Следы ведут в пески Аравии (второе издание) — страница 35 из 74

Чтобы убедить фон Цаха в успехе своего нелегкого и опасного путешествия, Зеетцен описывает меры предосторожности, которые он собирается соблюдать. Он как врач изучил все случаи заболеваний и смерти путешественников по Востоку, и прежде всего трагические результаты экспедиции Карстена Нибура. Особенно горько Зеетцен оплакивает гибель талантливого Форскола. Поэтому сам он намерен для сохранения собственной жизни придерживаться обычаев тех стран, через которые будет идти: питьевую воду очищать песком, предохранять глаза от песка и пыли, соблюдать диету — не пить крепких напитков, не есть мяса, одеваться так, как одеваются на Востоке, овладеть арабским языком и его диалектами, с тем чтобы ничем не отличаться от местного населения, а если окажется нужным — назваться мусульманским именем и даже принять ислам.

По поводу религии Зеетцен писал следующее: «Под маской религии (а в наше время и политики) скрываются преступления, о чем разум скорбит, и неизвестно, чего больше приносит людям религиозная и политическая система — пользы или вреда». И посему он, Зеетцен, не придает религии никакого значения и заранее признается в том, что он, лютеранин, согласен среди католиков быть католиком, среди православных — православным, среди несториан — несторианином, а среди мусульман — мусульманином.

Для полной безопасности он намеревается путешествовать не под видом купца, как к тому склонно большинство европейцев, а в качестве врача, что гораздо разумнее, ибо, оказывая людям помощь, особенно в Африке, мало знакомой с европейской медици-ной, он сумеет обеспечить себе сбор материалов. «Именно врачевание, — писал Зеетцен. — я надеюсь, и явится тем талисманом, который откроет мне сердца бедняков, доверие богачей и доступ к великим мира сего». А минимумом врачебных знаний он после окончания Геттингенского университета, несомненно, располагает.

Свое развернутое послание он завершил словами: «Моя слава или мой позор будут огромны! Я или достигну желанной цели, или погибну!»

Фоп Цах должным образом оценил научную подготовленность Зеетцена, его серьезность, поразительную эрудицию и безудержную самоуверенность. Зеетцен еще не двинулся с места, а имя его уже получило некоторую известность: фон Цах полностью опубликовал план путешествия в августе — ноябре 1802 года в своей «Ежемесячной корреспонденции» (он занял более ста страниц печатного текста) и в том же году издал его отдельной книгой с собственными комментариями.

Он хочет немедленно видеть будущего героя. И вот Зеетцен в обсерватории на Зееберге. Фон Цах всматривается в гостя. Да, неказист и ростом не вышел. Импульсивен, непоседлив. Но сколько самоуверенности!

— Вся Европа будет следить за моим путешествием! — восклицает Зеетцен, размахивая руками.

— А вы не чувствуете страха? Пребывание французов на Востоке многое испортило. Европейцу там сейчас приходится еще труднее.

— В крайнем случае я перейду в мусульманство.

— Быть может, обратимся к британской Ассоциации? — спрашивает несколько шокированный фон Цах.

— Нет, нет и нет. Пусть это будут моя слава или мой позор!

— Ну, а если… смерть? — Самоуверенность Зеетцена пугает фон Цаха.

— Помилуйте, с чего бы? Мне известно все, что может пригодиться в дороге. Я же писал вам, что знаю, как уберечься от заразы, как экономнее расходовать свои силы в пустыне, как содержать в чистоте лицо и тело. Я умею измерять путь шагами, я…

— Все это вы, конечно, освоили, читая Нибура? — перебивает ого фон Цах.

— В основном… да, — смущенно говорит Зеетцен. — Это… и еще многое другое.

— Может быть, стоит в таком случае обратиться к нему за советом и поддержкой? Говорят, он очень добрый человек и всегда готов прийти на помощь.

Фон Цах уже видит разницу между ними. Тот трудолюбив, скромен и любит не себя, а науку. Этот мобилизовал все средства в угоду собственному честолюбию. Тот чутко воспринимает каждый совет, чужой опыт. Этому лишь бы были деньги, приборы и полная независимость. Тот один бы не отправился в экспедицию. Этот от участия других отказывается.

— Да, да, давайте обратимся к Нибуру. — Зеетцен с размаху бросается в глубокое кресло в углу кабинета. — Вот только бы герцог Готы согласился поддержать меня. Мои финансовые дела неясны.

— Думаю, что это устроится, — с прежнем спокойствием отвечает фон Цах.

Отправив Эрнсту II письмо, в котором содержалась просьба оказать Зеетцену помощь, фон Цах полностью рассчитывал на успех. Вскоре из Готы пришел благосклонный ответ. Да, герцог готов оплатить стоимость всех необходимых для путешествия астрономических приборов, а кроме того, согласен финансировать пребывание Зеетцена на Востоке при условии, что тот будет посылать в Готу всякого рода раритеты на 800 рейхсталеров в год. Эти поступления послужат основой музея ориенталистики в Готе.

