назначение Персеполя. Если он был резиденцией царей, почему тогда помимо дворцов здесь не видно жилья, а найденная утварь не имеет следов употребления? Или же Персеполь был построен с единственной целью — чтобы раз в год, весной, в день иранского Нового года — Ноуруза, «царь царей», его двор, вельможи и гвардия совершали здесь торжественные ритуалы (версия, к которой склоняется большинство историков)? Мог ли служить Персеполь для пышных коронаций, роскошных обедов, на которых, по Страбону, пировало по 15 тысяч человек, для чего резали тысячу голов рогатого скота, или же для оплакиваний и погребений? Высказывалось и предположение, что здесь была астрономическая обсерватория. А может быть, в разное время город-храм использовался по-разному? Иначе для чего бы отдельные части дворцов, скульптуры и рельефы переносились с одного места на другое, как это позднее установили археологи.

Первое здание, поразившее Нибура, войдет в книги по древнему искусству Востока под именем «Ворота всех стран», огромное пространство с колоннами — это знаменитая «ападана» — зал приемов Дария и Ксеркса, имевший не сорок, а сто колонн. Единоборство льва и быка, неоднократно повторяющееся в барельефах, — это древневосточный символ равноденствия, столь созвучный весеннему Ноурузу, а торжественная вереница фигур знаменует собой «шествие народов», входивших в империю Ахеменидов и подвластных «царю царей». Следующий тронный зал дворца принадлежал Артаксерксу II. И весь этот дворец-храм был действительно сожжен Александром Македонским в 330 году до нашей эры.

Не знал Нибур и того, что его мучительный труд, стоивший ему впоследствии потери зрения, не пропал впустую и что в немалой степени именно ему обязано человечество дешифровкой надписи «царя царей» Дария, высеченной 2500 лет назад на беломраморной скале Бехистун, что по-персидски означает «Страна богов», и прочитанной впервые англичанином Генри Роулинсоном. Вот ее конец:

Говорит Дарайавауш, царь:

Мой отец — Виштаспа,

отец Виштаспы — Аршама,

отец Аршамы — Арьярамна,

отец Арьярампы — Чишниш,

отец Чишниша — Ахемен,

поэтому зовемся мы Ахеменидами.

Говорит Дарайавауш, царь:

Ты. который в будущие дни

увидишь эту надпись,

которую приказал я выбить в скале,

или эти изображения,

не разрушай их!

Но оберегай,

пока можешь!

Вот уже три недели Нибур срисовывает фигуры и копирует таинственные знаки, вот уже три педели слепит глаза солнце, а ему все не хочется покидать эти места. Геркулес часто навещал его и давно уже уговаривал уехать отсюда. Но Нибур, напротив, из селения Марвдашт перебрался еще ближе к Персеполю и, вернув прежнего слугу Геркулесу, нанял другого — армянина. Тут и случилась беда: слуга умер. Нибур счел это дурным знаком, в некотором роде предостережением судьбы и тотчас же пустился в обратный путь — через Шираз в Абушехр. Отсюда он отправился в Басру.

До какого-то времени Нибур еще лелеял надежду вернуться на юг Аравийского полуострова, но чем дальше, тем отчетливее он понимал: одному ему туда уже не добраться. Что сделано, то сделано, и все это требует немедленной обработки и публикации.

А сейчас, двигаясь по направлению к Европе, можно пополнить знания человечества о странах, прилегающих к Аравии с севера.

Из Басры путь лежал на Багдад. Казалось бы, места здесь более обжитые, чем аравийская пустыня, но о безопасности можно было только мечтать. Перед Нибуром стоял выбор — плыть по Тигру или по Евфрату. По Тигру — дальше, по Евфрату — короче, но зато часть пути надо пройти сушей. Нибур избрал путь по Евфрату и подвергся грабежу, затем пробирался через местные селения и… тоже подвергся грабежу. Впоследствии он выяснил причину своего невезения. На чужеземцев нападают племена, которые считают себя истинными хозяевами здешних мест и не хотят платить налоги турецкому султану. Так, могущественное племя мунтефик никого не подпускает к берегам Евфрата около Басры. Попробовал турецкий паша бросить против пих войска, они отступили к югу, в Сирийскую пустыню, — туда турки идти боятся. Ушли войска, племя снова заняло берега Евфрата. А на Тигре господствует племя бени лахм, которое тоже не желает подчиняться турецким властям. Турки несколько раз нападали на них, но так и не одержали победы. Вот и видят теперь эти свободолюбивые племена в каждом чужеземце врага.

Нибур больше не сетует на обычаи этого края, не называет их дикими или варварскими, даже стремится оправдать их, найти в них преимущества перед цивилизованной Европой. Вот что он, например, пишет в дневнике: «Воры в Аравии есть, как и в любой другой стране, но это самые благородные воры в мире. В Европейской Турции, перед тем как ограбить, вас убьют; шейхи же убивают тех, кого грабят, лишь в том случае, если они оказывают сопротивление и ранят их. Шейхи готовы проявить гостеприимство и щедрость по отношению к тем, кого они грабят: они оставляют им немного еды и одежду и даже сопровождают их дальше по пустыне, опасаясь, как бы они не погибли…»

Шейхов Нибур называет «истинными властителями пустыни, у которых есть право бороться с теми, кто хочет силой проложить себе путь в их земли, есть право требовать от чужестранцев подарков и пошлины, как это делают и все другие народы».

Там, где еще никогда не бывали европейцы

На пути в Багдад лежали священные города Мешхед-Али (или Неджеф) и Кербела (или Мешхед-Хусейн). Нибур знал о пих немало, но не слышал, чтобы кто-либо из европейцев посещал их. Поэтому он отправился туда с особой готовностью.

На заре ислама в этих краях развертывалось кровавое противоборство двух основных направлений мусульманства — суннизма и шиизма. В то время как сунниты выступали за выборность халифов, шииты были убеждены, что власть над мусульманской общиной после смерти последнего «праведного» халифа Али, племянника и зятя Мухаммеда, должна была перейти к прямым потомкам Али от Фатимы, дочери пророка. В 661 г. Али был убит. По преданию, он завещал привязать свое тело к верблюду, пустить верблюда в пустыню и похоронить себя там, где животное опустится на колени. На этом месте, считают шииты, и возник город Мешхед-Али, ставший с тех пор центром шиизма. Туда всегда стекаются тысячи паломников. Для них это то же самое, что Мекка для всех мусульман.