Следы ведут в пески Аравии (второе издание) — страница 56 из 74

время он на распутье: теперь он уже просит протекции у своих новых знакомых для переезда в Москву. Но разрыв отношений между Англией и Россией лишает его выбора, ему отказано в получении русского паспорта, он вынужден остаться в Англии.

Веселый, жизнерадостный, добродушный, Иоганн быстро завоевывает симпатии Бэнкса и секретаря Ассоциации Уильяма Гамильтона. Они охотно привлекают его к работе, в нем видят продолжателя дел Хорнемана и Мунго Парка, недавно совершивших свои первые путешествия в Центральную Африку. Но для будущего путешествия, для решения научных задач, которые ставились Ассоциацией, и достижения целей, к которым стремился сам Иоганн, его образование кажется теперь недостаточным, и он, как того и желал отец, при содействии Бэнкса в июле 1808 года поступает в Кембриджский университет для специальной подготовки, в нее входит изучение новых для него наук — ботаники, медицины, минералогии, географии, астрономии, а также арабского языка, и он постигает их с удивительной быстротой.

В это время Наполеон, объявив континентальную блокаду, делает последнюю попытку покорить Англию. Так Иоганн оказывается отрезанным от родителей, лишенным их поддержки. Даже переписка с ними почти прекратилась. Но он вовсе не склонен предаваться унынию. Спартанское воспитание, полученное дома, пригодилось. Но этого мало — ведь путешественник должен быть выносливым, неприхотливым, готовым ко всему. И он мучает себя жаждой, питается одними овощами, спит на голом полу и даже на булыжной мостовой под стенами университета. И при этом восторженно принимает все, что есть в его жизни, — необходимость без конца заниматься, любовь друзей, уважение учителей. Он любопытен, добр, весел, абсолютно лишен зависти. Словно бывалый путешественник, он отпускает бороду и позирует в таком виде перед художником. Полученный от него портрет он передает своим друзьям — супругам Кларк, и Анжелика Кларк делает с него гравюру. Оттиски он раздает на память всему университету.

Единственное, чего он боится, — это что родители узнают о его измерениях из газет и что это причинит им огорчения. Он умоляет издателей не называть его имени, когда они будут помещать материалы о деятельности и планах Ассоциации. Но статьи, посвященные подготовке путешествия, появляются чаще и чаще, и он всеми правдами и неправдами добивается отправки на родину своих писем, в которых обо всем рассказывает сам. Отец и мать на знают, как отнестись к неожиданному повороту в жизни сына. А он, всегда послушный, заботливый и любящий, во всем просящий родительского совета и благословения, успокаивает их, стараясь убедить, что на него свалилась просто огромная удача. "А разве солдат рискует не больше? — пишет он родителям. — А если бы я был военным и оказался на поле боя, разве я не смотрел бы каждый день смерти в глаза? И во имя чего? Во имя того, что противно мне и моему образу мыслей, что меня никак не касается и не волнует. А какие опасности могут ожидать путешественника? Климат или люди. Что касается климата, то я, как вы знаете, от рождения отличаюсь силой и отменным здоровьем… Жару я переношу хорошо, любую диету тоже. У меня, правда, нет еще жизненного опыта, но я его получу. Я уже научился жить среди чужих и ничего не боюсь, даже смерти. Это просто слово "Африка" внушает страх, и совершенно напрасно".

Иоганн понимал, что путешествие продлится шесть-восемь лет, и поэтому чего только не написал родителям в утешение за месяцы учебы и сборов! он уверял их, что изучил медицину и способен лечить себя сам от всех болезней; описывал легкость передвижения по пустыне, когда верблюды нагружены бурдюками с живительной влагой: доказывал полную свою безопасность — "кому нужен бедный торговец, под видом которого я собираюсь странствовать?"; обещал писать домой чуть ли не каждый день, ребячески приглашая родителей следить за его маршрутом: "Купите карту Африки, и тогда вы будете путешествовать вместе со мной!" И, наконец, в качестве решающего довода он выдвигает деньги и славу, которые ожидают его после окончания путешествия. Ведь Ассоциация будет платить ему более 500 фунтов стерлингов в год, не считая оплаты непредвиденных расходов; столько денег ему наверняка не понадобится, и он сможет сколотить через несколько лет изрядный капитал. Сам он ни к славе, ни к деньгам вовсе не стремится, но, может быть, хоть это как-нибудь утешит родителей… Больше всего он уповал на себя — на свое здоровье, на умение ладить с людьми и радоваться жизни. "Я уже достаточно долго живу, чтобы твердо убедиться в том, что счастье и довольство зависят исключительно от собственного характера", — писал он как-то.

Наступило прощание с Кембриджем, с Англией, с Ассоциацией. Но почему же он. всегда такой радостный и оживленный, вдруг почувствовал невыразимую тоску. Бэнкс и Гамильтон, приготовившие для путешественника одежду, книги, приборы, инструменты, были удивлены, когда Иоганн отказался вообще брать с собой что-либо.

— Но почему же, дорогой Джон? — недоумевал Бэнкс. — В дороге вам многое может пригодиться. Следует заранее все предусмотреть.

