Случилось так, что наступило время паломничества — месяц раджаб по мусульманскому календарю, — когда Нибур направился в эти священные места.
По дороге из Румахийи в Мешхед-Али Нибур увидел, как на кладбище… выкапывают покойников.
— Зачем вы их выкапываете? — спросил он могильщика.
— Живыми были — не успели халифу поклониться; умирая, завещали отвезти их тела в Мешхед-Али. Шиитов только там и хоронят. А за этих родственники платить будут. Кто побогаче, получит место поближе к мечети, кто победнее — поближе к стенам города, а у кого вовсе денег мало, того за город снесем. За последние годы уже две тысячи покойников перевезли. Такова была их воля, да простит им мученик Али, благословенна память о нем!
— Откуда же их столько набрали? — удивился Нибур. — Со всей округи?
— Зачем с окрути. Со всей Персии и из Индии даже. Некоторые год уже в земле пролежали, и все равно их сюда несут.
«Ах, какое выгодное дело для местных властей, — подумал Нибур. — И, главное, как просто!»
Мешхед-Али расположен высоко, и уже издалека Нибур разглядел купол мечети, возведенной над могилой последнего «праведного» халифа. Светило яркое солнце, и золотой купол слепил глаза. Приблизившись к мечети, Нибур увидел, что у нее и крыша позолочена, а на куполе вместо традиционного мусульманского полумесяца — рука Али. Во двор ведут трое ворот — Баб-Мешхед, Баб-Нахр и Баб-Шам, но стена между воротами настолько разрушена, что сквозь нее можно беспрепятственно проходить в двадцати местах. «Зачем тут ворота?» — удивился Нибур. Тем не менее его торжественно провели в ворота. По бокам мечети — два минарета. А возле мечети — базарная площадь. Прилегающие к площади дома принадлежат служителям мечети и местной знати.
Город быстро заполнялся паломниками, говорили, что их прибывает сюда до пяти тысяч. И странное дело, Нибур не слышал привычного слова «Аллах», не слышал молений к Аллаху, упований на Аллаха. Вокруг звучало только имя Али: «Али милостивый, милосердный», «Да будет благословенна память о тебе, Али», «О великий мученик Али!».
Нибур был уверен, что здесь обитают только шииты. Оказалось, суннитов в городе почти такое же количество. И более того, если повсюду в мусульманских странах между шиитами и суннитами существует открытая вражда, то как раз здесь они уживаются довольно мирно. Правда, какой-то суннит все-таки успел тихонько сообщить Нибуру, что мечеть построена на пустом месте и что Али похоронен неизвестно где, так как его запрятали очень далеко, подальше от врагов. Но Нибур заметил, что Мешхед-Али построен на месте неплодородном и малопригодном для жилья. Воды нет ни в городе, ни в ближайших окрестностях, так что ее приходится сюда везти на ослах издалека. И деревьев нет, голо и бесприютно. Вокруг города тоже нет никакой растительности, сплошной известняк, и дома сложены из известняка. Нет, наверно, и в самом деле верблюд с телом Али упал на колени именно здесь. Иначе нашли бы другое место. Мешхед-Али чем-то напомнил Нибуру Суэц и Джидду.
За мечетью в Мешхед-Али следит множество глаз. Ее официальными хранителями считаются местный губернатор и паша Багдада. Но они — сунниты, и служители мечети и все жители находятся в постоянном страхе: не подменили бы их ценностей, не растащили бы, не украли. Нибуру сказали, что мечеть отделана внутри с такой роскошью, что ему, немусульманину, к ней и близко подходить нельзя, религиозные фанатики его за это либо растерзают, либо заставят принять ислам. «Нет, так дорого платить за свое любопытство я не стану», — подумал Нибур и послал в мечеть своего проводника, с тем чтобы тот подробно ему рассказал о том, что увидит. Нибур наблюдал издалека за тем, как проводник, войдя в мечеть, вдруг застыл на пороге и как окружающие начали бить его по голове. Но он не бросился бежать, а смиренно преклонил колени и на коленях вполз внутрь мечети. Когда он вернулся, Нибур спросил:
— Ну, рассмотрел что-нибудь? И почему тебя били?
— Рассмотрел, — отвечал тот. — Потолок тоже позолоченный, весь блестит, переливается. На полу — светильники, много светильников, больших, и все из чистого золота или серебряные и украшены драгоценными камнями. А на стенах — изречения из Корана, тоже золотыми буквами.
— Били-то за что?
— А за то, что не молился. Увидел я эту красоту и о халифе позабыл. Разве будешь думать о ком-нибудь, когда кругом такие драгоценности — не сосчитать!
«Наверно, прав был пророк Мухаммед, призывая к аскетизму в убранстве религиозных мест, — подумал Нибур. — Этот бедняга здесь позабыл о боге, в молельне его селения такой роскоши нет. А разве помнят о боге католики, любуясь в своих храмах великолепной живописью и скульптурой?» Нибур был протестантом и в своей религии ценил прежде всего чудотворную силу слова.
«Неужели здесь никто не понимает, что хоть этот Али и зять пророка, хоть и халиф, но все равно ведь человек, простой смертный? Зачем же тратить столько денег на то, чтобы посетить его могилу, зачем украшать ее несметными богатствами, зачем, наконец, платить огромные деньги за то, чтобы быть здесь поблизости похороненным?» — записал Нибур в дневнике, покидая Мешхед-Али.
