Однако пропало куда больше. По непонятным причинам не дошли до адресата многие чучела птиц и четвероногих. Исчезли бесценные произведения античного искусства. Лишь благодаря тому что Зеетцен пронумеровывал каждый предмет и каждую рукопись, можно было продолжать поиск его материалов. Известному немецкому историку и географу Фридриху Крузе, возглавившему этот поиск, потребовалось сорок лет для того, чтобы объединить все, что осталось от путешествия Ульриха Зеетцена, разобрать коллекции, просмотреть рукописи, изучить их, систематизировать и составить каталоги.
22 февраля 1805 года Зеетцен писал брату: "После потери жизни и здоровья для путешественника самой тяжелой потерей может быть только потеря путевого журнала". Он знал цену каждой записи, сделанной в путешествии, по свежим следам. "Путешественнику едва хватает времени на то, чтобы сделать хотя бы беглые наброски, — писал он брату двумя месяцами ранее. — Часто так устаешь от непосильных нагрузок, что не остается ни желания, ни охоты описывать что-либо". Он просил брата редактировать его записи, сохраняя их хронологию. Он понимал, что пишет отрывочно, небрежно, неравноценно по стилю и жанру, что в его записях сухие сведения по географии и астрономии перемежаются с описанием приключений, им пережитых, и настроений, им испытанных. Его волновала проблема художественного описания путешествия. Он считал, что научные наблюдения важны лишь для специалистов, а для широкого круга читателей они скучны и неинтересны. Он уповал на друзей, которые ему помогут, на время, которого, он думал, у него так много впереди и которого ему не подарила судьба. Но одному закону он следовал неукоснительно: во всех его записях должна быть только правда.
К обработке научных материалов Зеетцена Фридрих Крузе привлек многих специалистов: естествоиспытателей, математиков, египтологов, лингвистов, астрономов, геологов. Одновременно восполнялись пробелы: из небытия появлялись письма, фрагменты статей и дневников, топографические расчеты, результаты астрономических наблюдений. Из отрывочных записей слагались новые труды, среди них — трактат о восточной музыке, статьи по этнографии арабских племен, переводы арабских песен, карты Египта, Палестины, Заиорданья, Мертвого моря. Кое-что из этого было переписано чужой рукой, поэтому авторство иногда оспаривалось. Но в конце концов всегда удавалось доказать подлинность этих материалов. В результате возникла своеобразная "Зеетцениана".
В 1854–1856 годах Крузе опубликовал три тома дневников и записей Зеетцена, снабдив их своей статьей и обширными комментариями, составившими отдельный том. Ученый спрашивал себя, не устарели ли эти материалы за прошедшие годы. И сам отвечал: нет, не устарели, как не устаревает история "для всех тех, кто ценит научную истину — самый надежный якорь в этом ненадежном море жизни, точное познание прошлого и настоящего, далекого и близкого". К тому же, заключал он, Зеетцен прожил "жизнь, похожую на приключения Робинзона Крузо".
После издания Крузе поиски прекратились. Обнаружено ли все, что осталось после Зеетцена, пам неизвестно. Но многие его письма, статьи, стихотворения еще ждут публикации.
В музее ориенталистики в Готе, небольшом городе, что недалеко от Веймара, хранятся — в экспозиции и в запасниках — коллекции Зеетцена. Так что, если когда-нибудь, дорогой читатель, судьбе будет угодно привести вас в Готу, зайдите в этот музей — в арабском его отделе вы обнаружите немало экспонатов, добытых ценой жизни Ульриха Яспера Зеетцена.
Часть третьяБуркгардт
Мало кто из путешественников был наделен такой тонкой наблюдательностью, которая является природным даром и, как всякий талант, встречается очень редко. Он обладал особым чутьем, помогавшим ему распознавать истину даже в тех случаях, когда он не мог руководствоваться личными наблюдениями… Его пытливый ум, благодаря размышлениям и научным занятиям зрелый не по возрасту, направляется прямо к цели и останавливается у нужного предела. Его всегда трезвые рассказы насыщены фактами, и тем не менее они читаются с бесконечным наслаждением. Он заставляет в них любить себя и как человека, и как ученого, и как превосходного наблюдателя.
В то время как Нибур, всколыхнув европейские умы описанием Аравии, поселился вместе с семьей в тихом, провинциальном Мельдорфе, а Зеетцен, исследовав окрестности Дамаска, искал проводников для похода к Мертвому морю, наш новый герой, Иоганн Людвиг Буркгардт, еще учился в Геттингене. Да, да, все в том же Геттингене с его узкими улочками и шумными университетскими аудиториями, где тот же Иоганн Блуменбах собирал на своих занятиях восторженных, жадных до знаний студентов.
