Ему вторит его приятель:
– И не боится, что целый день воду хлестать придется!
– Намек понял, – отзывается Галич и отодвигает от себя одну половинку леща. – Угощайтесь, мужики.
Дважды просить не приходится – приятели мгновенно разрывают щедрый подарок на части и, щурясь от удовольствия, принимаются жевать леща и нарочито громко отхлебывать пиво. Допив, уходить тем не менее не собираются. Тот, которого зовут Петькой, облизывается, чмокает языком и мечтательно тянет:
– Хо-ро-шее пивко! Особенно под рыбку. А, Мишаня?..
– Так, может, еще по кружке сообразим? – спрашивает Мишаня.
– Я бы, конечно, не против, да только вот… – порывшись в карманах, разочарованно произносит Петька – на его ладони всего лишь несколько медяков.
– А ну-ка поглядим, что там у меня… – говорит Мишаня и сует руку в карман. Его финансы в еще более плачевном состоянии.
– Жаль… – вздыхает Петька.
– А, может, шибанем у кого?
Весь этот разговор ведется вполголоса, но с таким расчетом, чтобы каждое слово было слышно Галичу. Тот понимающе усмехается, достает из кармана скомканный рубль и протягивает его Петьке:
– Я добавляю. Тащи три пива!
– Неудобно как-то… – поспешно выхватив из рук Галича рубль, пытается изобразить на лице нечто, похожее на смущение, Петька.
– Ладно! Считай, что мы твои должники, – приходит ему на помощь Мишаня. – В следующий раз мы угощаем.
– Бросьте, мужики, ерундой заниматься! – возмущается Галич. – Не будем мелочиться.
В пивной ни на минуту не смолкает громкий хмельной говор, то и дело слышится крепкое словцо.
– Слушай, Миш, а что это Юрки не видать? – спрашивает как бы между прочим Галич.
– Ты о каком это Юрке? – настороженно спрашивает Мишаня.
– О Марченко. О каком же еще?
– Какой еще Марченко? – упирается в Галича мутным взглядом Мишаня.
– Их тут что, десяток? – недоуменно пожимает плечами Галич. – По-моему, Юрка Марченко в Бережанске один.
– Ах, Юрка! – хлопает себя по лбу Мишаня. – Тьфу ты! Как-то не врубился сразу. Котелок с перепою плохо варит. Значит, Юрка?.. А хрен его знает, где он, Юрка. Сам три дня не вижу.
– И я три дня не вижу. Может, милиция замела?
– А тебе он зачем?
– Дело есть.
– Дело, говоришь? – Мишаня умолкает, что-то соображая. В это время возвращается Петька, бережно неся перед собой три бокала пива. – Слушай, Петька, – обращается к нему приятель, – ты, случаем, не слышал, куда запропастился Юрка Марченко?
– На кой он тебе?
– Да вот… человек интересуется.
– Не знаю. Может, скопытился… Сходи к нему, узнай.
– Ходил… – неохотно отвечает Галич.
– Ну и что?
– Юрку жена вытурила из дому… И меня тоже.
– Вот стерва! – качает головой Петька. – Ну, раз нет его дома, значит, он у Хорька.
– Кто это, Хорек? Что-то знакомое, вроде…
– Ты что, друг, с Луны свалился? Он Хорька не знает… – удивляется Петька и толкает локтем в бок приятеля, призывая его в свидетели. – Да его в Бережанске каждая собака знает!
– Так я ведь не собака! – обиженно бубнит Галич.
– Да Хорьков же! Серега! Живет на Ленинградской. Там у него все ночуют – лишь бы с бутылкой приходили. Да! Вспомнил! – оживляется Петька. – Вчера ребята рассказывали, что видели Юрку в «Гастрономе» возле вокзала – покупал бутылку водяры. Видать, деньжатами обзавелся…
Дальнейший разговор с Мишаней и Петькой теряет для Галича всякий интерес и, оставив им свое пиво, он с облегчением покидает «Сосиску».
Звонок восьмой квартиры в доме номер пять по улице Ленинградской оказывается испорченным, и Галичу приходится долго стучать кулаком в дверь, прежде чем ее открывает сутулый мужчина неопределенного возраста с землистым небритым лицом и свалявшимися пегими волосами на голове. От него щедро исходит запах запущенного отхожего места.
– Что нужно? – протирая закисшие глаза, хмуро осведомляется хозяин. Голос у него по-стариковски дряблый и хриплый.
Галич приходит к выводу, что вежливость, равно как и все прочие приличные манеры, в этом жилище не пользуются особым почитанием, а то и вовсе считаются пороком.
– Серега Хорьков – ты? – с трудом подавляя отвращение, развязно, как и подобает «корешу» Юрки Марченко, спрашивает капитан.
– Ну, я… Что надо? – Хорьков громко икает и брезгливо морщится. Похоже, он не успел еще, несмотря на то, что сейчас за полдень, как следует проспаться, и его здорово мутит.
– Что, перебрал вчера? – спрашивает сочувственно Галич.
– Было дело… – ухватившись, чтобы не упасть, за дверной косяк, бурчит Хорьков.
Галич понимает, что неопределенность в разговоре с Хорьковым ни к чему не приведет: в любую минуту тот может захлопнуть дверь. Поэтому на всякий случай капитан ставит между дверью и порогом ногу и спрашивает:
– Юрка у тебя?
– Какой Юрка? – осторожно интересуется Хорьков.
– Какой! Какой! – передразнивает его Галич. – Малеваный! Марченко. Какой еще Юрка?
