А про себя подумал: "Эти турецкие солдаты словно собаки. Кусают тех, кто бежит, и бегут от тех, кто на них замахивается".
24 июня 1815 года он прибыл в Каир. Снял домик на берегу Нила, получил почту. И в первом же письме — убийственное известие: его отец Иоганн Ульрих Буркгардт умер, так и не дождавшись сына.
"Дорогая мама, — писал Иоганн домой 3 июля 1815 года, — после долгого путешествия вот уже несколько дней, как я в Каире. Но радость моя по поводу возвращения и избавления от множества опасностей длилась всего несколько минут. И причина моего глубочайшего горя — в твоем письме. Итак, моего отца нет больше на свете. Да воздастся ему в лучшем мире за его порядочность и честность! Я все время лелеял надежду увидеть его снова, высказать ему благодарность за его великую любовь, быть ему поддержкой в старости и усладой его последних дней. Ах, судьба часто обманывает нас и уничтожает надежды на будущее счастье. С того момента, как я узнал о его смерти, я ощущаю такую пустоту в душе, которую не могу тебе и описать".
Трудности, лишения, болезнь подорвали здоровье Иоганна, опустошили его и физически и духовно. подорвали веру в благополучный исход его путешествия. Но они не уничтожили цельности его характера, не изменили его привязанностей. Теперь его основная забота — сохранить благополучие матери. Чем отсюда он может помочь ей? Отец был для него образцом честности, справедливости, благородства. Ему он обязан своей мужественной, увлекательной жизнью. Это — наследие отца, и оно с ним всегда. Другого ему не надо. Иоганн тотчас же отказывается от всех своих прав на наследство в пользу матери, обещает посвятить ей всего себя, свое будущее. он рассказывает ей в письмах о своем быте, занятиях, планах. У него накопилось много денег, и он посылает ей чеки.
В Каире неспокойно. В городе чума. В течение последних трех лет она ежегодно уносит в Египте по 40 тысяч человек. Буркгардт старается понять, почему в таком большом городе не принимают никаких мер против этой смертоносной болезни. Однако попять нетрудно: нет врачей, а кому-то, возможно, эпидемия даже выгодна — ведь столько добра остается от умерших, и на этом богатеют и паша, и его чиновники.
Ни один караваи не отправляется к югу. в Ливийскую пустыню, куда собирался Буркгардт. По он не хочет мириться с бездействием. Не намерен он и сидеть взаперти, как большинство жителей Каира. он сыт этой чумой по горло. И у него возникает неодолимое желание — бежать не только от чумы, но и от всего света, отправиться на Сипай, туда, где палит солнце и дуют ветры, и обрести пристанище, он верил — надежное, среди бедуинов, тем более что он давно жаждал проникнуть во внутренний мир жителей пустыни, до сих пор не разгаданных, покрытых ореолом мрачной таинственности.
Слово "бедуин" (от арабского "бадавийюн") в переводе означает всего лишь "обитатель степей". Родина бедуинов — Аравийский полуостров. В засушливые периоды недостаток воды и пищи заставлял их покидать полуостров и переселяться на север, в другие арабские страны. Для всех прежних путешественников образ бедуина олицетворял собой жестокую, разрушительную силу. В Европе знали одно: бедуин мог в любую минуту ограбить и даже лишить жизни. Но слово "бедуин" способно было привести в ужас не только пугливого европейца. Буркгардт был свидетелем того, как при виде одних лишь следов бедуинов племени бени сахр дрожали в страхе жители Эс-Салта и Эль-Карака. И вместе с тем разве в своих странствиях по Сирии и Аравии он не находил приюта в бедуинских шатрах?
Год назад у ворот Каира он познакомился с бедуином из племени. кочующего по Синаю, и сейчас разыскал его в том квартале, где обычно останавливаются пришельцы из пустыни. Бедуин охотно согласился стать его проводником, помог Буркгардту нанять двух верблюдов и запастись провиантом. У каирского епископа Буркгардт заручился рекомендательным письмом к настоятелю монастыря святой Екатерины на случай, если придется там остановиться. Когда же он обратился к Мухаммеду Али с просьбой дать аналогичное письмо к бедуинам племени тор, обитающим на Синайском полуострове, он получил отказ, хотя и прикрытый вежливой фразой: "Этот европеец — такой ученый мусульманин и так хорошо во всем разбирается, что вполне обойдется и без наших рекомендаций".
На прощание он пишет сестре Розине: "Ужасная лихорадка в Джидде, сильный понос в Мекке, трехмесячная болезнь в Медине доставили мне мало удовольствия, и я уже начал побаиваться, что оставлю в Аравии свои кости… Я перевидал много всякой всячины, узнал разных людей, но я постарел так, что мои здешние знакомые и даже зеркала считают, будто мое загорелое и исхудавшее лицо и густая борода принадлежат сорокалетнему, а вовсе не тридцатилетнему человеку".
20 апреля 1816 года Буркгардт вышел из Каира. Путь его лежал на Синайский полуостров.
По дороге, встречая путника, Буркгардт пытался, как делал это и раньше, с ним заговорить. Ему отвечали далеко не всегда, а проводник начинал злиться. В чем дело?