От Мешхед-Али рукой подать до Кербелы, места захоронения Хусейна, сына Али, и двоюродного брата Хусейна — Аббаса, павших в борьбе против омейядского халифа Язида I. Вот она, Кербела, где в 680 году произошло сражение, память о котором до сих пор жива среди шиитов. Здесь Хусейн со своим отрядом, численность которого не превышала 300 человек, был окружен огромным войском Язида. В бою Хусейн и все его люди были уничтожены. Мечеть воздвигнута точно на том месте, где мертвого Хусейна сняли с коня и похоронили.
И снова сунниты тихонько сообщили Нибуру, что эти события сильно приукрашены шиитами. И похоронен, мол, Хусейн не здесь, да и битва, возможно, была совсем в другом месте.
Кербела много больше и населеннее, чем Мешхед-Али. Соответственно и паломников здесь больше. Нибур очень хотел нарисовать мечеть Хусейна, но боялся сделать это открыто. Надев большой турецкий тюрбан, он бродил возле мечети по ночам, стараясь запомнить ее внешний вид. Ему показалось странным, что всю переднюю степу в ней занимают окна. «Наверно, подарок какого-нибудь перса, у которого стекольный завод в Ширазе», — решил Нибур. Могила Хусейна — под высоким куполом. По бокам — четыре маленьких минарета. Но ни золота, ни позолоты снаружи не видно. Вместе с паломниками ему удалось заглянуть внутрь мечети — особенной роскоши он там тоже не обнаружил. Вокруг мечети множество могил родственников Хусейна и его соратников, погибших в битве при Кербеле. Все они объявлены святыми и великомучениками.
У мечети Хусейна верующие охвачены экстазом: они не только целуют двери и пол, но и бьются головой о стены и железные решетки, крича и рыдая. «Будто Хусейн был их родным отцом и только что скончался, — подумал Нибур. — Или они думают, что если в религиозном усердии сами расшибутся здесь и умрут, то их тоже объявят святыми и они смогут вознестись на небо? Во всяком случае, их исступление выглядит достаточно искренне и сердечно, совсем не так, как у плакальщиц, которых нанимают за деньги».
Другая, столь же ревностно почитаемая мечеть носит имя Аббаса. Согласно легенде, когда раненый Хусейн захотел пить, Аббас велел вырыть колодец. Колодец вырыли, но воды в нем не оказалось. Тогда Аббас поскакал на север и там наполнил бурдюк водой, но на обратном пути встретил вражеского всадника, который захотел отнять у него воду. Аббас сопротивлялся, и всадник отрубил ему руку, Аббас схватил бурдюк другой рукой, и всадник отрубил ему другую руку. Тогда Аббас ухватил бурдюк зубами, по всадник проткнул бурдюк копьем. И с тех пор здесь бьет родник. Обо всем этом вспоминал Нибур, наблюдая, как толпы паломников идут и ползут к «чудотворной» воде, надеясь на исцеление и на отпущение грехов.
А вокруг деловито снуют турецкие стражники. Там сопровождают, здесь стращают, тут наводят порядок и всегда и из всего извлекают выгоду для себя.
Отныне путь Нибура ясен и прям — он ведет на север, к дому. Но научный интерес и жажда исследования не покидают его ни на минуту. Он по-прежнему не торопится и, пристально вглядываясь во все, мимо чего проходит, тщательно фиксирует это в путевом дневнике.
Перед Нибуром раскинулись земли, находящиеся между реками Тигром и Евфратом, названные древними греками Месопотамией, или Междуречьем. Тысячи лет назад на них развивалась одна из самых первых цивилизаций человечества… Завоеванные арабами в 637 году и составлявшие славу халифата, теперь они входили в состав Османской империи.
Главный город Месопотамии — Багдад, «ЗЗо20', расположен на восточном берегу реки Тигр. Резиденция паши», — сухо, без эмоций отмечает Нибур в путевых записях. Тем не менее, помня о знаменитой истории города, Нибур въезжал в Багдад с интересом. Но теперь здесь едва ли кто помнил о былом. Город занят торговлей — отсюда в другие страны поставляют рис, соль, финики, лошади, а читать и писать, как сразу же обнаружил Нибур, здесь мало кто умеет. В Каире по крайней мере была хоть лавка, где продавались старые книги. В Багдаде о существовании книг как будто никто и не подозревает. А между тем в Багдаде на пять веков раньше, чем в Европе, было налажено бумажное производство (VIII век) и когда-то рукописные книги стоили сравнительно недорого. По свидетельству историка Якуби, в конце IX века на одной лишь улице Багдада размещалось более ста книготорговцев.
— Нет, почему же? У нас тоже продают книги, — объяснил Нибуру какой-то горожанин, — но это происходит лишь тогда, когда их владелец умирает. Вот тогда-то его книги вместе с одеждой и относят на базар.
В Багдаде было холодно. На дворе зима, февраль, и, хотя солнце, стоявшее в зените, бросало свои лучи прямо во внутренний дворик его жилища, на стеклах намерзал лед в полпальца толщиной. Говорили, что в этом году замерзло около двадцати человек. «Что ж, в это можно поверить, — подумал Нибур, — ведь люди здесь почти голые, а ночь многие из них проводят на улице, под открытым небом».