Сын богатого швейцарского фабриканта Иоганна Рудольфа Буркгардта Иоганн родился в Лозанне 25 ноября 1784 года. Вскоре семья переехала в Базель. Родительский дом в Базеле — это не просто дом, а роскошный дворец, построенный в 70-е годы XVIII века по заказу отца архитектором Иоганном Ульрихом Бюхелем и известный под названием "Вишневый сад". В 1779 году его посещал великий Гете. В наши дни в нем расположен музей этнографии Швейцарии XVIII века. Лестницы дворца были украшены колоннами, перила сверкали позолотой, несколько залов были заняты картинной галереей. О стиле жизни семьи можно судить хотя бы по тому, что семилетний Иоганн к дню своего рождения получил в подарок пианино, специально сделанное для него на заказ из красного дерева. Но при этом дети — а их было семеро — не росли изнеженными баловнями: отец заставлял их спать без одеял, на жестких матрацах и буквально изводил постижением всякого рода наук. Так Иоганн получил блестящее домашнее образование, еще в детстве изучил несколько языков, успешно занимался музыкой. В четырнадцать лет он зачитывался описанием кругосветного путешествия Джеймса Кука и грезил о дальних странах.
Государственный переворот, произведенный генералом Бонапартом в ноябре 1799 г., стремительное восхождение Наполеона к власти и подчинение Францией большинства стран Западной Европы разрушают идиллическую жизнь семейства Буркгардтов. Старшего Буркгардта едва не казнят по ложному обвинению в шпионаже в пользу Австрии. Но отец действительно считал Наполеона самозванцем и предпочитал разориться, но не действовать на благо французской республике. Он не хотел сотрудничать с завоевателями и, предчувствуя крах дома, отправил детей за грани-цу: младших — учиться, старших — на дипломатическую службу. Помрачнела жизнь во дворце "Вишневый сад". Мать, мягкая, кроткая женщина, согревавшая всю семью теплом и любовью, — а надо сказать, что четверо детей были от первого брака ее мужа, — неохотно отпускала от себя любимца Иоганна.
Иоганн после окончания в 1800 году гимназии в Невшателе поступает в Лейпцигский университет. Здесь он совершенствуется в языках, как древних, так и новых, занимается философией, юриспруденцией, статистикой. В 1804 году для изучения естественных наук он отправляется в Геттинген. "Ах, если бы я приехал сюда раньше! — пишет он одному из братьев. — Тогда все было бы иначе, много лучше. Преимущества образования в Геттингене перед Лейпцигом огромны. Я занимаюсь здесь главным образом практическими опытами, затем историей, политикой, древними языками. Я снова начал греческий и продолжаю латынь. Стараюсь изо всех сил. Переезд с одного места на другое уже сам по себе благотворно сказался на мне, а то, что это другое место — Геттинген, может, как я чувствую заранее, составить счастье всей моей жизни".
Однако политическая обстановка все более ухудшается. Наполеон, продолжающий победоносное шествие по Западной Европе, после побед под Йеной, Ауэрштедтом и Фридландом признан властелином Германии. Поэтому Иоганн Рудольф Буркгардт настаивает, чтобы сын переехал в Англию, единственную, кроме России, страну, свободную от французской тирании.
Перед тем как отправиться в Лондон, Иоганн заехал в Базель. Мать его была в отчаянии, судьба снова разлучала ее с сыном. Надолго ли? Иоганн не унывал.
— Это наша последняя разлука, мама, — говорил он ей весело и беззаботно. — Я только завершу образование на чужбине, все уладится, и мы больше никогда не будем расставаться.
Она не знала в момент прощания, что видит сына в последний раз…
Заручившись рекомендациями и советами Блуменбаха, Иоганн в начале 1808 года устремляется в Лондон.
Англия значила для Буркгардта не просто страну, где он должен был "завершить образование". Здесь у него были свои планы. Его привлекала британская Ассоциация для содействия открытию внутренних частей Африки, плодотворно действовавшая с 1788 года. Это общество, насчитывавшее в своем составе многих крупных ученых, членов парламента, аристократов, быстро завоевывало авторитет у европейских географов и путешественников. Исследование Африканского континента, как и арабских стран, в Европе конца XVIII века заметно активизировалось, а Ассоциация не только стремилась к установлению торгового и политического господства Великобритании в глубинных районах Африки, по и ставила перед собой научные задачи. Возглавлял Ассоциацию известный естествоиспытатель Джозеф Бэнкс, участвовавший в экспедиции Джеймса Кука 1768–1771 годов, О встрече с Бэнксом Иоганн мечтал еще в Геттингене, Бэнксу адресовал свои письма и Блуменбах, рекомендовавший Буркгардта с самой лучшей стороны. Политические интриги, войны, перевороты, будоражащие Европу, — не для Иоганна. Нет ему никакого дела и до британского господства на Востоке. Страсть к путешествиям — это бацилла, как известно нередко приводящая к неизлечимой болезни. А в нем эта бацилла поселилась еще в раннем детстве. Он грезит о научных открытиях, о неизведанных землях, жаждет увидеть новые страны и узнать людей иного языка и иной культуры. Добрые, разумные человеческие отношения — он верит в это — служат миру, обогащению культур, взаимопониманию народов.
Однако раньше, чем с Бэнксом, Иоганн знакомится в Лондоне с русскими дипломатами. У одного из них ближайший друг — ректор Московского университета. Иоганн слышал, как успешно развиваются науки в России, некоторое