— Вот видишь, — сказал Буркгардт проводнику после очередного неудавшегося разговора, — я спросил, скоро ли будет колодец, а он мне очень любезно ответил, да к тому же назвал меня братом.
— О воде тебе каждый в этих местах ответит. О пути тоже. И братом обязательно назовет — так полагается. А ты ведь их все о племенах и кочевьях расспрашиваешь. Этого ни один бедуин тебе не расскажет.
— И вообще никому?
— Почему никому? Знакомому расскажет, — отвечал проводник.
Вскоре представился случай познакомиться с бедуинами поближе. Перед ними раскинулась обширная стоянка бедуинского племени. Буркгардт с проводником подошли к первому попавшемуся шатру. И встретили самое радушное гостеприимство. Хозяин принес верблюжьего молока и отправился резать барашка, женщины зажгли огонь в очаге. Буркгардт из скромности хотел сесть в угол шатра, который был немного шире остальных и продувался ветром. Проводник прошептал ему:
— Встань! Этот угол называется роффа. Туда почтенные люди не садятся. У нас, когда хотят оскорбить человека, так и говорят: "Роффа — твое место".
Буркгардта посадили на середину ковра. Он вынул подарки — табак, кофе. Мужчины сели вокруг, закурили, затем было принесено угощение, и, потекла оживленная беседа.
Наступила ночь. Буркгардт вышел из шатра на воздух. Где-то томно пели женщины. Затем послышался мужской голос. Буркгардт решил, что это "марса" — древняя арабская песня-плач, восходящая к язычеству. В пении бедуинов ему часто слышалось что-то пророческое, заклинание или обет. Он не вслушивался в слова, безвольно покоряясь прихотливой мелодии. Слова рождались непроизвольно, от потребности певца тут же выразить свои чувства. Буркгардту казалось, что этот бедуин тоскует по своей возлюбленной, или прощается с ней, или оплакивает ее. Какие же богатые национальные традиции должны быть у этого народа, если художественное творчество дается нм так легко и свободно! Вот к мужскому голосу присоединился еще один, за ним другой, третий… Голоса то сплетались воедино, то сменяли друг друга, то будто спорили между собой. "Совсем как в средние века на состязании мейстерзингеров", — вдруг подумал Буркгардт.
С этих пор основным занятием Буркгардта стало ходить по гостям. И недостатка гостеприимства он не ощутил нигде.
Что же это за странный народ такой, бедуины, — и воины, и поэты, и музыканты? Они небольшого роста, крепкого телосложения. Женщины красивые, стройные, с грациозной походкой, лиц не закрывают. Дети до десяти лет бегают нагишом. Постепенно Буркгардт начал проникать во все тонкости их быта, в систему отношений друг с другом, с соседними племенами, с чужими. Оказалось, что все у них строго регламентировано и подчинено негласным законам, свойственным любой родо-племенной организации.
Шатер — это семья. Здесь царят радушие, хлебосольство, домашний уют. Буркгардт заметил, с какой нежностью бедуин относится к жене. Если жена заболела, он выхаживает ее сам, заботится о ней. А в Эль-Караке Буркгардт наблюдал иную картину. Когда горожанин женится на бедуинке, он хочет, чтобы она была здорова, ибо за такую он ее отцу деньги платил. А заболела — пусть возвращается к родителям, там и лечится, не будет же он на это тратиться. Бедуин в отличие от многих других мусульман имеет одну жену. У бедуинов есть даже пословица: "Мужчина меж двух жен, словно шея меж двух палок". Правда, с ней всегда можно развестись, если разонравилась или надоела. Процедура развода крайне проста. Достаточно трижды сказать жене: "Ты для меня не жена", и уже считается, что развод состоялся. После этого мужчина может тут же приводить себе новую жену. Но и жена вправе сама уйти от мужа. И если он ее любит, то каких только благ ей не сулит — лишь бы вернулась. Он осыпает ее драгоценностями, задаривает нарядами, но силой никогда ее добиваться не будет. Но уж если женщина замечена с кем-нибудь в недозволенной связи, ее сразу убивают.
Пища у бедуинов проста, да и готовится просто. На горящие угли кладут большую железную тарелку, называемую "садж", и на ней пекут лепешки из теста, замешанного из муки с водой без соли, вот и все. Хорошо, если к ним найдется еще глоток молока. Перед едой бедуины моют руки и берут пищу руками из общей чаши, а потом вытирают их об одежду, о бороду или о верблюжью шкуру. Едят они по вечерам, когда начинает смеркаться.
Семья разрастается, выходит за пределы одного шатра и образует род. Несколько таких родов и есть племя. Такое племя, насчитывающее иногда несколько сотен, даже до тысячи шатров, кочует в поисках воды и корма для скота.
Буркгардт, кочевавший вместе с бедуинами, нередко помогал им устанавливать шатры. Шатры ставятся по-разному, в зависимости от местоположения водного источника и рельефа пастбища. Поставленные по кругу, они образуют "дуар", поставленные рядами — "незель". В крайнем шатре незеля всегда поселяется шейх, чтобы первым встретить любого пришельца. Шейх, хотя и носит такой громкий титул, власти над рядовыми соплеменниками почти не имеет. Бедуины считают себя подданными одного только Аллаха, а советы — отнюдь не приказания! — шейха выполняют л