Вскоре фон Цах торжественно вручил Зеетцену секстант, хронометр в золотом корпусе, рассчитанный на любые перепады температур, три искусственных горизонта, два ватерпаса, подзорную трубу со штативом, морской компас и прочее снаряжение, необходимое для путешествия. Времени для практического освоения всех этих инструментов почти не было. Однако это не смущало фон Цаха. Карстен Нибур, располагавший сложнейшими приборами самого Майера, всему научился сам во время путешествия и добился отличных результатов; их высоко оценили французские ученые во время египетской экспедиции Бонапарта.

В феврале 1802 года правившая Евером княгиня Августа-София предложила Зеетцену как камер-асессору государственную службу с хорошим жалованьем и с перспективами продвижения по служебной лестнице. Но уже ничто не могло удержать его на родной земле.

План Зеетцена тем временем отослали Карстену Нибуру. Тот не замедлил откликнуться. План он одобрил, но внес в него несколько существенных поправок. Во-первых, он считал ненужным длительное пребывание в Константинополе: арабскому языку там научиться нельзя, об Аравии сведений не получить. Во-вторых, в Африку, по мнению Нибура, следовало бы проникать тем путем, который избрал Хорнеман, то есть из Триполи через Феццан к Борну, что на Нигере. И, в-третьих, ему казалось опасным намерение Зеетцена выдавать себя повсюду за мусульманина. При малейшей оплошности это могло грозить даже смертью. Нибура, так же как и фон Цаха, беспокоила самоуверенность Зеетцена.

Казалось, все вокруг сговорились, чтобы пугать его, Зеетцена, всевозможными ужасами. Буквально перед самым отъездом на Восток, когда он вернулся в Евер, чтобы попрощаться с родными и оставить некоторые деловые распоряжения, решительно взбунтовалась семья. Старший брат, рассудительный и осторожный пастор, всячески отговаривал его от поездки. От этого Зеетцен нервничал и раздражался.

— Я уже ничего не могу изменить, — доказывал он. — Я столько лет обдумывал это путешествие и не откажусь от него ни за какие деньги, решение мое твердо! Понятия о счастье у смертных бесконечно различны. Счастье Петера — в служении богу, счастье Отто — в коммерции, мое — в странствиях. Воздадим должное Друг другу!

Ссориться с семьей он не мог: ему необходима была помощь братьев, притом немалая.

Он поручил братьям продать его земельный участок, мельницу, дом, сад, амбары, склады, печи для обжига известняка и позаботиться о судьбе работников. Зеетцен сжигал за собой мосты, и ему было совершенно неважно, принесет эта распродажа прибыль или убытки. Только книги он хотел сберечь для. себя. В то время в Германии домашние библиотеки встречались не часто: консервативная часть бюргерства усматривала в них развращающее французское влияние, а те, кто понимал ценность книг, не имели денег на их приобретение, ибо книга считалась предметом роскоши и стоила очень дорого. Поэтому со своей библиотекой Зеетцен и не помышлял расставаться навсегда. Часть книг он брал с собой, а остальные умолял братьев сохранить ему на будущее. Свою естественнонаучную коллекцию, насчитывавшую около 40 тысяч экспонатов, Зеетцен решил подарить герцогу Ольденбургскому. В конце концов братья согласились исполнить все распоряжения и просьбы Зеетцена, а пастор снабдил его картой Палестины, но не столько для того, чтобы Ульрих пользовался ею, сколько в надежде получить уточненный ее вариант.

И вот окончены все расчеты с семьей, с домом, с отечеством. Прошлого как будто и не было, впереди ждет романтический Восток. Но тут происходит нечто совершенно неожиданное. Зеетцен, неистово устремленный в бурное будущее, изучивший ошибки своих предшественников, закаливший волю и приучивший себя к любым физическим неудобствам, воспитавший в себе мужество и выдержку, вдруг теряет присутствие духа и впадает в дикий, неосознанный страх. Однажды ночью ему приснился бедуин. Посреди огненно-желтой пустыни и синего неба он мчался на лихом скакуне. Бурнус его то белым, то синим, то коричневым шлейфом расстилался далеко позади, а в руках блестела кривая сабля. Что это — мрачное предчувствие? Страх перед неизвестностью?..

Начало пути

13 июня 1802 года вместе со своим спутником Якобсеном, человеком энергичным, атлетического телосложения, Зеетцен через Геттинген, Дрезден, Прагу отправился в Вену. Отныне Европе предстояло следить за его путешествием: Ксавер фон Цах с первого же дня стал печатать материалы Зеетцена и о Зеетцене в своей «Ежемесячной корреспонденции».

Счастливый случай свел Зеетцена перед отъездом в обсерватории фон Цаха с венгерским астрономом Паских, который тем же маршрутом возвращался к себе домой. По дороге он научил Зеетцена пользоваться астрономическими приборами и дал ему немало полезных советов. Во время остановки в Вене оба они были радушно приняты тамошним научным миром.

Дальнейший путь вел через Венгрию, Сербию, Валахию, Молдову, Бессарабию.

…Судно лениво плыло по Дунаю. Прекрасная погода, живописные берега, покой и безмятежность. Но едва Зеетцен сходил на берег, как безотчетный страх охватывал его с новой силой. он покрывался испариной, начинал дрожать. «Я этого не выдержу», — стучало в голове. Ему хотелось сорваться с места и бежать — от самого себя, своего страха, неопределенности будущего, к которому он так стремился.