— Зачем? — грустно усмехнулся юноша. — Всего не предусмотришь. Жизнь только тогда имеет цену, когда можно заранее предусмотреть, как ее употребить с пользой. Но все бренно. IT счастья на земле не достигает никто!

Продолжение поиска

Маршрут путешествия был начертан Ассоциацией: посетить Мальту, оттуда проследовать в Сирию, там провести период подготовки и акклиматизации, после чего через север аравийских земель двигаться в Египет, а затем на юг Сахары, к Нигеру. Возможны отклонения, которые подскажут обстоятельства.

В начале 1809 года, когда Зеетцен отправлял из Каира в Европу свои последние дневники, Буркгардт высадился на Мальте. Здесь он встретился с английским купцом Баркером, брат которого Джон занимал пост британского консула в Алеппо, то есть именно там, куда держал путь Буркгардт и где ему предстояло прожить ближайшие год-два. Баркер показал ему опубликованные статьи и письма Ульриха Зеетцена с первоначальными планами его путешествия по Востоку и с описанием полученных результатов. Из них Буркгардт узнал о сотнях рукописей и тысячах уникальных экспонатов, которые Зеетцен послал в Готу.

Иоганн восхищен достижениями своего предшественника. Подобная жизнь кажется ему подвигом. Теперь у него есть реальный образец, пример для подражания. Он немедленно пишет отцу в Базель, чтобы, тот нашел и переслал ему в Алеппо все, что было опубликовано в европейской прессе ученым-ориенталистом по имени Ульрих Яспер Зеетцен.

На Мальте он без всякого сожаления сбрасывает с себя европейскую одежду и облачается в восточную — сирийскую рубаху с абайей. Единственное, с чем ему жаль расставаться — с галстуком. Нет, не как с предметом мужского туалета, который всегда докучал ему, изрядно стягивая шею, а как с подарком матери: она прислала галстук ему в Лондон и на краю незаметно вышила своими волосами его инициалы. Иоганн сентиментален. Он вырезает кусочек шелка со своим вензелем, делает из него подобие амулета и вешает себе на грудь. Восточным людям свойственно носить на груди амулеты, чтобы они защищали от всех напастей и злых духов; Так пусть же у него таким амулетом будут волосы матери.

Высадившись на сирийский берег в Тартусе, Буркгардт через Антакью в июле 1809 года добирается до Алеппо.

Он сиял небольшой домик в квартале, где обычно селились европейцы, и немедленно нанес визит брату мальтийского Баркера. Джон Баркер принял его в высшей степени гостеприимно.

Вскоре супруги Баркер так привязались к нему, что предложили переселиться к ним. Он, не раздумывая, согласился и перевез туда свое нехитрое имущество.

С момента появления Буркгардта на мусульманском Востоке перед ним встала важная проблема: кем он должен считаться для местного населения? Выдавать себя за араба — преждевременно. Оставаться европейцем тоже рискованно: не то чтобы он боялся за свою жизнь, по европейцу трудно добиться полного доверия, проникнуть в неисследованные края, получить откровенные ответы на свои вопросы. Одним словом, это мало помогло бы делу, во имя которого он сюда прибыл. И тогда Иоганн придумывает себе имя и биографию. Отныне он — Ибрагим ибн Абдалла, индийский купец, мусульманин. В Алеппо прибыл в качестве курьера со срочными депешами Ост-Индской компании к британскому консулу и теперь имеет желание познакомиться со страной поближе. Правда, для такой биографии следовало еще знать и Индию, по ведь не зря же Иоганн столько лет учился — и дома, и в Лейпциге, и в Геттингене, и в Кембридже! И Ибрагим ибн Абдалла рассказывает своим новым сирийским знакомым о том, какой прекрасный жемчуг добывается в океане недалеко от Бомбея и как тысячи пилигримов стекаются к священной реке Ганг.

Случались, конечно, и курьезы. Однажды его попросили что-нибудь прочитать на языке хинди, о котором он не имел ни малейшего представления. Иоганн не растерялся: швейцарский диалект немецкого языка изобилует такими экзотическими гортанными звуками, что для непосвященного вполне может сойти за хинди.

В другой раз какой-то торговец, заподозрив в нем европейца, подошел к нему вплотную и хотел потянуть за бороду, желая доказать остальным, что она приклеена. Иоганн знал, что для истинного мусульманина прикосновение к бороде — страшная обида, и одним ударом сбил обидчика с ног.

Каждый день Буркгардта был заполнен до отказа. Прежде всего он осваивает разговорный арабский язык и его диалекты, имеющие распространение в тех местностях, куда он намеревается отправиться. Для совершенствования в арабском литературном языке переводит на него свою любимую книгу — "Робинзон Крузо" Даниеля Дефо. Одновременно осваивает вполне прилично турецкий язык. Увлекается древними арабскими рукописями и начинает их собирать для будущей коллекции. Много месяцев у него отнимает доскональное изучение Корана и комментариев к нему, составленных крупнейшими мусульманскими богословами. Но он не ограничивается кабинетными занятиями и присматривается к повседневной жизни, старается узнать обряды, быт и нравы арабов.