– Никакого Юрки я не знаю, – неожиданно твердо заявляет Хорьков.
– Ты, кореш, кончай валять ваньку! Тоже мне конспиратор нашелся, – начинает заводиться Галич. – Ты говори, где Юрка! Мне ребята сказали, что он у тебя кантуется.
– Какие ребята? – спрашивает, икнув, хозяин.
Чтобы не задохнуться от распространяемого Хорьковым запаха, Галичу все время приходится держать голову запрокинутой назад.
– Петька и Мишаня, Юркины дружки, – отвечает он.
– А-а… – неопределенно тянет Хорьков, ковырнув грязным пальцем в носу. В который раз смачно икнув, он добрую минуту смотрит в упор на Галича, затем враз протрезвевшим голосом спрашивает: – А ты, случаем, не из легавых будешь?
– А ты, случаем не чокнутый? – не лезет в карман за словом Галич и выразительно крутит у виска пальцем. Подумав, что этого мало, он подносит к лицу Хорька здоровенный кулак и с расстановкой произносит: – Кого обидеть вздумал? Ты хоть знаешь, козявка, с кем имеешь дело?
– Ну ты! Потише тут… – духарится Хорек, но на всякий случай делает шаг назад.
Галич решает, что самая пора переходить к более активным действиям. Он оттесняет едва держащегося на ногах хозяина внутрь тесного и грязного коридорчика и плотно прикрывает за собой дверь.
– Ты чего? – мутные глаза Хорькова расширяются и начинают беспокойно бегать по сторонам.
– Вежливые хозяева обычно приглашают гостей в комнату, – наставительно произносит Галич и уже миролюбиво добавляет: – А с Юркой мы старые кореша. Срок вместе тянули. Понял?
Следуя за бормочущим что-то хозяином, Галич попадает в полутемную комнатушку, обстановка которой состоит из железной койки, какие можно еще увидеть разве что районной больнице или солдатской казарме, изрезанного ножом стола и грязной табуретки. Повсюду раскиданы в беспорядке вещи. Заплеванный пол усеян раздавленными окурками. На кровати – замусоленный дырявый матрац. На нем – мятое байковое одеяло с обгоревшими в нескольких местах краями. Единственным украшением комнаты является приклеенная к давно не беленной стене репродукция картины Рембрандта «Даная».
«Жилище алкоголика-профессионала!» – удрученно думает Галич. Такого убогого человеческого жилья ему еще не приходилось видеть.
Хорьков тяжело опускается на скрипучую кровать и, обхватив голову руками, тихо стонет:
– У-у, че-орт! До чего же трещит чугунок! Сейчас бы стакан чернил… Так ты говоришь, кореша вы с Юркой? Что-то ничего он мне не рассказывал о таком кореше… Как тебя дразнят-то?
– Володей, – говорит Галич и веско добавляет: – Володя Косолапый.
…Вчера, созвонившись с начальником колонии, в которой отбывал срок наказания Марченко, капитан узнал, что вместе с ним там сидел известный рецидивист некто Владимир Косолапов, у которого Марченко был какое-то время чем-то вроде ординарца.
– Не знаю… – пожав плечами, мычит Хорьков. – Трепался Юрка за какого-то Косолапого… А ты чем докажешь, что ты и есть Косолапый, а не легаш?
Задвигав желваками, Галич весь напрягается и угрожающе подается к Хорькову. Тот вбирает голову в плечи и, защищаясь, подносит руки к лицу. Однако до кулаков дело не доходит. Сплюнув в сердцах на пол, гость вынимает из внутреннего кармана пиджака потрепанный блокнот и достает из него фотокарточку.
– На вот, смотри!
Хорьков смотрит на протянутый ему снимок и видит на нем своего гостя и Юрия Марченко, стоящих в обнимку у какой-то балюстрады.
…Над этим снимком фотолаборант Вася Ткачук провозился целых четыре часа. Зато и снимок получился на славу. Как говорится, комар носа не подточит. Сам Марченко не заподозрил бы подлога.
И все же Хорьков не торопится признавать в Галиче друга Марченко. Он долго рассматривает фотоснимок, и капитан начинает уже подумывать, не учуял ли хозяин что-нибудь неладное.
– Ну что? Теперь-то видишь, кто я? – торопит он Хорькова.
– Теперь вижу, – говорит Хорьков, возвращая фотокарточку. В его голосе слышится что-то вроде почтения. Он даже снисходит до того, что предлагает гостю сесть и пододвигает табуретку.
– Рад бы посидеть, да некогда. Спешу, – отказывается Галич. – Так где Юрка?
– Не знаю, – пожимает острыми худыми плечами хозяин квартиры. – Он еще вчера вечером смотался отсюда.
– Квартира, что ли, не понравилась? – насмешливо роняет капитан. – Может, в гостинице решил устроиться?
– Шутник ты, однако! – хмыкает Хорьков. – Марчик – в гостинице!
– Ну и домой он не пошел. Я был у него дома…
– А он и не собирался домой.
– Из-за жены?
– Не только… – не сразу отвечает Хорек. – Вчера вечером какой-то пацан притаранил записку, а в ней было нацарапано, что его, мол, Юрку, ищет милиция. Понял? Потому-то я и спрашивал тебя: не из легавых ли ты?
– Так это, наверное, его сын прибегал, – как бы между прочим замечает Галич, желая выведать, знала ли Вера Марченко, где скрывается ее муж, и небрежно добавляет: – Там у них соседа вроде как задавили. Так, может, Юрку подозревают…